Когда Вера выходит из леса, уже темно. До дома километра два, не больше; это немного, особенно если о чем-нибудь думаешь. А Вера думает. Думает об алгебре, о четырехстах метрах и о Калныне.

Знает ли в эту минуту Клав, чем заняты Верины мысли? Нет, не знает. Сдвинув брови, он читает книгу и думает о морской звезде. Об одной-единственной звездочке в большом звездном море.

А маленькая девушка уже идет по лидайнским улицам. Снег перестал, зато поднялся ветер, и февральская стужа пронизывает Верину одежду, ледяными мурашками ползет по спине.

3

В понедельник Вера не пришла в школу. На большой перемене Валдис Абелит куда-то исчез. Вернулся он мрачный, когда уже прозвенел звонок.

— Плохо дело, — шепнул он Роланду. — Верка сильно заболела. Наверно, воспаление легких.

Это было сказано совсем тихо, но Топинь все-таки услышал. Он, конечно, был не из болтливых, но на следующей перемене о болезни Веры уже говорила вся школа.

Когда Бирута вошла в учительскую. там сидел Клав Калнынь. Она положила журнал и уселась напротив преподавателя физкультуры.

Бирута выглядела озабоченной, и Клав понял, что случилось что-то неприятное. Он хотел спросить, что произошло, но Валодзе подняла голову и заговорила первой;

— У меня сегодня лекция в колхозе. Не сходили бы вы к Ирбите, посмотреть, что с ней?

— Ирбите? — Клаву не удалось скрыть беспокойство.

— Да. Говорят, она простудилась в лесу во время тренировки Наверно, воспаление легких.

Клав с минуту подумал.

— Когда это случилось? — спросил он наконец.

— В субботу вечером, когда вдруг ударил сильный мороз.

Странно В субботу Вере совсем не надо было тренироваться. тем более в лесу. Клав ничего не сказал, да и что он мог сказать, не зная подробностей?

Ясно было только, что теперь городские кумушки опять заговорят о странном учителе Кал ныне, который просто губит школьников. Хорошо начатое дело может сорваться. Но что поделаешь! Прежде всего надо узнать, как себя чувствует маленькая Ирбите, а потом уже думать о городских кумушках.

— Я зайду к ней! — сказал Клав.

Весь день Клав был взволнован, а когда он под вечер постучался в квартиру, где жила Ирбите, волнение его еще возросло.

Ему открыла пожилая женщина, видимо, Верина мать.

— Я из школы, — смутившись, сказал Клав.

Женщина впустила его.

Вера спала. Она дышала учащенно. Так дышит человек после длительного бега. Щеки девочки горели, как в тот раз, когда Клав похвалил ее за кросс. Маленькая, даже слишком маленькая и хрупкая, она лежала с разметавшимися по подушке светлыми волосами.

Клав смотрел на Веру, и казалось, пот-пот он подойдет и погладит разгоряченный лоб девушки, утешит хорошим словом, но в эту минуту она открыла глаза.

— Вы здесь! — Она еще больше покраснела и совсем съежилась.

— Да. — кивнул Клав головой, не зная, что сказать.

— Как нехорошо получилось. — едва слышно прошептала она. — Мне очень хотелось, чтобы мы победили, поэтому я ходила в лес каждый день. В субботу я озябла, и теперь вот приходится лежать.

Маленькая, чудесная девочка! Неужели она в самом деле думала, что для победы достаточно только воли и упорства? Она хотела добиться всего сразу, но Клав-то хорошо знал, что высокие результаты даются длительной, терпеливой подготовкой.

«Мне надо было следить за лей», — подумал Клав.

— Вы ведь не сердитесь? — Глаза девушки повлажнели.

— Нс говорите глупости! — Клав пытался перейти на учительский тон. — Вам надо спокойно лежать и поправляться. Врач был?

— Сегодня после обода. Мама думала, что у меня воспаление легких, ио это самая обыкновенная ангина. Через неделю я уже встану.

— Только не надо перенапрягаться. Если вам в школе будет трудно, мы поможем.

Вера улыбнулась. Впервые за этот день.

— Недавно приходили мои товарищи. Они мне помогут. Только у вас из-за меня опять будут неприятности. В Лидайне будут всякое говорить, а может, уже говорят. Роланд рассказывал мне…

— Не надо слушать. Мало ли что болтают. Поправляйтесь, и все будет хорошо.

