— О чём задумался? — спросил Гаврила, не получив ответ. — Ты же вроде неглупый. Охота тебе голову сложить ни за что? За кого мы погибаем? За государя императора нашего? Так Николашка сейчас во дворце своём на чистой постельке спит, да кушанья трескает за обе щёки, какие простому мужику и не снилось, пока мы в снегу мёрзнем и в крови барахтаемся. Нам же, считай, сама судьба благоволит. Уйдём, и никто нас не хватится. А когда хватятся, поздно будет.

— Не в этом дело… — Георгий сам не знал, как объяснить своё замешательство, какой логичный аргумент привести. — Просто… Надо отнести патроны. Германец наступает. Нашим нужны патроны.

— Патроны? Им сейчас священник и могильщик нужны, а патроны — вряд ли. Это не война, это просто какая-то бойня! А нас туда посылать — преступление. Только вот для генералов жизнь наша и гроша не стоит.

— А если так… если так, то… надо вытащить раненых, — нашёл разумную причину Георгий. — Да, надо раненых вытащить из-под огня. Ты, как хочешь, а я пошёл…

Он перебежал к ближайшей яблоне, ствол которой расселся на две половины. Плюхнулся на живот рядом с ней и стал всматриваться в деревья впереди. Там рвались снаряды, взмывали ввысь клочья земли, а в синеве, заляпанной серостью облаков и дыма, хлопали картечные заряды. Идти туда совсем не хотелось. Неудержимая сила тянула назад.

— Ты куда? Стой! — крикнул Гаврила. — Вернись, говорю!

Георгий оглянулся. Внутри боролись две силы: первая — своего рода чувство долга, понимание, что надо вернуться к взводу; вторая — нежелание лезть в мясорубку, где он либо погибнет, либо покалечится. Потому он лежал в воронке, вглядывался в деревья и никак не мог сделать этот безумный, болезненный выбор. Да и какой смысл был в том, чтобы топать под обстрел? Доставить патроны? Кому они нужны, если там никого не осталось? Вынести раненых? А сможет ли он пройти сквозь стену огня? Не окажется ли он сам среди тех, кого надо спасать?

Впереди чернела яма от снаряда крупного калибра. Георгий сделал ещё один рывок и забрался в неё. Здесь лежать было чуть спокойнее, чем на поверхности. У солдат существовало поверье — по крайней мере, герои военных фильмов постоянно так говорили — якобы в одну воронку дважды снаряд не падает. Это выглядело полной чушью, но в яме хотя бы осколки не достанут.

Гаврила и Петьке тоже надоело лежать на открытой местности, и они ринулись к воронке. Далеко позади них снаряд вздыбил и разметал землю. Гаврила споткнулся на краю ямы и скатился, выругался, улёгся поудобнее, подтащив к себе выроненную винтовку.

— Ранен? — спросил Георгий.

Гаврила окинул себя взглядом, пошевелили руками и ногами и покачал головой:

— Порядок. А ты, правда, собрался туда? За чьи бестолковые приказы голову решил сложить? Одумайся.

— Я тебя не держу. Иди куда хочешь! — нервы у Георгия дребезжали от каждого слова. Мало того что у самого внутри чудовищная борьба, ещё и Гаврила под руку околесицу несёт.

— Останешься? Полезешь туда? Ради чего?

— Неважно, — Георгий приподнял голову и обнаружил Петьку, сидящего в снегу и чешущего спину. — А он чего там?

— Пётр, сюда скорее! — зычно крикнул Гаврила.

— Братцы! Братцы, помогите! — жалобно завыл Петька, не двигаясь с места.

— Что случилось? Сюда иди! Быстро! — Георгия всё сильнее раздражал этот рябой малый. У того крышу окончательно сорвало. Зачем он сидит и чешется посреди открытого поля? Совсем сдурел?

— Спина! В спине что-то застряло! Я идти не могу!

— Что значит, не можешь идти?

— Ноги не шевелятся!

Похоже, парню действительно требовалась помощь. Вряд ли проблема касалась психики.

— Я сейчас! — Георгий вылез из воронки и, подбежав к сослуживцу, стащил с него ранец. Сразу стало понятно, что дела плохи: на спине шинели образовалось чёрное пятно в районе поясницы.

— Что там? Что у меня на спине? — в глазах Петьки читались холодный ужас и мольба о помощи.

