И тут на дорогу выехали трое кавалеристов в островерхих касках. До них было не более двухсот метров, но пулемёт они не заметили. А у Георгия внутри всё сжалось. Он опустил целик на половину и замер, тщательно совпещая его с мушкой. Промахнуться нельзя. Иначе всадники ускачут и зайдут с фланга. И, скорее всего, у них получится.

Гаврила и Степан опять пальнули в кого-то. Кавалеристы повернулись на звук и увидели, наконец, пулемётный расчёт. Георгий вдавил гашетку. Фонтанчики от пуль заплескались под копытами лошадей, и первый скакун, пронзительно заржав, повалился в грязь вместе с сидящим верхом пикинёром.

Увидев результат, Георгий вдавил гашетку, и длинная очередь свалила оставшихся германцев, которые не успели ничего предпринять. Пулемёт смолк. Кто-то барахтался на дороге, одна из лошадей пыталась встать. Пара коротких очередей — и всё замерло.

А выстрелы продолжали греметь над полем исчерченным колеями и заставленным обозами. Накрапывал дождь. Чернота медленно опускалась на просторы.

— Вон он! За телегой! Стёпа, видишь? Вон он! — закричал Гаврила и выстрелил. — Обходят, гады!

Георгий же совсем растерялся, не понимая, какое из направлений прикрывать. Впереди враг далеко. Но он может выскочить в любой момент перед самым носом, а может обойти сзади.

Далеко позади послышался нестройный хор голосов:

— Вперёд! За Россию матушку! Ура! — возгласы сопровождались безостановочной пальбой.

— Это наши, чёрт бы их побрал! Наши! — воскликнул Георгий. — Подкрепление прибыло! Ура!

На дороге показался десяток солдат, которых вёл в бой рослый штабс-капитан с гладковыбритым упитанным лицом и «Наганом» в руке. Они быстро добрались до пулемёта. Другие же бойцы бежали слева и справа среди повозок и по полю. Крики «Ура!» и пальба разлеталась над запруженной дорогой.

— О, да у вас пулемёт! — воскликнул штабс-капитан. — Откуда вы, ребятки?

— Двести двенадцатый полк.

— Очень хорошо. Давайте за нами. Разогнать надо гадов, — он обернулся к своим. — Вперёд, не отставай! — и сам уверенно зашагал дальше.

Прибывшее подразделение двинулось дальше, стреляя на ходу. Георгий и Гаврила переглянулись и покатили пулемёт за штабс-капитаном. Стёпа потащился следом.

Не встречая сопротивления, добрались до перекрёстка. В талой грязевой каше среди сгрудившихся телег и мечущихся в упряжках лошадей бугрились тела людей и животных, бултыхались и кричали раненые. Было невозможно шагу ступать, никого не задев — настолько много здесь полегло народу. Германские шинели и обтянутые материей каски со штырями тоже виднелись в куче моле.

У лежащего неподалёку германца из раны в животе сочилась кровь, смешиваясь с водой из лужи, но он всё равно пытался встать, впиваясь пальцами в вязкую дорожную кашу. Это заметил один из новоприбывших бойцов, подскочил и воткнул штык в спину обессиленного врага:

— Ах ты пёс, немчура поганая!

Но боеспособных вражеских солдат здесь не осталось. Прорвавшаяся в тыл германская кавалерия, видимо, не рассчитывала получить столь серьёзный отпор и отошла с потерями. Подкрепление появилось весьма своевременно.

Только вот отступление на этом не заканчивалось. Следовало поторапливаться. Отряды врага теперь гуляли повсюду. Они будут нападать, отбивать обозы, создавать хаос и гнать русскую армию всё дальше и дальше, пока та не закрепится на новых рубежах и не остановит врага. Поручик Анохин сказал, что линию обороны выстроят под Сувалками. Город вряд ли сдадут без боя, поэтому впереди маячило решающее сражение.

Штабс-капитан был из сто пятнадцатого полка и хотел, чтобы пулемётный расчёт пошёл вместе с ним. Но Георгию эта идея не понравилась, ведь тогда без защиты останутся медицинский персонал и раненые. Разумеется, стал спорить несмотря на высокий чин стоящего перед ним офицера.

— У нас раненые, ваше благородие, — заявил Георгий. — Много раненых, а так же врачи, фельдшеры и медсёстры. Мы должны их прикрывать. Поэтому прошу прощения, но с вами не пойдём.

— Кто твой старший? — спросил штабс-капитан.