— Все будет хорошо. — задумчиво повторила она и затем сказала совсем тихо: — Нет, нехорошо. Вовсе нехорошо. Я солгала тогда об отметках. У меня есть тройка, а я сказала, что нет.

— Я знаю, — кивнул Клав.

— Ну вот! — Вера вытерла глаза. — Теперь вы перестанете мне верить.

Клав слегка пожал девушке руку:

— Не думайте об этом. Я верю вам и буду верить. До свиданья!

Когда он проходил мимо почты, то подумал о Бируте. Она. наверно, еще не вернулась из колхоза.

Клав поднял воротник пальто и свернул в переулок. Ему хотелось побродить по Лидайне, пока нс вернется Бирута.

Час спустя Клав опять подошел к почте, вошел в телефонную будку и позвонил в школу.

— Бирута Валодзе?

— Да, — в трубке раздался знакомый голос.

— Вы уже вернулись?

— Как слышите.

— Я только что был у Ирбите. Обыкновенная ангина. Кажется, все будет в порядке.

— У Ирбите, конечно. А у вас?

— У меня всегда все в порядке. — машинально ответил Клав и заговорил тише. — Что Бирута будет делать сегодня вечером?

— Бирута будет проверять тетради.

— А потом?

— А потом будет читать.

Бирута повесила трубку. Клаву стало немного грустно, ему хотелось еще поговорить.

В тот же вечер у него был разговор. Правда, не с Бирутой.

4

Это был один из тех редких случаев, когда математик Суна выходил из своей квартиры и отправлялся в город. Каждый месяц он вносил в сберегательную кассу сто рублей. Это были, как говорил сам Суна, деньги на гроб, ибо старый упрямец не хотел быть обузой и после своей смерти. Отсчитав четыре двадцатипятирублевки, заполнив ордер и получив от кассира книжку, в которой была зарегистрирована операция, Суна двинулся к дверям. В это время из телефонной будки, немного сконфуженный, вышел Клав Калнынь.

— Добрый вечер, дядя! — поздоровался Клав.

Но Суна был явно не в духе.

— По телефону начал позванивать. Кто же эта счастливица?

— Я звонил тебе, а директор сказал, что ты ушел, наверно, к сыровару.

— С сыроваром у нас пути разошлись, — рассердился Суна. — Если я тебе нужен, так скажи, в чем дело, вот я. Только не думай, что я стану бегать по лесу, пока не схвачу чахотку.

— Никто еще чахотки не схватил, — улыбнулся Клав. — Если ты говоришь о Вере Ирбите, то могу тебя успокоить: через неделю она опять будет отвечать тебе по алгебре.

— Мне в ту сторону, — махнул Суна рукой. — Прощай!

— Ничего, я провожу тебя. Чахотку я от этого не схвачу.

— Ты не фокусничай, здесь тебе не цирк!

— Какое тут фокусничанье? Надо же нам наконец поговорить! Ты, дядя, думаешь, что ошибаемся только мы да твои ученики, а с тобой этого не случается!

— Моих ошибок тебе не исправить. Обучай Топиня поэзии, а Пурвиня — алгебре.

— Придется обучать. — Клав старался говорить как можно спокойнее. — Пурвинь, кажется, стал исправляться. А то разве ты поставил бы ему четверку?

— За знания Пурвиня по алгебре я пока и копейки че дам! Цыплят по осени считают! Продолжай в том же духе, что-нибудь да выйдет.

— Ладно, дядя, ты можешь называть меня бездельником или еще как-нибудь. Но ты ведь старый учитель. Неужели ты о самом деле не видишь и не понимаешь, сколько тревоги, сколько сил в этих юношах? Может быть, ты хочешь, чтобы избыток своих сил они тратили на улице или в других, менее приличных местах? Спорт их дисциплинирует и закаляет.

— Напиши об этом в газету, там такие вещи охотно печатают, — пробормотал Суна.

— Можно и а газету написать, — не уступал Клав. — Вот ты сказал, что цыплят по осени считают. Я, видишь ли, хочу, чтобы мои цыплята превратились в орлов и соколов. А что получится, если ты возьмешься считать своих цыплят? Осень твоя уже не за горами.