— Я хочу безопасности для своей армии, — продолжил я. — Я иду дальше на запад. Мне не нужны твои земли, мне не нужна твоя казна. Мне нужен парализованный и безопасный тыл. Я хочу быть уверен, что, когда я пойду дальше, мне в спину не полетят стрелы твоих кочевников и я не наткнусь на очередную магическую дрянь на дороге.

— И взамен ты предлагаешь жизнь моего зятя, — после некоторой паузы спросил он.

— Не только. Я предлагаю тебе мир. Условный мир, — уточнил я. — Барон Бэллни и пленные конники после лечения вернутся по домам. Живыми и здоровыми. Мои войска не тронут ни одного мирного жителя в Фелзене и других твоих городах. Я не буду преследовать твои уцелевшие отряды. Более того, я заплачу за припасы, которые выкуплю у местных.

Феллат удивлённо вскинул брови. Последний пункт, похоже, стал для него полной неожиданностью.

— Ты… заплатишь?

— Я не грабитель, герцог. Я — командир. Поверь мне, у меня достаточно финансов.

— Что, король Назир так щедр? — сощурился он.

— Три раза «ха»! — воскликнул я.

И тут он улыбнулся. Чёрт возьми, старый пустынный лис улыбнулся.

— Прости, герцог, — ответил я. — Но, хотя мы с тобой верно поняли намёк, и напыщенный король не является источником моего благополучия, источник своего финансирования я раскрыть не могу.

— Это значит, — задумчиво произнёс он, — Что за твоей спиной могут стоять силы посерьёзнее, чем маэнский король. Значит, мне правильно говорили, что эта война хитрое сплетение интересов и игр разных политических сил.

Я не стал мешать ему самому додумать объяснение.

— Ну, раза так, то ты понимаешь, что говорить об этом я не могу и не хочу.

Феллат кивнул и я продолжил:

— Я хочу, чтобы ты лично, герцог, а также твои пустынные кланы дали устную и негласную клятву не препятствовать движению моей армии. Вы объявляете фактический нейтралитет в этой войне до её окончания. Публичное провозглашение такого было бы изменой Вейнару и Бруосаксу. Мне это не нужно. Просто негласное неиспользование оружия. Никаких ловушек, никакой партизанщины, никаких союзов с моими врагами. Полный, абсолютный нейтралитет.

Он долго молчал, постукивая пальцами по столу.

Я видел, как он взвешивает все «за» и «против». С одной стороны — унижение, признание поражения. С другой — сохранение семьи, клана, армии и даже возможность подзаработать. А с третьей… Я позволял сделать это всё негласно, неофициально, что позволяло ему и его подданным сохранить лицо.

Моральный компромисс.

Для прагматика, которым он, без сомнения, был, выбор был очевиден.

— Почему я должен тебе верить? — спросил он. — Где гарантия, что ты не убьёшь Бэллни, как только выйдешь из моих земель?

— Здравый смысл, вот моя гарантия. Ну и моя репутация, — спокойно ответил я. — Мне и так ничего не мешает убить и тебя, и Бэллни, и последнего орка в твоём поселении. И что я получу взамен? Бесплодные земли, где выжившие станут на путь мщения. У тебя много родственников и они станут мне мстить. На кой они мне? Что ты сделал мне такого, чтобы я тебе вредил? Ты просто военный враг, противник, не более того.

— А что, — осторожно спросил он, — этого недостаточно?

— Нет, недостаточно, герцог, — сощурился я. — Я воевал против орков и сейчас в моей армии полно орков. Даже мои телохранители, как ты мог заметить — орки. Я воевал против гномов, а потом… А потом я вытянул войну гномам. Меня нанял Назир, но он же отправил меня на смерть… Не буду рассказывать. Смысл в том, что я веду свою игру, личную игру, личную для меня и моих ребят. Нет тут места личной ненависти.

— Что, совсем нет врагов?

— Как говорил один мудрец, Рик Янси: «Враг — это тот, кто в тебя стреляет».

— Ну… Я в тебя стрелял, герцог Рос.