— Поручик Анохин.

— Где он? Отведи меня к нему.

— Прошу за мной.

Георгий и штабс-капитан побрели обратно.

Поручика Анохина обнаружили не сразу. Пробитый насквозь вражеской пикой, он лежал лицом в талом, красном снегу между первой и второй линиями обозов. Георгию почему-то казалось, что этот человек благодаря своему уравновешенному спокойствию всегда выберется сухим из воды. Но смерти было всё равно, она забирала всех без разбора.

Но не только Анохин нашёл смерть на расхристанной дороге. От двух дюжин бойцов осталось человек пятнадцать, из которых треть валялись раненными в холодной жиже. Но парни не отдали свои жизни даром: убитых германцев тоже оказалось достаточно. Более десятка кавалеристов теперь глотали грязный снег среди разбредшихся в хаосе повозок, а кони, обвешанные поклажей, бродили рядом, скорбя по хозяевам.

Три уцелевшие медсестры уже занимались делом. Они своими тонкими, слабыми ручками оттаскивали раненных мужиков туда, где почище, и перевязывали их. Одна из сестёр бинтовала плечо коренастому парню с покалеченной кистью — тому самому, который отпускал нелестные фразы в адрес женщин из Красного Креста. Сейчас он стонал, чертыхался и чуть не плакал от боли.

Помогали и фельдшеры, а среди повозок бегал врач и требовал освободить их для перевозки раненных. Впрочем, он мог бы это и не делать. Половина обозной прислуги разбежалась и погибла, оставив лошадей и телеги бесхозными. Среди них можно было найти подходящую, что в конечном счёте и сделали.

— Вот эта! Вещи разгружаем, складываем раненых, — распоряжался врач, и по голосу чувствовалось, в каком нервном напряжении он сейчас находился. — В первую очередь тяжёлых. Давай, братцы, быстрее, быстрее!

Двое раненых на полотнищах так и лежали возле одной из медицинских повозок, их охранял слепой Веселовский, вооружённый «Наганом».

— Прапорщик, — штабс-капитан присел рядом и потряс за плечо Веселовского. — Сколько у вас человек?

— Не знаю, я ничего не знаю, ничего не вижу, — бормотал Веселовский. — Простите…

— Мне пулемёт твой нужен. Понимаешь?

— Ваше благородие, — вмешался Георгий, возмущённый таким поведением офицера. — Он не может командовать, вы не видите разве?

— А я с тобой разговариваю? — обернулся штабс-капитан и блеснул глазами. — Не может командовать? Тогда кто может, чёрт возьми⁈

— Старший унтер-офицер Пятаков, — подбежал и откозырял парень с крупной квадратной головой и усами. — Двести двенадцатый полк, третий батальон.

— Сколько вас всего?

— На ногах не больше дюжины, а ещё раненые… И пулемёт мы не отдадим, ваше благородие, что хотите делайте. Иначе мы совсем беспомощными окажемся.

— Проклятье! — выплюнул штабс-капитан с досадой. — Ладно, тогда мы пойдём с вами. Держимся вместе, понял, Пятаков? Прикроем медицинский обоз. За нами вряд ли кто-то пойдёт. Кто мог, все отступили.

Слова штабс-капитана обнадёживали. Он вёл с собой человек пятьдесят. Серьёзного сражения они не выдержат, но нападения мелких отрядов точно отобьют, особенно при поддержке пулемёта. И всё же тревога не отпускала. Если не поторопиться, можно оказаться отсечёнными от основных сил, и это сейчас пугало больше всего.

Зато Георгию пришла одна блестящая идея, о которой он тут же объявил Пятакову:

— Господин старший унтер-офицер, надо с пулемётом что-то делать.

— А что с ним?

— Если его нести по частям, мы его не успеем собрать в случае внезапного нападения. Надо установить на телегу. Так и везти будет легче, и проще открыть огонь, если противник обнаружится.

— На телегу говоришь? А где я тебе телегу достану?

— Здесь полно брошенных. Можем поискать.

— Ищи. Только быстрее. Германов нам тут ждать не резон.

Медперсонал сработал оперативно, и к наступлению темноты всех раненых разместили в повозках, которые удалось освободить от уже ненужной никому поклажи. Георгий тоже нашёл телегу для пулемёта — крестьянскую подводу с сеном, запряжённую тощей клячей. Такой транспорт не выглядел слишком надёжно, но других вариантов всё равно не было, а здесь два в одном: и место для пулемёта, и корм для лошади.