Нервно захлопали винтовки, солдаты ринулись вслед за поручиком, обегая мешающиеся телеги и лошадей. Обозники тоже похватали ружья и пристроились за укрытиями. Георгий не помчался вперёд со всеми, чтобы не подставляться под таранный удар, а спрятался за повозкой и стал выискивать цель. И хоть руки подрагивали, но злоба пересиливала страх. В таком состоянии хотелось убивать.

Между повозками показался германский всадник. Его пика ударила в грудь одного из солдат, и тот плюхнулся в грязный, талый снег. Георгий нажал спуск. Расстояние было совсем небольшим, и пуля попала точно цель. Кавалерист пошатнулся и свалился рядом со своей жертвой.

Георгий целился в ещё одного всадника, но удивительным образом промазал. Тот проскакал мимо, проткнув очередного бедолагу. Третья пуля свалила лошадь следующего пикинёра, и тот, не успев вытянуть ногу из стремени, оказался придавлен ей к земле.

Надрывный женский вопль заставил обернуться. Георгий посмотрел налево, но кричащую не увидел. Зато обнаружил скачущего со стороны лесополосы кавалериста. Из-под каски глазела злая, усатая физиономия, а затянутая в кожаную перчатку рука сжимала пику. Он был уже совсем близко. Столь внезапное появление противника на фланге стало полной неожиданностью.

Всё дальнейшее происходило словно во сне. Мозг уже не осмысливал события. Тело действовало инстинктивно. Георгий бросился под левую руку всадника, в которой тот держал поводья. Штык вонзился в бок германцу, как не раз вонзался в соломенные чучела на учениях. Лошадь встала на дыбы, кавалерист упал на землю, а Георгий отскочил назад, чтобы оказаться сбитым тушей озверевшего скакуна. Поскользнулся и сам шлёпнулся на дорогу, вляпавшись рукой в холодную грязь.

Пройдясь задними ногами по своему же седоку, конь развернулся и галопом помчался в поле, подальше от опасности.

Германец хрипел и тянул левую руку, словно пытаясь за что-то схватиться, а правой зажимал рану. В глазах этого бравого вояки читалось недоумение, словно он не мог понять, что произошло. Георгий же не рассуждал. Чувство самосохранения сменилось животной яростью, требующей убить врага. Он поднялся из лужи и с разбега воткнул штык в поверженного кавалериста — один раз, второй, третий, пока человек не замер с безжизненным взглядом.

Слева приближалась какая-то тень. Ещё один всадник скакал по дороге, но только с противоположной стороны. Пика смотрела Георгию в лицо, до столкновения оставались мгновения. Понимая, что уже ничего не успеет сделать, он машинально выставил перед собой винтовку…

Хлопнул выстрел, германец вывалился из седла, а конь его проскакал мимо, чуть не сбив Георгия. Кавалерист тащился лицом по лужам, застряв ногой в стремени. Чудесное спасение объяснялось просто: за соседней повозкой сидел Гаврила с винтовкой. Всадник не заметил его и проскакал мимо, за что и поплатился. Не заметил приятеля и Георгий.

Занятый сражением, он вообще мало что видел вокруг, а когда огляделся по сторонам, понял, какой хаос здесь творится. Бегали люди и лошадей, гремели выстрелы, на дороге, в рыхлой мешанине из снега, воды и размокшего грунта лежали мёртвые и барахтались раненые. Крики, цокот копыт, чавканье грязи и грохот пальбы были повсюду. Мимо пронеслась телега в обезумевшей от страха упряжке. А из сумеречного неба капал мелкий, тоскливый дождик.

Георгий стоял среди хаоса, постепенно приходя в себя, и его начинало трясти. Рядом валялся истыканный штыком человек в германской каске с шипом на макушке. С противоположной стороны жался к соседней повозке Гаврила и кричал:

— Эй! Прячься! Прячься, кому говорят!

За ещё одной повозкой с красным крестом на боку, что стояла впереди, прятались три медсестры, четвёртая валялась лицом в размокшей колее, пробитая кавалерийской пикой. Там же лежали и двое раненых на полотнищах, а рядом сидел прапорщик Веселовский с «Наганом» в руке.

Тело пулемёта покоилось в луже, а рядом с ним застыл на боку могучий Гришка. Второй солдат распластался возле станка и тяжело дышал, глядя в небо. Пулемёт собрать так и не успели.

