— Меня ты оставь в покое. Выращивать лурихов[3] я не умею, и вообще я никому не нужен.

— Ты так думаешь?

Суна остановился.

— Ты, кажется, немного разбираешься в шахматах, — сказал он. — Половина всех фигур там пешки. Они делают свою маленькую работу, а когда сослужат службу, их снимают с доски, потому что большая игра принадлежит другим фигурам. А я только пешка. — Он протянул племяннику руку и быстро зашагал в сторону школы.

— Вот так философия! — заметил Клав.

Но дядя уже не слышал его.

Клав не пошел за ним. Он некоторое время смотрел вслед старому математику. Постепенно сливаясь с вечерними сумерками, фигура его чернела на фоне белого снега, словно большая призрачная птица. Сквозь обычную насмешку в голосе Петера Суны прозвучало что-то новое. Может быть, не надо было напоминать ему о цыплятах?

«Ничего! — Клав поднял голову и, обернувшись, посмотрел на яркие городские огни — Если ты начнешь думать. то придет и твое время, дядя. «Пешка», — повторил он и улыбнулся: — В конце концов, любая пешка может превратиться в ферзя».

1

Однажды вечером Клав написал письмо своему бывшему однокурснику, теперь уже видному шахматисту:

«Здравствуй, Матис!

Прошло немало времени с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз, а я никуда дальше района не выезжал. Ты уже кандидат в мастера, поэтому позволь мне пожать тебе руку. Пускай твои кони скачут еще резвее и туры громят противника. И еще хочу пожелать тебе, чтобы в будущем году ты получил звание мастера.

Я тружусь о средней школе. Вот потому-то я и пишу тебе.

Когда мы еще учились в институте, то обещали друг другу помогать в беде. Ты в моей помощи пока не нуждался и неизвестно, понадобится ли она тебе вообще когда-нибудь, а вот я в твоей нуждаюсь. Поэтому и напоминаю тебе о нашем уговоре.

Я знаю, что ты очень занят в министерстве. Шахматы тоже требуют немало времени, по будь другом, сделай, как говорится, большую рокировку и приезжай к нам в какое-нибудь воскресенье на сеанс одновременной игры.

Когда приедешь, обо всем поговорим, в письме всего не расскажешь, да и сам знаешь, что писать я не мастер. Сообщи телеграммой, когда приедешь, чтобы я заранее мог составить лидайнскую сборную! С приветом.

Твой друг Клан Калнынь».

Клав ж в самом деле писать был не мастер, но письмо все же было написано, и он отнес его на почту.

Директору понравилась затея Клава, только в одном вопросе они разошлись. Калван считал, что Клав, как инициатор соревнования, должен добиться, чтобы в игре участвовал в Суна, а Клав был уверен, что старого математика все равно уломать не удастся.

— Почему? — удивлялся Калван.

— Со мной дядя и разговаривать не станет! Если я приглашу его, он только рукой махнет, уж это я знаю.

— Значит, мы оставим учителя Суну в стороне, хотя шахматы его конек? — не успокаивался Калван.

— Как знать. — сказал Клав, — может, и удастся уговорить, только уж вы сами сделайте это. На приглашение директора он скорее откликнется.

2

— Ни в каких сеансах я участвовать не буду, — ответил Петер Суна директору. — Если кто хочет смотреть представление, пускай идет в цирк. Билеты теперь купить нетрудно.

— А честь школы? — спросил Калван. — Мы условилась играть на двенадцати досках, а у нас нет ни одного настоящего шахматиста. Ребята, Калнынь да я — игроков достаточно, но мне сдается, что Зирнис нас всех легко обыграет.

— Так нечего было договариваться! — сердился Суна. — Прежде чем затевать, надо было подумать, чем это кончатся.

— Мы, например, надеялись, что вы тоже будете играть, а оказывается…

— Ничего не оказывается. Не стану же я играть с кандидатом в мастера!

— Но вы ведь хороший шахматист.

