После создания СС структура нацистского движения приобрела завершённость. Гитлер добился успеха как политик в конце 1920-х частично в силу обстоятельств, частично благодаря своим способностям оратора и безжалостности, частично из-за того, что крайне правые отчаянно нуждались в сильном лидере, безоговорочном диктаторе движения, объекте быстро развивающегося культа личности. Внутри движения всё ещё сохранялась напряжённость, которая разрешилась в драматических событиях следующих лет вплоть до 1934 г. Ведущие посты всё ещё занимали люди вроде Штрассера и Рёма, которые готовы были критиковать Гитлера и принимать отличную от его линию поведения при необходимости. Однако Гитлер собрал вокруг себя группу людей, чья преданность ему была совершенно безусловной, таких как Геббельс, Геринг, Гиммлер, Розенберг, Ширах и Штрейбрейхер. Под их руководством и благодаря организаторскому таланту Штрассера движение нацистов к середине 1929 г. стало структурированным, хорошо организованным политическим объединением, которое обращалось практически ко всем слоям населения. Его пропаганда быстро становилась все более изощрённой. Его военное крыло бросало вызов коммунистическому Союзу бойцов красного фронта и социал-демократическому «Рейхсбаннеру» на улицах. Его внутренняя полиция, СС, должна была принимать меры против инакомыслящих и непокорных внутри собственных рядов. Оно модифицировало и улучшило грубую, весьма неоригинальную, но фанатически принимаемую идеологию, центром которой был экстремальный национализм, слепой антисемитизм и презрение к веймарской демократии. Оно было полно решимости получить власть с помощью народной поддержки на выборах и жестокого насилия на улицах, а затем разорвать мирные договоры 1919 г., перевооружиться и снова завоевать потерянные территории на Востоке и Западе и создать «жизненное пространство» для колонизации этническими немцами Центральной и Восточной Европы.

Культ насилия, заимствованный не в последнюю очередь у добровольческих корпусов, играл в движении ключевую роль. К 1929 г. это можно было видеть каждый день на улицах. Нацистское движение презирало закон и не делало секрета из того, что сила всегда права. В нём также разработали способ ухода от юридической ответственности для партийного руководства за акты насилия и преступления, совершённые коричневыми рубашками или другими группами в составе движения. Ибо Гитлер, Геббельс, региональные руководители и другие только давали приказы, хотя и выраженные в гневных словах, но вместе с тем неопределённые, а их подчинённые прекрасно понимали, что подразумевается, и сразу же приступали к действиям. Такая тактика позволила убедить растущее число немцев из среднего и даже высшего класса, что Гитлер и его непосредственные подчинённые на самом деле не несли ответственности за кровопролития коричневых рубашек на улицах, в барных драках и потасовках на митингах. Это впечатление усиливалось постоянными заявлениями со стороны руководителей коричневых рубашек, что они действуют независимо от боссов нацистской партии. К 1929 г. Гитлер получил поддержку, симпатии и в некоторой степени финансовую помощь некоторых очень влиятельных людей, особенно в Баварии. А его движение распространяло свои действия по всей стране, привлекая значительное число избирателей на свою сторону, в первую очередь разорённых кризисом мелких фермеров в протестантских областях на севере Германии и во Франконии.

Однако бесспорным остаётся факт, что осенью 1929 г. нацистская партия всё ещё в большой степени находилась на периферии политической жизни. Имея лишь горстку депутатов в рейхстаге, она вынуждена была конкурировать с другими маргинальными правыми организациям, часть из которых, например самопровозглашённая Экономическая партия, были крупнее и имели большую поддержку, но все они затмевались основными организациями правых, такими как Националистическая партия и «Стальной шлем». Более того, три ведущие партии в Веймарской республике: социал-демократы, центристы и демократы, хотя они и не имели больше поддержки большинства избирателей, всё ещё были в правительстве в составе Большой коалиции, в которую также входила партия давно работающего и крайне успешного министра иностранных дел Густава Штреземана. Казалось, республика пережила штормы начала 1920-х — инфляцию, французскую оккупацию, вооружённые конфликты, социальный беспорядок — и вошла в спокойные воды. Чтобы такая экстремистская партия, как нацистская, получила массовую поддержку, потребовалась бы катастрофа глобальных масштабов. Она наступила в 1929 г. вместе с внезапным крахом экономики в результате обвала фондовой биржи в Нью-Йорке.