Георгий несколько секунд стоял посреди дороги, но быстро опомнился и сел на корточки рядом с повозкой. Он больше не обращал внимания на вездесущую грязь и не думал о том, как бы остаться чистым. Шинель, штаны, сапоги и даже руки были заляпаны дорожной жижей и промокли насквозь.

Накрыла растерянность. Лошади нервничали и в любой момент могли увезти укрытие на колёсах в неизвестном направлении, а враг — выскочить откуда угодно. Кавалерия противника металась среди обозов и с озверением колола пиками и топтала всех, кто попадался на пути.

Требовалось действовать, но как? Бежать? Удирать в безопасное место подальше от жестокой расправы? Чёрный червь страха заползал в душу, отравляя её паническим состоянием. Смерть, как всегда, летала рядом, носилась ураганом среди обозов, скашивая всех без разбора. Того и гляди дотянется.

«Спокойно! Спокойно, — твердил себе Георгий. — Возьми себя в руки, мать твою!»

Взгляд упорно цеплялся за тонущий в коричневой луже пулемёт. Сейчас он мог сослужить хорошую службу, но прежде его придётся собрать и где-то достать патроны. Впрочем, последнее не было большой проблемой: парень, тащивший четыре коробки с лентами, прятался за той же повозкой, что и Гаврила.

Усилием воли Георгий вырвал себя из места, казавшегося столь безопасным, и выглянул за угол, держа наготове трёхлинейку. В этот момент перед ним оказался германский кавалерист — рослый, с небольшими топорщащимися усиками, восседавший верхом на крепком, пегом жеребце. Палец машинально вдавил спусковой крючок. Немец схватился за простреленную грудь и вывалился из седла. Конь промчался через дорогу, разбрызгивая копытами жижу, и ускакал в поле.

«Да что ж я сегодня такой везучий», — подумал Георгий, сам не понимая, как это произошло.

Других противником поблизости не наблюдалось, и он подбежал к луже. Запустил руки в холодную воду, чтобы вытащить стальную тушу, но та оказалась неимоверно тяжёлой. В пояснице что-то предательски хрустнуло.

— Давай помогу! — рядом оказался Гаврила и взялся с другого конца.

Вместе они взгромоздили пулемёт на станок и закрепили. А парень, нёсший четыре стальные зелёные коробки, достал из одной ленту и запихнул в приёмник. Несколько раз он второпях дёрнул затвор, прежде чем удалось загнать патрон в патронник. Остался главный вопрос: заработает ли механизм после купания в луже.

Георгий развернул пулемёт в сторону пересекающей дорогу лесополосы. Вдалеке мелькали всадники, царила суета. Вероятно, там сосредоточилась основная группировка противника. Но и здесь германцы могли появиться в любой момент.

— Парни, прикройте спину, — Георгий поднял прицельную планку и стал разбираться, на какую дальность поставить.

— Что ты там чешешься? Они сейчас на нас попрут! — нервничал Гаврила.

— Да подожди ты! Не говори под руку. Спину прикрой, чтобы в тыл не зашли. Вода в кожухе есть? Здесь же… водяное охлаждение?

— Слили воды. Я сейчас, — парень, таскавший патроны, судорожно отстегнул от ранца котелок, зачерпнул воду прямо из лужи и стал заливать в пулемёт.

От выстрела над ухом Георгий вздрогнул и обернулся.

— Ах ты, шельма! — крикнула Гаврила в ярости, передёргивая затвор. — Германец с тылу обошёл!

— Прикрывай! — напомнил Георгий.

— Да знаю-знаю. А ты… как тебя?

— Стёпа меня звать, — простодушно ответил паренёк с патронами.

— Давай, Стёпа, прикрывай. А то нам крышка.

Парень бросил котелок и взялся за винтовку.

Георгия до сих пор трясло от нервного напряжения. Враг был повсюду. Он обходил со всех сторон, окружал. А пулемёт стоял посреди дороги в совершенно неудобном месте. Но здесь хотя бы обозы прикрывали, а в поле — совсем ничего нет.

Сосредоточившись на всадниках, мелькавших впереди, Георгий стал пристреливаться. Пулемёт работал прекрасно, чётко и мощно отбивал такт, вот только первая короткая очередь ни в кого не попала, как и вторая. Из-за отсутствия трассеров было совершенно не понятно, куда летят пули. Да и прицел мог оказаться сбит.