Суна засмеялся:

— Будь я хорошим шахматистом, я не сидел бы в Лидайне, а играл в Колонком зале с Ботвинником.

Калван должен был признать:

— Да-да, так оно и есть, хорошие шахматисты соревнуются с Ботвинником.

Но когда Суна взялся за портфель. Калван попытался еще раз:

— Я все же надеюсь, что вы будете играть. Коллектив очень нуждается в вашей помощи. Подумайте об этом!

— Мне нечего думать, мне надо работать, — немного растерянно проговорил Суна и ушел.

Но с той минуты стариком овладело какое-то беспокойство. Петер Суна, казалось, лишился точки опоры.

«Нуждаются во мне? — бормотал он про себя. — Сказки…»

Взволнованный, он уселся за шахматы, сделал несколько ходов, потом смешал фигуры и сердито махнул рукой.

«Они просто что-то замышляют. Тут, наверно, опять Клав чего-нибудь добивается — парень этот никак не угомонится. Пускай играют. — Суна уселся за стол и придвинул к себе тетради. — Пускай играют. Мало ли на свете сумасшедших».

Он проверил одну тетрадь, другую, но работа не ладилась. Временами казалось, что в голове гудит. Потом вдруг заколотилось сердце, и в конце концов Суне пришлось прилечь на диван.

Старость… Что поделаешь, когда здоровье начинает пошаливать? Он уже в годах, и нелегкая у него за плечами жизнь.

Суна прикрыл глаза н попытался ни о чем не думать, но в голове гудело по-прежнему, сердце колотилось еще сильней.

— Черт знает что такое! — пробурчал старый математик и поднялся.

Он прошелся по комнате и снова взялся за шахматные фигуры.

«А что, если все-таки попробовать? — вдруг подумал он. — Нет, из этого ничего не получится, пусть и не надеются! — И, рассерженный, он взялся за разбросанные фигуры: — Надо убрать, чтобы не торчали перед глазами».

С педантичностью математики Суна складывал фигуры в ящик, черные в одну сторону, белые — в другую. Не хватало одной черной пешки. Был король, ферзь, две ладьи, два слона и два коня, о пешек всего семь. Суна нагнулся и посмотрел под столом, но черной пешки там не оказалось.

Под диваном пешки тоже не было. Суна еще раз посмотрел в ящик, еще раз пересчитал пешки — семь штук! Восьмой пет как нет. Теперь хоть выкидывай весь ящик!

Суна достал носовой платок, хотел вытереть лоб — и вздрогнул. В носовом платке лежало что-то твердое.

— Так вот же она! — И он вздохнул с облегчением.

Потом в задумчивости, словно что-то вспоминая, старый учитель долго сидел за столом.

3

Постучали в дверь.

— Товарищ преподаватель, — сказал Роланд Пурвинь и вежливо поклонился. — мы хотели попросить у вас шахматы. Через полчаса качнется игра.

— Возьмите, они там, на столе. — Суна посмотрел на юношу усталым взглядом — Поставьте эту доску куда-нибудь подальше.

У Роланда что-то зашевелилось внутри, ему вдруг стало жаль старика. Хотелось сказать что-нибудь хорошее, теплое.

— Товарищ преподаватель… — заговорил Роланд.

По Суна посмотрел на него своими близорукими глазами я слегка кивнул головой:

— Ну ладно. Пурвинь, вас ждут, я тоже скоро приду.

Вместо обещанных двенадцати шахматистов собралось целых двадцать четыре. Участников турнира было бы еще больше, но тут вмешались Пурвинь с Абелитом.

— Совсем позориться нам все же пи к чему, — сказал Роланд.

И десяти-двенадцати еще мало искушенным энтузиастам шахмат так и не пришлось сесть за длинный стол. Среди отвергнутых оказался и Топинь.

— Что же это такое? — возмущался паренек. — Я вообще-то сыграл бы чин чином.

Валлис Абелит, однако, поддержал Роланда: