Напряжение сразу спало. Суна долго и тщательно вытирал носовым платком руки. Когда глаза учителя и ученика встретились, экзаменатор не сдержался:

— Надо, Пурвинь, больше над книгами сидеть и поменьше гонять мяч!

Казалось, вот-вот произойдет взрыв. Роланд поджал губы и посмотрел па учителя почти со злостью. Но взрыва не последовало. Пурвинь едва заметно поклонился и вышел.

— Ну, что? — обратился Суна к смущенной классной руководительнице.

— Какой вы все-таки прекрасный педагог! — сказала она и протянула ему свою маленькую, мягкую, не знавшую тяжелого труда руку.

— Где уж там — прекрасный! — ответил Суна сухим, резковатым голосом. — Я же Крючок…

Взяв классный журнал, он хотел было уйти, но потом, словно что-то вспомнив, обернулся и тихо, по твердо сказал:

— Легко вам жилось, чересчур легко…

3

Когда друзья у дровяного сарайчика догрызли последние яблоки Топиня, в дверях школы появился Роланд Пурвинь.

Инт Жидав, юноша начитанный, полагал, что хорошо разбирается в людях и что уже с первого взгляда ему нетрудно определить, в каком человек настроении — хорошем или дурном. Но на этот раз, посмотрев на Роланда, своего одноклассника и соседа по парте. Инт был в недоумении. Довольно самоуверенная походка и подчеркнутая бодрость почти убеждали в том, что Роланд экзамен выдержал, но неестественный румянец на щеках и холодный, злой блеск глаз говорили о полном провале.

— Ну, как? — порывисто спросил Топинь.

Роланд небрежно махнул рукой. Только когда юноши уже прошли порядочное расстояние, он, словно нехотя, ответил:

— Экзамен-то я сдал, но жизни мне здесь все равно не будет. Надо поговорить с отцом и попробовать перейти в другую школу. Может быть, в Ригу…

— Ты что. обалдел? — испуганно сказал Топинь. — А наша волейбольная команда? А ты. Валдис, как вообще считаешь? — обратился он к Абелиту, который задумчиво покусывал метлицу.

— Я думаю, что из-за одного человека волейбольная команда не распадется. И не в волейболе тут дело. Если Роланд хочет уйти из школы, никто его силой удерживать не станет, но я не думаю, что в Риге ему не придется учить алгебру.

— Стало быть, ты считаешь, что во всем только я один виноват?

— А кто же еще?

— Разве весной у нас с Интом не были одни и те же ошибки в контрольной? Все точь-в-точь. Л отметки? У него четверка, а у меня тройка.

— Ты. наверно, списал.

— Ну, знаешь!.. — Роланд даже остановился. — Когда Суна уйдет на пенсию, иди на его место. У тебя прямо талант…

— Если нужно будет, пойду. — Валлис Абелит бросил метлицу и положил руку Роланду на плечо: — Ты не думай, что Суна хочет тебе напакостить. Конечно, можно поговорить и о Суне, но на комсомольском бюро или на педсовете, а не за его спиной.

Роланд едва заметно усмехнулся, по так никто и не понял, что означала эта усмешка: согласие или безмолвный протест.

Неподалеку от речки он опять остановился, достал сигарету и. повернувшись спиной к ветру, закурил.

Мальчики переглянулись. Коробка из-под сигарет была более чем наполовину пуста.

— Опять дурака валяешь? — не стерпел Инт.

Сделав несколько затяжек, Роланд бросил сигарету, неторопливо разделся, немного постоял, поднялся на носки и прыгнул в воду. Широкими, сильными взмахами он переплыл речку, нырнул и немного погодя вышел из воды.

— Ну что, останешься в Лидайне? — спросил Топинь.

— Конечно, — ответил Роланд так просто и спокойно, словно ничего не случилось, потом улыбнулся, подмигнул товарищам — все, мол, образуется — и стал одеваться.

4

В то время как друзья беседовали у реки, к Лидайне быстро приближался рижский поезд.

Во втором вагоне, у открытого окна, стоял высокий, широкоплечий человек в свободном темно-синем костюме. Ветер с силой налетал на окно, трепал светлые, коротко подстриженные волосы пассажира, приятным холодком обдавал его сухощавое, загорелое лицо.

