— Но прошлые кредиты…

— Тоже будут погашаться. Месье, государство Романовых ушло в небытие вместе со всеми своими обязательствами. Мы вынуждены взять их на себя, чтоб сохранить авторитет страны на международной арене. Всё отдадим. Но далеко не сразу. Помните, каждый франк, потраченный на восточного союзника, убивающего бошей, экономит одну французскую жизнь.

— Буду откровенен. Мы ждём вашего Съезда Советов.

— И легитимизации власти Социалистической партии России. Что же, разумно. Как вы наверняка знаете, выдвижение делегатов идёт полным ходом. Пока оно далеко от всеобщего, полного и равного избирательного права, но ситуация военная, чрезвычайная, мы движемся на пути к подлинной демократии. Великая Французская Революция и ваши последующие шаги к свободе — нам пример, наш маяк.

Седов широко улыбнулся, вспоминая кадры из старой экранизации «Войны и мира», где светочи свободы, утопая по колено в снегу, бредут из России прочь, чтоб подохнуть где-то на берегу Березины.

В прошлом он выучил четыре иностранных языка — три основных европейских, знание которых только что использовал, но лучше всех владел турецким. Османская империя, она же в скором времени Турецкая республика, в октябре 1917 года воевала против России на стороне стран Оси. Седов задумался — что бы такое придумать, используя свой языковой дар, чтоб и осман надурить как напёрсточник разводит уличных лохов. Но пока ничего не нашёл и отложил на потом.

В прошлой жизни шутил: «Не надо заставлять детей учить английский. Пускай лучше изучают автомат Калашникова. И тогда весь мир заговорит по-русски». Так-то оно так, но порой языки полезны.

Между тем заканчивалось составление списков депутатов Съезда. На узком совещании в присутствии Петерса, Лациса и Фрунзе они обсудили аресты некоторых эсеров и меньшевиков, а также сомнительных беспартийных. Ситуация фифти-фифти…

— Основания вполне удобоваримые, — убеждал Фрунзе. — Возьмём за спекуляцию троих, одного — за нелегальный дом терпимости. Ещё четверым подберём другие статьи, без политики, по окончании съезда отпустим. При норме в 800 депутатов гарантированные наши — 380. РСДРП и ПСР вместе не наберут и трёх с половиной сотен. Остальные — болото. А болото всегда идёт за более сильными.

— И всё же 350 от левых оппонентов. Или около того. Много! — Седов обхватил голову руками, взъерошив ёжик волос. Внезапно, впервые за несколько месяцев, захотелось курить. — У нас нет обеспеченного большинства. Где эти мерзавцы прятались последние два месяца, пока мы бились с Корниловым и германцами? Подонки!

— Однозначно, — поддакнул Петерс. — Леонид Дмитриевич, будьте справедливы, в мае у них было абсолютное большинство. Мы отвоевали Россию!

— Почти отвоевали. И это «почти» может стоить нам власти. Конечно, мы её не отдадим. Съезд распустим, объявим его решения не имеющими силы, управление останется у Временного революционного комитета. Но получим гражданскую войну.

— Арестовываем? — делово уточнил Лацис.

— Нет! Нельзя вызывать недоверие у колеблющихся. Нужен другой козырной туз. И он может быть только один. Быстрее ничего не придумать.

1 ноября Седов вышел к микрофону у трибуны большого зала Таврического дворца. Здесь по-прежнему столовались обе левые партии, оппозиционные по отношению к его СПР, Спиридонова восседала на первом ряду, закинув ногу на ногу, и демонстративно курила папиросу в длинном мундштуке. Вообще, поблизости наблюдалось слишком много чуждых лиц. Слетелись, шакальё? Получите!

Он царапнул ногтем по микрофону, проверяя наличие звука. Бонч-Бруевич клялся всеми радиолампами России — аппарат работает куда лучше первого на автомоторе. Треск ногтя по решётке отчётливо пронёсся по залу.

— Товарищи депутаты II Съезда советов! Перед открытием считаю своим долгом сообщить о выдающейся победе Русской армии, добившейся под руководством Социалистической партии России настоящего, стратегического успеха: к утру 1 ноября сего года пехотные части Северного фронта… — он сделал паузу и с интонациями Левитана, сообщавшего о победе в Великой Отечественной войне, закончил: — Освободили город Ригу!