«После долгих, неопределённых скитаний от города к городу, — писал осенью 1931 г. безработный печатник из Эссена, — дорога привела меня в порт Гамбурга. И такое разочарование! Здесь ещё больше отчаяния, ещё сильнее безработица, чем я ожидал, и мои надежды найти здесь работу рухнули. Что мне делать? Здесь у меня не было родственников, и я не хотел стать бродягой». В конечном счёте молодому человеку не пришлось влиться в постоянно увеличивавшиеся ряды бездомных, живущих на улицах и площадях городов Германии, — их было от 200.000 до полумиллиона в соответствии с официальными оценками, — ему удалось получить поддержку в системе добровольного труда, которая находилась в ведении Церкви[565]. Однако большинство людей не были так удачливы. Безработица уничтожала самоуважение людей и подрывала их социальный статус, особенно у мужчин, в обществе, где престиж, признание и даже сама личность мужчины в первую очередь определялась его родом занятий. В начале 1920-х на перекрёстках повсюду стояли мужчины с плакатами на шеях: «Ищу любую работу». Когда социологи спрашивали школьников, что они думают об этом, те часто отвечали, что безработные социально деградируют, «потому что чем дольше они находятся без работы, тем ленивее становятся и чувствуют себя все более униженными, потому что постоянно видят прилично одетых людей, и это их раздражает, потому что им тоже хочется этого, и они становятся преступниками… Они всё равно хотят жить! А старшие часто больше не желают и этого»[566].

За детьми наблюдали, когда те играли в «поступление на работу», и если кого-нибудь из них в 1932 г. исследователь просил написать короткое автобиографическое сочинение, там всегда также упоминалось о безработице: «Мой отец без работы уже больше трёх лет, — писала одна четырнадцатилетняя школьница. — Мы раньше верили, что когда-нибудь отец найдёт работу, но сейчас даже мы, дети, потеряли всякую надежду»[567].

Длительная безработица по-разному влияла на людей. Молодёжь по поводу перспектив поиска работы была настроена более оптимистично, чем люди среднего возраста. Чем дольше люди были без работы, чем сильнее их одолевало уныние. Опросы, проведённые летом 1932 г., выявили намного более мрачные настроения, чем восемнадцать месяцев назад. Люди откладывали планы вступления в брак, супруги отказывались заводить детей. Молодёжь бессмысленно бродила по улицам, бездельничала дома, проводила дни напролёт, играя в карты, шатаясь по городским паркам или бесконечно катаясь кругами на электричках берлинской кольцевой линии[568]. В такой ситуации действие часто казалось лучше бездействия, а скука оборачивалась разочарованием. Многие безработные, даже мальчики и девочки, пытались заработать себе на скудное пропитание торговлей вразнос, уличными выступлениями, уборкой квартир и любыми другими традиционными для экономических маргиналов способами. Группки детей слонялись около модных ночных клубов Берлина, предлагая «присмотреть» за машинами богатых людей — примитивная форма рэкета, которая практиковалась, хотя и в менее безобидной форме, и взрослыми. Неформальные туристические клубы и группы рабочей молодёжи быстро превращались в так называемые «дикие стаи», банды подростков, которые собирались в заброшенных зданиях, искали еду в мусорках, занимались воровством, чтобы выжить, воевали с конкурирующими бандами и часто сталкивались с полицией. В целом уровень преступности не повышался так явно, как в период инфляции, однако в Берлине между 1929 и 1932 г. число арестов за воровство повысилось не меньше чем на 24%. Проституция, и мужская и женская, шокирующая респектабельные классы своей открытостью, стала более заметным и распространённым явлением, которое в равной степени было порождено сексуальной терпимостью Веймарской республики и её экономическим крахом. Уличная торговля переродилась в попрошайничество[569]. Немецкое общество, казалось, погружается в болото отчаяния и преступности.