Человек с волнением смотрел на скользившие мимо телеграфные столбы, на луга и кустарник вдоль железнодорожного полотна. Вот за ольховником мелькнула излучина реки, и на холме за ней — белый, пыльный большак.

Все это человек у окна вплел уже не раз, и вместе со знакомыми картинами у него возникало странное, нс то грустное, не то радостное чувство. Раз или два в голу он ездил этой дорогой. Давно знакомые места, но сегодня они казались совсем другими — более близкими: так обычно бывает с человеком, когда он возвращается к себе домой не погостить, а на долгое время, быть может, даже навсегда.

За окном опять блеснула река, а потом, чуть тронутая желтизной, показалась осиновая роща. До Лидайне уже недалеко…

Еще десять минут назад пассажир был доволен жизнью, которая складывалась, правда, немного неожиданно, но не так уж плохо. И вот несколько сказанных за его спиной слов разбередили старую рапу, закружили в его голове мысли, заставили подняться и стать у окна на ветру.

Когда до Лидайне осталась одна остановка, двое подростков из соседнего купе стали пробираться к выходу.

— Смотри, это Клав Калнынь из сборной баскетбольной команды, — тихонько сказал один другому.

— Не может быть! — Второй повернул голову и оглядел человека в темно-синем костюме: — И правда похож. — Но, подумав немного, улыбнулся и сказал: — Калнынь ездит в Москву и Тбилиси, а этот, — паренек кивнул головой. — в Лидайне.

— Оно и верно, — согласился его приятель. — И вообще-то — что Калныню делать в Лидайне?

«Что Кал-ныню де-лать в Ли-дайне?…» — выстукивали колеса, ритмично покачивая вагон.

И все же Клав Калнынь ехал в Лидайне. Если бы год назад кто-нибудь спросил у него о планах на будущее, то Клав, не задумываясь, ответил бы, что после окончания института останется в Риге, будет работать где-нибудь тренером или преподавателем и, конечно, будет играть в баскетбол. Он тогда не представлял себе свою жизнь без баскетбола — стремительных рывков, молниеносных пасовок и точных ударов. Но вдруг все обернулось по-другому…

Клав Калнынь, один из лучших баскетболистов республики, в составе рижской команды в декабре поехал в Киев, на турнир десяти городов. В первый день соревнований рижане сравнительно легко одержали верх над ереванцами. Потом рижской сборной пришлось играть с грузинскими баскетболистами. Тбилисцы бурно атаковали их и к концу первой половины матча были впереди на двенадцать очков. Поражение рижан казалось неминуемым.

Латыши обычно играют уравновешенно, спокойно, стараясь использовать каждую, даже незначительную ошибку противника.

Быстрота и акробатическая ловкость грузин расстроили тактику латышей. Любой ценой надо было добиться перелома.

И первым его добился Клав Калнынь. Получив мяч, он не передал его, как ожидал этого противник, на край, а стремительно бросил вперед. Ему преградил дорогу тбилисский защитник, но Калнынь нагнулся и с дьявольской быстротой рванулся вперед. В момент броска его кто-то толкнул, но мяч уже был в корзине.

Баскетбол — коллективная игра, но иногда исход борьбы решает удача пли неудача отдельного игрока. Калнынь в тот день играл замечательно. Он увлек за собой и остальную четверку, рижане забрасывали в корзину один мяч за другим, а грузины все время получали замечания.

За две минуты до конца, когда счет был уже в пользу латышских баскетболистов. Клав упал и… не поднялся. Что-то случилось с правой ногой.

Калныня унесли в раздевальню, вызвали врача. Клав стискивал зубы, чтобы не стонать. Нога была сломана у самой щиколотки.

В следующих играх рижане добились победы и заняли в турнире первое место. Через месяц всем игрокам сборной присвоили звание мастеров спорта. Всем, кроме Клава Калныня, который из девяти игр участвовал только в двух.

С тех пор Клав затаил обиду. Разве не благодаря ему латыши победили сильнейшего противника — грузинских баскетболистов?