Конечно, умолчал, сколько наших погибло, а могло бы жить, коль выждать бы ещё месяц, когда фрицы начнут слабеть от голода. К тому же продолжались бои, ещё не весь город перешёл к русским. Но — дорога ложка к обеду. Обалдеть — и Спиридонова аплодировала, свои и нейтралы вообще устроили овации.

Начало Съезда удалось вполне. А дальше?

Кто-то сказал, что первой жертвой операции становится тщательно разработанный план этой операции? Он — циник и негодяй. Но зачастую оказывается прав.

Преимущество, добытое солдатской кровью для партии социалистов, заметно растаяло уже в первые часы съезда. Седов достаточно легко провёл в председательствующие безобидного Луначарского, не еврея и не грузина. В президиум сел сам, пригласил Церетели от РСДРП и, поморщившись, Спиридонову от эсеров. Ещё до открытия схлестнулся с ней в кулуарах по незначительному поводу, и стерва обвинила его в сексизме, в ненависти к женщинам. Седов ответил в привычной манере:

— Когда вы меня пытаетесь обвинить, что я как-то не так к женщинам отношусь… к ним так относятся все мужчины мира. Вас до сих пор обманывают. Когда вам говорят, что любят, вам лгут все мужчины мира. Всегда лгут. Я один вам говорю правду на всю планету.

Ей не понравилось, оттого демонстративно уселась напротив трибуны и несколько удивилась, приглашённая в президиум. Там оказалась ближе к Седову, зато не маячила перед глазами.

Первый сбой плана произошёл, когда меньшевики с эсерами предложили альтернативный проект Конституции, причём весьма странно, что уладили между собой главные разногласия, РСДРП занимала почти ту же позицию, что и социалисты Седова, эсеры всё дальше скатывались влево. Наверно, Спиридонову и Чхеидзе на время помирила ненависть к СПР.

Седов быстро шепнул Луначарскому что делать, и тот не подвёл:

— Товарищи! Поскольку с проектом Конституции от двух малых фракций большинство депутатов Съезда не знакомо, рассмотрение проектов откладываем, дайте же время всем прочитать. Выношу на рассмотрение резолюции по постановлениям Съезда.

Подписавший две дюжины декретов, Седов предпочёл решения Съезда именовать постановлениями и хитро разбил основные положения Конституции так, что сейчас из-за слома сценария депутаты проголосуют фактически за отдельные пункты его проекта Основного Закона, после чего фантазии оппозиции станут неактуальны. Но это — долгий путь, если бы текст Конституции стразу поставить на голосование в редакции ЦК СПР, то можно было бы избежать обсуждений, неминуемых при обмусоливании частностей… Но — как есть.

Насколько проще было Ульянову на II Съезде Советов после захвата Зимнего дворца — эсеры и меньшевики элементарно свалили из зала в знак протеста, и большевики не вспотев протащили все свои «исторические» резолюции, сейчас совсем иначе — враги преисполнены решимости воевать.

Седов должен их терпеть? Обязан! Потому что ленинский Съезд охватывал тогда депутатов менее половины Советов России, то есть представлял ничтожную часть населения, никак не став выразителем всенародной воли. Оттого потребовалось Учредительное собрание, выборы в которое большевики, естественно, с треском проиграли, а за что их поддерживать? Проиграли и первые голосования после открытия собрания, после чего Ульянову ничего не оставалось, как отбросить последнюю иллюзию выборности власти и перейти к тотальному военно-полицейскому террору.

Но на одних штыках долго не усидишь — они больно впиваются в жопу. Что русские вытерпят коммунистов столько десятков лет, никто не ожидал.

Победа на сравнительно честных выборах сложнее, но крепче. Она придаёт легитимность правлению партии власти. Главное — выиграть в первый раз, далее административный ресурс позволит правильно организовать и следующие выборы. Лучшая диктатура — облачённая в белые одежды демократии. Поэтому придётся некоторое время терпеть и Спиридонову, и Чхеидзе с Церетели.