В Смольном Евдокии чрезвычайно приглянулось полотно Венецианова, оставленное при отъезде благородных девиц. Называлось «Предстательство Богоматери за воспитанниц Смольного института». Революционерка, но крещёная в православие и где-то верующая, она зависала у картины и как-то спросила у Седова:

— Лёня! Как ты думаешь, Богоматерь будет нашей заступницей? В наших богоугодных делах?

Её любовник, обдумывавший вторую экспроприацию экспроприаторов, вряд ли вписывающуюся в библейское «не укради», только неопределённо пожал плечами.

Многие революционеры были такими — с приятными манерами и привлекательной внешностью, но с очень жестокими эпизодами в послужном списке. Михаил Фрунзе, ныне носящий фамилию Михайлов, приехал в Петроград по делам большевистским, и Седов его практически украл ради получасовой беседы и рассказа о радужном будущем объединённого социализма.

— Складно глаголите, товарищ! — ответствовал Фрунзе, покручивая пышный молдавский ус. — Только большевики — партия проверенная. Вы же ещё даже не оформились.

— Но до съезда я и мои единомышленники успели больше, чем вся большевистская партия в Петрограде! — Седов выдал заготовленный рекламный спич о том, как он перетянул на свою сторону Путиловский завод и многие другие предприятия, Центробалт и отряды пролетарской красной гвардии, выдернув их из-под влияния меньшевиков и эсеров.

— Но такоже из-под большевиков?

— Это совершенно неверно, Михаил Васильевич! Мы с большевиками — как близнецы-братья. Каждое телодвижение согласовано. Преимущество СПР лишь в том, что мы привлекаем куда более широкие слои для выполнения задач, которые Ильич начертал в «Апрельских тезисах». Он совершенно не против, что большинство редколлегии моей газеты — большевики, там же несколько бывших эсеров.

— Позволите полюбопытствовать? — Фрунзе протянул руку к свежеотпечатанному экземпляру.

Кабинет княгини Голициной, занятый Седовым, был куда менее помпезен, чем ленинские хоромы, тот распорядился оборудовать под себя целый учебный класс. Но здесь было уютнее и всё под рукой.

— Возьмите брошюрку моего авторства «О задачах пролетариата и крестьянства в 1917 году». Убедитесь, товарищ, никаких противоречий с большевиками у меня нет.

— Что же вы мне предлагаете? — предметно спросил Фрунзе, на тот момент — главный минский милиционер, формально подчинённый вертикали Временного правительства.

— То же самое. Крепить в белорусских губерниях единство социалистов с перспективой установления диктатуры пролетариата. Кто колеблется и считает большевиков излишне радикальными, пусть отправляют на Съезд Советов умеренных — под мои знамёна. Но голосовать им придётся с большевиками заодно.

— Мудро… Если бы я оставался верующим, сказал бы: сам бог послал вас к нам.

— Кто-то же послал… — Седов не считал уместным развивать тему попаданства из 2022 года. — Кроме того, дорогой товарищ, мне нужны депутаты от белорусских губерний на учредительный съезд СПР. Представительство уже широкое, но всю Россию не охватывает. И люди неохотно едут в прифронтовую полосу. А солдатские Советы слишком верят эсерам. Солдаты — сплошь из крестьян, те как заслышат «земля и воля»…

— Даже не рассказывайте мне, Леонид Дмитриевич. Перетащить солдатские массы к нам от эсеров — моя самая сложная забота.

— Вот! Теперь у вас новый инструмент — сотрудничество с СПР. Как у вас с финансированием революционных дел?

— Как всегда — на голодном пайке.

И Седов отслюнявил ему 5 тысяч из партийного фонда — на пролетарскую революцию. Чем изрядно улучшил к себе отношение. Конечно, Фрунзе не из тех, кто с удовольствием загребёт эти деньги себе, в своё удовольствие пропьёт и прогуляет. Но деньги решают некоторые вопросы, камнем висящие на шее. Не помешают никогда.

С явными корыстолюбцами выходило проще. Они кланялись, обещали поддержку и усиление влияния СПР в их губерниях, полные надежды ещё и ещё получать пачки ассигнаций. Но расходы на них постепенно опустошали сейф, вынудив Седова к очередному эксу. Людей он отбирал сам, не обращаясь к Дыбенко, и поскольку балтфлотцы, несшие при нём охранную службу, получали жалование, а не только воодушевляющие обещания, слушались нового вождя куда более прилежно, нежели указания Центробалта.