В первый момент Георгий растерялся. Оказывать помощь на поле боя его учили, но он никогда не применял эти знания на практике. Судьба уберегла: и сам ни разу не был ранен, и сослуживцев латать не приходилось. Поэтому не сразу пришло понимание, что делать.

— Так, приятель, держись. Всё нормально будет. Я тебя оттащу в безопасное место, — Георгий взял Петьку за ворот шинели обеими руками и стал рывками подтаскивать к воронке. За телом тянулся кровавый след.

— Ай! В спине больно! В спине! — заорал Петька. — Я ранен? Да⁈ Ранен? Не бросай меня здесь, Богом заклинаю! Не бросай.

— Всё нормально будет. Не брошу я тебя. А теперь заткнись и не трать силы на болтовню.

Происшествие с сослуживцем избавило Георгия от непосильного выбора. С раненым на руках на передовую не попрёшься. Придётся либо тащить его в медпункт, либо дожидаться санитаров.

— Что с ним? — Гаврила вылез и помог спустить на дно ямы чуть ли не плачущего от боли и страха Петьку.

— Осколок в спину попал. Ноги отнялись, — Георгий перевернул страждущего на живот и стал сдирать с него амуницию. Ремень никак не желали слушаться, путались. А когда Петьку, наконец, удалось освободить от шинели, оказалось, у него вся рубаха на спине промокла от крови.

— Да твою мать! — выругался Георгий.

— Я сильно ранен, да? Сильно? — причитал Петька. — Не бросайте здесь, братцы, только не бросайте.

— Никто тебя не бросит, — процедил Георгий, нащупывая в обшлаге рукава Петькиной шинели перевязочный пакет. — И хватит болтать. Силы тратишь… Гаврила, послушай, его придётся тащить в медпункт. Ты знаешь, где он?

— Вдвоём будет тяжеловато, — Гаврила пожал плечами, с сочувственным безразличием глядя на раненого. — Можно попробовать положить на палатку и тащить за собой волоком, но я не знаю куда.

— Разберёмся. Вначале перевяжем.

Георгий вытащил, наконец, тканевую упаковку с отпечатанной на ней инструкцией. Такие выдавали каждому солдату. А вот жгутов и турникетов бойцы при себе не имели. Предстояло остановить кровь, и одного бинта для этого могло оказать мало. Требовалось что-то ещё.

— Открывай упаковку. Я сейчас приду, — Георгий опять вылез из воронки, добрался до места, где остались ранец и винтовка Петьки, схватил их и едва запрыгнул обратно, как над головой просвистел снаряд и упал неподалёку, тряхнув почву под ногами, которая и так дрожала от постоянных разрывов.

В ранце, помимо всего прочего, хранилось чистое нижнее бельё. Достав рубаху, Георгий порвал её, свернул один из лоскутов валиком и приложил к ране, после чего они с Гаврилой туго замотали бинт вокруг талии. Перчатки запачкались кровью, и Георгий снял их, поскольку те порвались и от холода уже не защищали. Петька же вскрикивал, когда его приподнимали, и умолял не бросать. А ещё он просил пить, и Гаврила, помогавший в перевязке, то и дело прикладывал горлышко фляги к иссохшим губам парня.

А когда процедура была окончена, Георгий крепко выругался, поскольку понял, что, кроме раны в позвоночнике, есть ещё минимум две. Они тоже кровоточили, но бинт закончился. Пришлось заматывать их кусками рубахи. Да и с первой неясно до конца, как обстоят дела. Довольно крупный осколок пробил ранец, позвоночник и застрял во внутренних органах. Петька находился в сознании, но долго мог не протянуть.

Тем временем снаряды перестали падать на позиции третьего батальона, и почва больше не дрожала, как при землетрясении. Теперь они сыпались правее. Противник перенёс огонь на соседнее подразделение. В саду же вопили раненые, словно в пыточной камере, кто-то звал на помощь. Становилось жутко от мысли, сколько покалеченных солдат осталось в изрубцованной земле. И кто их вытащит оттуда? Никто. Они так и будут ждать своей кончины, замерзая на холодном ветру, сходя с ума от боли.

— Ну что, надо нести, — сказал Гаврила. — Давай, клади на палатку. А то он здесь окочурится.

— Так куда нести-то? Ты знаешь? — Георгий больше склонялся к тому, чтобы дождаться санитаров, хотя были опасения, что германцы придут быстрее.