— А я в тебя, герцог Феллат. И вот я выиграл и сейчас у нас хороший шанс закрыть эту игру, дальше не стрелять. У меня своя мотивация в войне. Я дал шанс оркам, гоблинам, изгоям всех мастей. Я держу своё слово. Спроси у старейшины Жбыча. Я обещал ему, что город не пострадает, и я сдержал слово, хотя твои маги и конница дали мне полное право сровнять его с землёй. Мое слово твёрже камня этого замка.

— Гордость? — в его глазах я увидел понимание.

— Да. Чёрт возьми, это гордость. Это не значит, что, если мне не прижмёт хвост, я не приду за каждым, кто получил моё слово, не спрошу с него, не сотру твой город и твой род с лица земли. А может и не сотру. Сейчас я победил, рассчитываю побеждать каждый раз. И на пути к моим целям мне надо спокойно пройти по твоей долбаной пустыне. Без всяких магов я знаю, что по какой-то причине она слушает тебя. И даже если тебя заковать в цепи, ты способен на многое. Поэтому — сделка. Я оставляю тебе жизнь, ты оставляешь жизнь мне. Хорошая, сделка, я считаю.

Он поверил. Не моему благородству, в него такие, как он, не верили. Он поверил взаимной угрозе.

— Я согласен, — сказал он, и это прозвучало как выдох. — Негласный нейтралитет. До конца войны. Ты отпускаешь этого оболтуса, меня держись в кандалах. Не трогаешь моих и двигай на свой запад, восток, хоть на небеса.

Сделка была заключена. Хрупкое, основанное на чистом прагматизме и взаимных угрозах, но все же перемирие. Я обезопасил свой тыл.

Мы пожали друг другу руки, и чтобы он понял, насколько я не шучу, он поучаствовал в инспекции его собственного замка, чтобы убедиться, что женщин его рода и служанок не насилуют по углам, что его вассалы не лежал обескровленной кучей.

Да, по традиции я выгребал арсенал, однако на этой традиции кончались. Сразу после битвы мы лечили и выпускали часть пленных и думали над восстановление ворот Жёлтого замка.

…

Несмотря на крупный тактический успех, на душе у меня скребли кошки. Пока я заключал сделки и двигал по карте фигурки полков, мой самый уникальный боец лежал без сознания, и судя по ответам, полученными через Рой, никто не мог ему помочь.

Лазарет разбили в одном из самых больших домов Фелзеня, временно реквизированном у местного торговца. Воздух здесь был тяжёлым, пропитанным запахом крови, пота и лечебных трав. Раненые лежали на импровизированных койках, стонали, бредили. Мои медики и ведьмы работали без отдыха, но их сил и умений хватало не на всех.

Тайфуна положили в отдельной комнате, просто на полу, подстелив несколько тюфяков — ни одна кровать не выдержала бы его веса. Он лежал на спине, огромный, неподвижный, как поверженная каменная статуя. Его грудь едва заметно вздымалась. Он был жив, но это была не жизнь, а слабое мерцание, которое могло погаснуть в любой момент.

Рядом с ним, на низкой скамеечке, сидела Бреггонида. Старая ведьма выглядела измотанной. Она что-то бормотала себе под нос, перебирая в руках пучки сушеных трав. На импровизированном столике стояли склянки с дымящимися отварами.

— Как он? — спросил я, подходя ближе.

Бреггонида подняла на меня свои выцветшие глаза.

— Живой, — проворчала она. — Если это можно назвать жизнью. Я поддерживаю в нем огонёк, вливаю отвары, которые заставляют его сердце биться. Но это все равно что подливать масло в лампу, в которой нет фитиля. Он не приходит в себя. Его дух… он где-то далеко.

— А Зульген что говорит? — лекарь Зульген, наш главный полевой хирург, был опытным врачом, но в магии он не смыслил ничего, хотя его самого инициировали в маги. Это сделало его ещё более эффективным медиком, но теория была далека от него так же, как квантовая механика от ЖЭКовского электрика из Лобни.

— А что он может сказать? — хмыкнула ведьма. — Осмотрел его, пощупал пульс, развёл руками. Сказал, что физически тролль здоров, если не считать полного истощения как после тяжёлой болезни. Но почему он не просыпается — для него такая же загадка, как и для меня. Это магия, герцог. Сильная, древняя магия, которую он разбудил в себе. И она его сжирает.

Тут она была права.

Тайфун же был не просто троллем.