Седов в гриме, испытанном в Ревеле, набросился тем временем на управляющего, председателя общества на месте не оказалось. Посетителей в верхнем зале оказалось лишь двое, и совсем не тех, кому можно сказать: пожертвуйте колечко на дело революции. Управляющий долго искал ключи, потом долго возился с замками, на грани того, чтоб получить по лбу как сторож, открыл, наконец, главный сейф, когда с улицы донеслись хлопки револьверных выстрелов. Вбежал матрос, оставленный на шухере.

— Там милиция! Севку застрелили!

Галкин подскочил к окну.

— Сколько их?

— Приехали на одной машине. Стало быть, человек двадцать…

Чуть вдали за перекрёстком Седов через плечо унтера рассмотрел второй грузовик. Мужички с винтовками рассыпались вокруг здания, двоих-троих несложно снять прицельными выстрелами.

— Патовое положение, Георгий. Их мало, чтоб взять банк штурмом, нам прорываться под их пулями — людей положим.

Галкин обернулся, нехорошо улыбаясь.

— Балтийские моряки пулям не кланяются. Порвём сухопутных крыс к ейной матери!

— Наши люди нужны для боёв с буржуазией, а не этими неумехами. Игнат говорил — во дворе подсобки есть. Берём деньги и выходим.

Даже если милиция и решилась занять здание, в банк не пройти — единственную дверь забаррикадировали мебелью, на крайний шкаф повесили бомбу: тронете — рванёт. Затем устремились на задний двор.

Здесь отменно воняло. В отличие от питерских доходных домов и Смольного, здание общества взаимного кредита не имело туалетов, служащие банка и магазинов справляли нужду в ретирадниках — дощатых кабинках. От общего беспорядка и разрухи выгребные ямы под толчками чистились золотарями нерегулярно, отчего аромат стоял… да довольно обычный для кварталов без центральной канализации.

— Забираем их грузовик — и дёру, — скомандовал Седов.

Но Галкин не послушался. Около машины унтер, здоровый как буйвол, вытащил из-за руля тщедушного паренька, забрал «наган» и выписал ему поджопник, отчего милиционер припустил по Великолуцкой подальше от места событий.

— Извиняй, товарищ Леонид Дмитриевич. За Севку рассчитаться надо. И грузовик вернуть, казённое флотское имущество, знаешь ли.

Он оставил пару моряков около Седова и денег, сам повёл остальных к фасаду банка, где милиционеры приняли позу охотников на номерах в ожидании дичи с винтовками наперевес и сами стали дичью — матросы перестреляли их всех до единого в спину и в затылок. Забросили тело убитого товарища в кузов, умевшие управляться с техникой заняли места в кабинах, после чего тронулись в Петроград. Если к милиционерам и спешила помощь, то не успела.

В Смольный Седов вернулся глубокой ночью. Так как из открытого сейфа гребли всё подряд, не высчитывая ровно полмиллиона, взяли куда больше. После расчёта с Дыбенко и исполнителями экса у Седова осталось сотни четыре тысяч, милицейский грузовик «Берлие» он тоже взял себе, пусть тот крайне неудобен для пассажирских перевозок — кабина открытая и одноместная, пассажиру придётся довольствоваться местом в кузове под тентом. К тому же машина редкая. Устроенная моряками бойня наверняка вызовет куда больший резонанс, чем обычное бескровное ограбление. Выставлять напоказ эту улику Седов не хотел и велел спрятать трофей в дровяном сарае за Смольным до лучших времён.

Евдокия не спала, хоть близился рассвет, ждала Леонида одетая. Подскочила, обняла.

— Ты весь дрожишь? Цел? Проголодался, небось…

— Сразу столько вопросов. Цел. Денег добыл. На еду смотреть не смогу, потому что матросня безо всякой нужды перестреляла охрану банка, больше десятка душ. Какая бы ни была беззубая полиция, не говоря о милиции, нас будут искать!

— А я печатала тебе мандат от Центробалта… — женщина прикрыла рот ладошкой от ужаса.

— Я его даже не достал. Акция с самого начала пошла как ограбление. Ничего… Возьмём власть, всё изменится.

— Тебе не придётся грабить?

— Наоборот, ещё больше. Только бандитский гоп-стоп заменю на законное изъятие ценностей у эксплуататорских классов и поповской плутократии. Милиция не нас будет гонять, а добывать нам золото и деньги на вполне законных (якобы) основаниях. Но до этого надо дожить!

