Значительное сходство между идеологией нацистов и консерваторов, а в существенной степени и между идеологией немецких либералов стало третьим важнейшим фактором возведения Гитлера на пост рейхсканцлера 20 января 1933 г. Идеи, бытовавшие среди практически всех немецких политических партий правее социал-демократов в начале 1930-х, в большой степени совпадали с идеями нацистов. Эти идеи действительно походили на нацистские, что побудило изрядную долю сторонников либеральных и консервативных партий среди протестантского электората перейти к нацистам, по крайней мере временно, потому что те казались более перспективной альтернативой. В это время католические избиратели и их представители, центристская партия, ни в коей мере не были сколько-нибудь более привержены демократии. Более того, к нацизму обратилось даже существенное число католиков и рабочих или, по крайней мере, тех, кто по каким-либо причинам не был так же тесно связан со своей культурно-политической средой, как их коллеги. Только сыграв на существовавших, часто дававших глубокие корни, социальных и политических ценностях, нацисты смогли так быстро стать самой крупной партией в Германии. В то же время, однако, нацистская пропаганда, несмотря на всю свою энергию и изощрённость, не смогла завоевать поддержку людей, которые по своим убеждениям не были склонны голосовать за Гитлера. Хроническое недофинансирование и поэтому невозможность развернуть полный спектр мероприятий, отсутствие доступа к радио до 1933 г., а также зависимость от добровольного участия часто хаотических и неорганизованных местных групп активистов делали агрессивную в 1930–32 гг. геббельсовскую пропаганду только одним из ряда факторов, которые заставляли людей голосовать на выборах за нацистов. Зачастую, как на сельскохозяйственном протестантском севере, люди отдавали им свои голоса несмотря на то, что нацистская пропагандистская машина до них вообще не добралась. Голоса за нацистов в первую очередь были голосами протеста, а после 1928 г. Гитлер, Геббельс и руководство партии неявно это признали, выведя большую часть своих конкретных политических предложений из центра внимания и сконцентрировавшись на расплывчатых, эмоциональных призывах, в которых подчёркивалась лишь молодость и динамизм партии, её решимость уничтожить Веймарскую республику, коммунистическую партию и социал-демократов, а также её убеждённость, что возрождение Германии возможно только при объединении всех социальных слоёв. Антисемитизм, такой яркий в нацистской пропаганде в 1920-е гг., отошёл на второй план и не оказал особого влияния на завоевание нацистами поддержки на выборах начала 1930-х гг. Гораздо более важным был образ партии, вынесенный на улицы, где марширующие колонны штурмовиков только усиливали общее представление о дисциплинированности и решимости, которые хотел подчеркнуть Геббельс[1027].

Таким образом, нацистская пропаганда в основном помогла завоевать поддержку тех людей, которые уже были склонны разделять ценности, представляемые партией, и которые просто считали нацистов более эффективной и энергичной машиной, чем буржуазные партии. Многие историки утверждали, что эти ценности были в основном доиндустриальными, или несовременными. Однако такое утверждение основывается на примитивном отождествлении демократии и современности. Избиратели, пришедшие на участки, чтобы поддержать Гитлера, штурмовики, которые тратили нерабочее время на стычки с коммунистами, социал-демократами и евреями, партийные активисты, проводившие своё свободное время на съездах и демонстрациях, — никто из них не жертвовал собой, чтобы восстановить прошлое. Напротив, они вдохновлялись расплывчатой, но вместе с тем захватывающей картиной будущего — будущего, в котором прекратятся классовые антагонизмы и склоки политических партий, исчезнут аристократические привилегии, представленные ненавистной фигурой Папена, технологии, средства связи и все современные изобретения будут использоваться во благо народа, а возрождающаяся нация будет представляться не традиционным наследственным монархом или укоренившейся социальной элитой, но харизматическим лидером, который появился из ниоткуда, служил младшим капралом в Первую мировую войну и постоянно подчёркивал свою близость к народу. Нацисты объявили, что они сорвут иностранные и чужеродные декорации со здания немецкой политики, избавив страну от коммунизма, марксизма, «еврейского» либерализма, культурного большевизма, феминизма, сексуального распутства, космополитства, экономических и политических оков, наложенных Британией и Францией в 1919 г., «западной» демократии и многого другого. Они оставят истинную Германию. Это была не какая-либо особая историческая форма Германии, конкретного времени или устройства, а мифическая Германия, которая бы очистила свой извечный расовый дух от чуждых примесей, заполнивших его при Веймарской республике. Такое представление не подразумевало взгляд только назад или вперёд, это было движение в обе стороны.

Консерваторы, которые помогли Гитлеру прийти во власть, разделяли большую часть этих идей. Они с ностальгией вспоминали прошлое и желали возрождения монархии Гогенцоллернов и Бисмарковского рейха. Однако всё это должно было возродиться в форме, избавленной от того, что они считали неблагоразумными уступками, сделанными демократии. В их представлении о будущем каждый должен был знать своё место, а рабочие классы в особенности должны были находиться там, где было их место, вне политического процесса принятия решений. Однако такое представление нельзя рассматривать как доиндустриальное, или несовременное. Оно в большой мере разделялось многими крупными промышленниками, которые столько сделали для подрыва Веймарской демократии, и многими современными технократическими военными офицерами, которые желали начать современную войну с использованием вооружений, запрещённых Версальским мирным договором. Подобно другим людям в другое время и в других местах, консерваторы, так же как и Гитлер, манипулировали и изменяли прошлое в своих текущих интересах. И эти интересы нельзя свести к устремлениям «доиндустриальных» социальных групп. Многие из них, от капиталистических юнкеров-землевладельцев, ищущих новые рынки, до мелких торговцев и чиновников, у которых до индустриализации просто не было средств к существованию, были настолько же современными, насколько и традиционными[1028]. Именно эти сходства взглядов убедили таких людей, как Папен, Шляйхер и Гинденбург, в том, что имеет смысл узаконить своё правление за счёт привлечения массового нацистского движения к участию в коалиционном правительстве, задачей которого было создание авторитарного государства на руинах Веймарской республики.

Смерть демократии в Германии стала фрагментом гораздо более общей европейской закономерности в годы между войнами, но она также имела и весьма специфические корни в немецкой истории и основывалась на идеях, бывших частью очень специфической немецкой традиции. Немецкий национализм, пангерманское представление о победе через завершение незаконченной работы Бисмарка по объединению всех немцев в одном государстве, убеждённость в превосходстве арийской расы и в угрозе со стороны евреев, вера в евгеническое планирование и расовую гигиену, милитаристский идеал общества, одетого в униформу, военизированного, послушного и готового к бою, — всё это и многое другое, реализовавшееся в 1933 г., основывалось на идеях, которые витали в Германии с последней четверти XIX века. Некоторые из этих идей в свою очередь имели корни и в других странах или разделялись выдающимися мыслителями — расизм Гобино, антиклерикализм Шёнерера, языческие фантазии Ланца фон Либенфельса, распространённые псевдонаучные идеи учеников Дарвина о формировании популяции и многое-многое другое. Но в Германии все вместе они образовали уникальный ядовитый коктейль, укрепившись за счёт выдающегося положения Германии в качестве самой развитой и могущественной страны на европейском континенте. В годы после назначения Гитлера рейхсканцлером другие страны Европы и мира узнали, насколько ядовитой может быть такая смесь.