Во главе «оперативно-тактической группы» на этот раз поставил унтера с эсминца «Автроил» Жору Галкина, преодолев неприязнь к фамилии, потому что другой Галкин, комик из Российской Федерации, глупо высмеивал Седова в прошлой жизни, подонок. Считая, что в прошлый раз задействовал слишком много народу, он ограничился дюжиной основного состава и двумя переодетыми разведчиками, выехавшими загодя. 29 мая те отбили телеграмму из Пскова: «Бабушка готова прiнять плѣмяннiка завтра». Понимая, что безумно рискует, съезжая из Петрограда прямо накануне исторического съезда, Седов всё же решился. Слишком малое доверие вызывали у него матросы, пропитанные анархией даже не как политическим учением, а, скорее, вытекающим из неё отношением к жизни: все похрен, все дозволено. Пёстрая матросская компания на взятом у Центробалта грузовике выкатилась в Псков на дело поздно вечером.

Их целью был выбран банк Городского общества взаимного кредита на перекрёстке улиц Великолуцкой и Плоской. Считая, что прежнее прикрытие фальшивой бумагой от имени правительства не поможет, к бумажному обеспечению операции Седов отнёсся с прохладцей и поручил Евдокии на бланке, подмытом в Кронштадте, напечатать текст о принудительной конфискации полумиллиона на нужды Балтийского флота. Та вскинула глаза, округлившиеся от удивления, отнекивалась, выкручивалась, но потом всё же вставила морской бланк в «ундервуд» и отстучала: «Прѣдсѣдатѣлю Псковскаго Городскаго общества взаимнаго крѣдита. Трѣбуемъ вручить податѣлю саго товарiщу Новгородскому 500 000 (пятьсотъ тысячъ) рублѣй на нуждъ Россiйскаго флота. Замѣститѣль прѣдсѣдатѣля Кронштадтскаго Совѣта матросскихъ и солдатскихъ дѣпутатовъ Бѣлогрiвовъ». Разумеется, Белогривов — фигура столь же вымышленная, что и Новгородский.

— Лёня… Ты уверен? Как это вообще возможно? — она протянула ему отпечатанный текст и едва разжала пальцы, не желая отдавать, бланк едва не порвался.

— Ты же из партии социалистов-революционеров, знаешь про революционное насилие. Думаешь, пролетарии хранят там «лишние» деньги? Только подонки — купцы и чиновничество Временного правительства, буржуазная мразь. Экспроприация их капиталов — справедлива! Всё равно, рубли скоро обесценятся, экономика начнёт разваливаться, а Псков захватят германцы. Так пусть деньги, пока они ещё что-то стоят, послужат правому делу!

— Лёня… Береги себя!

В светлых глазах под коротко стриженой пшеничной чёлкой блеснули слёзы. Правда беспокоится о своём мужчине или всего-навсего боится потерять любовника-работодателя в одном лице? Он не знал. Зато осведомлён о другом, тревожном — государственные банки усилили охрану после Ревельского экса. Вдохновлённые слухами о многомиллионном ограблении, а молва раздула размер добычи раза в четыре, питерские банды пытались повторить успех — с разной степенью удачливости. На рассвете 30 мая, когда группа Седова-Галкина прикатила к городу, разведчики доложили: охрана городского банка тоже усилена. Кроме сторожа с револьвером там непременно присутствуют два милиционера с винтовками. Всё равно — против 14 моряков несерьёзно.

Остановили грузовик у входа. Угловое здание банка пестрело вывесками: «Писчебумажный магазинъ А. Ш. Ильяшева» и ей подобными. Следующая вывеска содержала изображение чёрного рояля, очевидно — магазин музыкальных инструментов. Собственно банк занял второй этаж и подсобки во дворе.

Двое остались у машины — водитель, не глушивший мотор, и матрос, переодетый в цивильное, на стрёме. Двенадцать человек за Седовым двинули наверх.

Милиционеры мужественно сорвали «мосинки» с плеч, но даже не передёрнули затворы, увидев чёрные зрачки револьверов. Сторож, вот умора, вообще был вооружён охотничьей двустволкой, незаряженной. Пока трясущимися пальцами пихал патроны в стволы, Галкин подскочил к нему, тюкнул по голове рукояткой «маузера» и отобрал ружье.