Они легли, и впервые за время знакомства совместная ночь, очень короткая, обошлась без соития. Седов быстро забылся беспокойным сном, порой вскрикивал и дрожал.

31 мая он, невыспавшийся и нервный, встречал делегатов съезда, с ними был вынужден источать обаяние. Многие приехали из дальних и голодных губерний, радовались щедро накрытым столам, от которых матросы отгоняли нахальных большевиков, норовивших приобщиться к халявному угощению. Евдокия Фёдоровна учитывала всех, прибывших из-за пределов города, одаривала гостей деньгами на дорогу в две стороны и по 20 рублей на мелкие расходы, Соколовская, стреляя глазами в пользу более удачливой соперницы, занималась расселением и выдачей каждому агитационной брошюрки.

Съезд открылся, как и намечалось, 1 июня в большом зале Смольного. Перед началом заседания Дыбенко уволок Седова в сторону.

— Вчера полиция нагрянула, привела тощего пацанчика, наверно — милицейского водителя. Опознать налётчиков, значицца, — он хохотнул.

— Опознал?

— Какое там! Всех окунули с пирса в Финский залив. Искупались, воблы тухлые, мать их. Не дрожи, выловили ёлупней и отправили назад в Петроград. Но ты смотри, ищут. Хранцузский их грузовичок — тоже.

— Спасибо, брат. Учту.

— Учтёшь перед новым эксом? — вторично рассмеялся Дыбенко. — Ладно, топай, председательствуй.

Весь съезд, ожидавшийся, что растянется на несколько дней, уложился… в три часа. Вместо дискуссии о политике новой партии Седов сразу заявил: никаких дискуссий до окончательной победы революции. Поскольку партия центристская и объединительная, в неё входят самые разные люди, кого сплотила идея спасти Россию, не размениваясь на говорильню. Такая партия может существовать только на подчинении членов решениям ЦК.

В ЦК СПР избрались (голосовали сразу списком): Седов — председатель, его заместитель Дыбенко, глава секретариата — Покровская, председатель редколлегии газеты «Социалист России» Каменев, а также Урицкий и Чичерин. Ещё в состав ЦК вошёл Антон Петрович Подвойский, на съезде не присутствовавший по причине ранения.

Это был самый маленький по составу ЦК партии, зато с гарантированным большинством у Седова при любом голосовании. Верный Антон ещё не вернулся к работе, находясь в госпитале, но был близок к выздоровлению.

После обеда, питательного и обильного, депутатов растащили на кучки — по губерниям, по профессиональным группам. Казаки, к примеру, никак не желали бы соединяться с крестьянами, ещё вчера — сторонниками эсеров. Гвардейских офицеров из Ораниенбаума никак было невозможно усадить за один стол с матроснёй, и не нужно.

Седов обходил каждую группу, никого не оставил без внимания, разбрасывался щедрыми посулами, порой совершенно исключавшими обещания, данные другой группке. А ещё выяснял ситуацию и давал деньги — по несколько тысяч на каждое минисообщество.

— Лёня, зачем? — шепнула Ева, на минуту застав его одного. — Так от привезённых тобой завтра не останется и половины… Ты хочешь купить всех этих людей? Не все же продажные…

Светлые глаза революционерки часто-часто моргали ресницами: хлоп-хлоп-хлоп. В эсеровской среде она жила идеалами, Седов же оказался совершенно иного сорта и склада.

— Кого нельзя купить за деньги, дорогая, тот продастся за большие деньги. Ульянов и прочие подонки Церетели только знают обещать молочные реки в кисельных берегах. Я сразу перехожу к главному и вручаю пачку ассигнаций. Девиз нашей партии: «меньше слов, больше дела». Все устали от говорильни, от бедности, от страхов вроде твоего любимого «чёрного автомобиля»… Не бойся, я нам ещё один чёрный добыл, большой, ждёт за Смольным в сарае. В общем, верь: за мной пойдут.

Как пошли бы 1996 году, но тогда избиратели сплотились вокруг Ельцина, лишь бы не выбрать Зюганова и не допустить реставрацию КПСС. А после… нет, со следующим товарищем конкурировать бесполезно. Здесь же нет достойных соперников. Джугашвили-Сталин? Но он ещё не дорос, не расправил крылья, чтоб стать великим. А крылья-то и подрезать не помешает.