Несмотря на то что участники путча застрелили четверых полицейских и организовали вооружённое и (по любым юридическим понятиям) предательское восстание против законного правительства страны — преступления, каждое из которых каралось смертной казнью, — суд приговорил Гитлера всего к пяти годам тюрьмы за государственную измену, а другим были вынесены похожие или даже ещё более мягкие приговоры. Людендорф, как и ожидалось, был оправдан. Своё снисхождение суд основывал на том, что, как было объявлено, участники путча «в своих действиях руководствовались исключительно патриотическим духом и самыми благородными побуждениями». Это решение оказалось скандальным даже по необъективным стандартам судебной системы Веймарской республики. Оно широко осуждалось, даже со стороны правых. Гитлера отправили в древнюю крепость в Ландсберге-на-Лехе к западу от Мюнхена, где поместили в камеру, которую раньше занимал граф Арко-Вапли, убийца Курта Эйснера. Это было так называемое «крепостное заключение под стражу», мягкая форма тюремного заключения для преступников, которые, как считалось, действовали из благородных побуждений. Например, до войны так отбывали наказание люди чести, убившие своего противника на дуэли. Камера Гитлера была большой, просторной и с удобной мебелью. Его можно было свободно посещать. За время его отсидки его посетило более пятисот человек. Ему приносили подарки, цветы, письма и телеграммы от доброжелателей на свободе. Он мог читать, в сущности, там было мало других занятий в то время, когда он не принимал посетителей, и он прочёл множество книг таких авторов, как Фридрих Ницше и Хьюстон Стюарт Чемберлен, в первую очередь в поисках подтверждения своих собственных взглядов. Именно тогда по предложению нацистского издателя Макса Амана Гитлер начал начитывать описание своей жизни и текущих убеждений двум своим собратьям по заключению: шофёру Эмилю Морису и верному последователю Рудольфу Гессу. Эта работа была опубликована в следующем году под названием «Моя борьба», которое, вероятно, предложил Аман[473].
Некоторые историки считают «Мою борьбу» своего рода планом будущих действий Гитлера, опасной и дьявольской книгой, которую, к сожалению, проигнорировали те, кому следовало бы её заметить. Ничего подобного. После серьёзной редактуры Амана, Ханфштенгля и других, постаравшихся сделать её более грамотной и более связной по сравнению с первым беспорядочным черновиком, она всё равно была напыщенной и скучной, и до победы нацистов на выборах в 1930 г. было продано лишь малое число копий этой книги. Однако после этого она стала бестселлером и оставалась таковым в продолжение всей эпохи Третьего рейха, когда не иметь эту книгу было практически равнозначно предательству. Те, кто читал её, — скорее всего, относительно небольшая часть из тех, кто её купил, — должны были столкнуться с изрядными сложностями в том, чтобы извлечь что-либо связное из той запутанной смеси автобиографических воспоминаний и подтасованных политических откровений. Талант Гитлера овладевать сердцами и умами состоял в публичных выступлениях, а не в письменных работах. Вместе с тем любой, кто прочёл книгу, не мог иметь никаких сомнений относительно того, что Гитлер считал расовый конфликт основным двигателем, сущностью всей истории, а евреев заклятыми врагами германской расы, историческая миссия которой (под руководством нацистской партии) состояла в том, чтобы разрушить их международную власть и полностью уничтожить. «Национализация наших масс, — заявлял он, — будет успешной только тогда, когда наряду с положительной борьбой за сердце нашего народа мы уничтожим его отравителей во всём мире»[474].
Теперь в сознании Гитлера евреи были неразрывно связаны с большевизмом и марксизмом, которым было уделено гораздо больше внимания в «Моей борьбе», чем финансовому капитализму, владевшему мыслями Гитлера во время инфляции. Потому что Россия находилась там, где должна была начаться война Германии за «жизненное пространство», одновременно с уничтожением «еврейского большевизма», который якобы управлял Советской республикой. Эти идеи были изложены более детально во втором томе книги, написанном в 1925 г. и изданном в следующем году, с этого момента они стали центральными пунктами идеологии Гитлера. «Границы, определённые в 1914 г., не имеют никакого значения для будущего Германии», — заявлял он. Проводя параллели с обширными восточными завоеваниями Александра Великого, он утверждал, что «конец еврейского правления в России также станет концом России как государства». Земля, занимаемая теперь «Россией и её вассальными государствами», в будущем перейдёт в «производительное владение немецкого плуга»[475].
Взгляды Гитлера были чётко изложены в «Моей борьбе» для всех, кто желал их увидеть. Никто из ознакомившихся с текстом не мог бы вынести из него убеждение, что Гитлер желал исключительно пересмотра Версальского мирного договора, восстановления границ Германии до 1914 г. или самоопределения немецкоговорящих меньшинств в Центральной Европе. И никто не мог бы сомневаться в его внутреннем, фанатичном и действительно жестоком антисемитизме. Однако убеждения и намерения — это не то же самое, что планы и проекты. Когда дело доходило до способов реализации этих убеждений, текст Гитлера точно отражал общую политическую ситуацию того периода, когда он был написан. В то время французы были врагами, которые лишь недавно ушли из Рура. А британцы, напротив, казались вероятным союзником в борьбе против большевизма, учитывая, что они оказывали поддержку белым в русской гражданской войне всего несколько лет назад. Немногим позже, когда Гитлер писал другую похожую работу, которая не публиковалась при его жизни, на международной повестке дня было противостояние Германии и Италии за Южный Тироль, поэтому он сконцентрировался на этом[476]. И тем не менее, несмотря на все эти тактические уловки и трюки, центральное место в его работах всегда занимало постоянное устремление к «жизненному пространству» на Востоке и яростное желание уничтожить евреев. Опять же, всё это нельзя было осуществить сразу, и очевидно, что Гитлер на этой стадии не имел чёткого представления, как и когда этого можно добиться. В ходе реализации этого замысла также предстояло совершать множество тактических манёвров и принимать различные промежуточные решения. Однако ничто из этого не меняло ненависти Гитлера к евреям, требовавшей геноцида, или его параноидального убеждения, что на них лежит вина за все беды Германии и единственным окончательным решением будет их полное уничтожение как биологической сущности, — убеждения, выразившегося не только в «Моей борьбе», но и в словах и фразах, которые Гитлер использовал в своих выступлениях, а также в общей атмосфере возрожденческой нетерпимости, в которой они проводились[477]. Евреи были эпидемией «хуже чёрной смерти», «червями в разлагающемся теле Германии», и их предстояло выбросить с властных постов, а затем всех разом изгнать из страны, при необходимости силой. Что должно было произойти с евреями в Восточной Европе после захвата её жизненного пространства Германией, он не мог сказать, однако пылающая ярость его слов оставляла мало сомнений в том, что их судьба будет печальной[478].
Структура его книги, широкая известность, полученная на процессе, потоки лести, изливавшейся на него со стороны правых националистов после попытки путча, — всё это убедило Гитлера, если он ещё не был убеждён в этом, что он был человеком, которому суждено претворить эти идеи в жизнь. Провалившийся путч научил его, что он не сможет сделать даже самый первый шаг — захватить верховную власть в самой Германии, — полагаясь только на силу полувоенных формирований. «Марш на Рим» был снят с повестки дня в Германии. Необходимо было завоевать массовую поддержку населения за счёт пропаганды и массовых выступлений, которые, как Гитлер прекрасно знал, были его главным козырем. Революционный захват власти, о котором до сих пор мечтал Рём, в любом случае был обречён на провал, если бы он проводился без поддержки вооружённых сил, недостаток которой так остро ощущался в ноябре 1923 г. Гитлер не встал на путь «законности» после неудавшейся попытки путча, как иногда утверждали впоследствии, в том числе и он сам. Однако он понял, что для свержение веймарской системы потребуется нечто большее, чем несколько суетливых выстрелов, даже во время такого ужасного кризиса, как в 1923 г. Приход к власти, очевидно, требовал содействия со стороны ключевых участников этой власти, и хотя он получил некоторую поддержку в 1923 г., её оказалось недостаточно. В отличие от 1923 г., во время следующего кризиса, которому предстояло случиться менее чем через десять лет, он сделал так, что армия и основные государственные институты были либо нейтрализованы, либо активно работали на него[479].
