Сначала я была обижена. Я узнала о беременности и хотела сразу сообщить об этом любимому мужу. Да только его дома никак не могла застать. Был период, что он приходил домой, когда я уже спала, а уходил, пока я ещё спала.

Тогда я стала просить его прийти пораньше, говорила, что нужно поговорить. Меня не услышали. Я психанула. Именно так, психанула. Узнала в ЗАГСе, что нужно для развода. И пошла за Громовым в отдел. Я думала, это его встряхнёт. А он взял и согласился. Обиделась я ещё сильнее.

Позже я всё же остыла. Подумала, что он имеет право знать о ребёнке. Приехала к нему. Опять сделала первый шаг. Приехала, и увидела, как он выходит из квартиры в обнимку с девицей. А тогда и месяца не прошло с развода.

Снова обиделась. Смертельно. И решила, что Громов никогда не узнает о ребёнке, раз он так легко вычеркнул меня из своей жизни. Отомстила вроде как бывшему мужу. А получается, в итоге пострадала Вероника, которую я лишила родного отца.

Сейчас понимаю, что поступило глупо и эгоистично. Не подумала о последствиях для Вероники и Саши.

А узнала диагноз, испугалась, что дочь останется одна, и решилась вот так свалиться Громову на голову.

— Я скучал по нам, — голос Саши вырывает меня из размышлений. — По нашей жизни. По тебе.

— Зачем ты это говоришь сейчас?

— Чтобы ты знала. Я — идиот. Потерял тебя. Сам виноват во всём. Жалею, что отпустил. А когда одумался, было поздно. Ты вышла замуж, и в ЗАГСе была такая счастливая, что я…

— Ты приезжал? — спрашиваю удивлённо.

— Да. Приезжал. А у тебя свадьба. Дурак, надо было украсть.

Я тихо смеюсь. Представляю шок жениха, родителей и гостей.

— Я бы с тобой убежала, Саш, — признаюсь тихо.

— Ты, правда, любила его? — тихо спрашивает Саша.

— Да, Саш. Я полюбила. Ты же меня знаешь, я бы не смогла быть с человеком без чувств. Олег показался мне надёжным, любящим, верным. Последнее было очень важным требованием. Ну, и я ведь была не одна уже. Мне было важно, чтобы он хорошо относился к дочке.

— Хорошо? Он её книги любимые отобрал, — зло цедит сквозь зубы Громов, и я понимаю его эмоции.

Я сама тогда была в шоке от поступка Олега. Я даже не заметила, как он эти книги из дома вынес. А когда вручал племяннице, увидела реакцию Вероники. Она, конечно же, узнала свои книги с закладками, но было уже поздно. Рита так искренне радовалась, плакала от счастья.

Сестра Олега жила откровенно бедно, и не смогла бы позволить купить малышке такой набор книг. И как я могла отобрать у девочки её мечту? Я и не смогла. Пообещала Веронике купить новые книги, а Олегу наедине устроила разнос. Ужаснее всего то, что он и не понял, что такого страшного совершил.

Тогда я поняла, что ошиблась в выборе спутника жизни. Ну а после был мой диагноз, испуганные глаза Олега, быстрый сбор вещей и уведомление на «Госуслугах», что он подал заявление о расторжении брака.

Мы прожили вместе четыре года. Я смело могу назвать их счастливыми. Но только эти четыре года.

— Я не оставила это без внимания, поверь. Просто когда собиралась купить новые книги Веронике, узнала о своём диагнозе, завертелась в исследованиях, а дочь и забыла о моём обещании, потому что запоминала информацию, как меня спасти в случае необходимости.

При этих словах Саша крепче прижимает меня к своей груди.

— Ты могла прийти ко мне, — говорит мне на ухо и вдыхает мой запах у основания шеи, снова вызывая стаю мурашек на коже. — Я бы помог. Я бы был рядом.

— Это ты сейчас говоришь. По факту, Громов. А я знала, что у тебя карьера на пике, что у тебя отношения в разгаре. Зачем тебе я со своими проблемами? Бывшая жена, которая не выдержала испытание твоей службой и ушла, скрыв ребёнка. Ты же видел реакцию своей Вики на наше появление. Думаешь, она бы отреагировала иначе, позволила бы тебе помогать мне и дочке? Мы для неё — большая опасность. Мы для неё — враги. Она бы сделала всё, чтобы избавиться от нас. Поэтому я сначала подготовила дочь, потом решилась приехать к тебе.

— А почему ты приехала буквально перед операцией?

— Потому что мне позвонили и сообщили, что появилось окошко для моей операции?

— Окошко?

— Это значит, кто-то не дожил до операции, Саш. И это место отдали мне, потому что я была в списке срочных пациентов.

Жуткие слова. Но это правда.

Мы замолкаем. Я не знаю, о чём думает Саша, а меня теперь грызёт совесть. В моей голове проигрывается столько сценариев того, как бы могла сложиться жизнь Вероники, если бы в её жизни отец появился раньше.

Не факт, что мы с Сашей вновь стали парой. Но я уверена, что он не стал бы отказываться от общения с дочкой. Я бы, может, привозила её к нему на выходные. Мы бы, может, вместе летали к морю. Столько всего могло бы быть, если бы не моё эгоистичное решение.

Слёзы тихо скатываются по носу и капают на подушку. Я шмыгаю носом, и Громов тут же приподнимается на локте.

— Катюш, ну ты чего?

— Я так виновата перед тобой, перед Вероникой. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, Саш, но я хочу, чтобы ты знал — я очень жалею, что ушла, не сказав о беременности. Надо было наступить себе на горло, прийти и рассказать. Ну или позвонить. А я молчала до последнего. Я тебя столько всего лишила, Саш. Я же видела твой взгляд, когда ты Веронику на руки взял. Ты же сто процентов представил, как это было бы — держать её младенцем. А она такая крошечная была, Саш.

— Ну-ну, не плачь, Катюш. Ты мне сердце разрываешь своими слезами. Я тебя не виню.

— Врёшь.

Саша грустно улыбается.

— Я сам не лучше, Кать. Не нужно винить только себя. Я не должен был уходить с головой в работу. Я не представляю, как тебе было тяжело стучаться в закрытые двери. Я ценил того, что ты ждала меня до поздней ночи, обеды мне приносила в любую погоду, если я забывал. Ты была идеальной женой, Катюш. А я это просрал. Посчитал, что карьера важнее, а потом та же гордость не позволила поехать следом за тобой. Я тебя прошу сейчас настроиться на операцию. Давай, правда, поговорим о нас, когда ты вернёшься. Я обещаю, что присмотрю за дочкой. Всё у нас будет хорошо.

— Хорошо, — говорю на выдохе.

Я верю. Правда, верю. А сейчас у меня ещё рождается вера, что у нас может быть второй шанс. За эту веру хочется держаться, как за дополнительный стимул скорее восстановиться после операции и вернуться домой.

По дороге в аэропорт Катя рассказывает мне в который раз о распорядке дня Вероники, о её вкусовых предпочтениях, о её любимых книгах, мультиках, увлечениях. Мне, конечно, всё интересно, и я всё пытаюсь запомнить, а вот Вероника выглядит обиженно.

— Мам, я же не маленькая! — наконец, не выдерживает дочь. — Я могу сама всё это рассказать.

— Прости, зайка, я просто очень нервничаю.

— А думаешь, мне легко? — выдаёт Вероника с таким надрывом, что у меня, взрослого мужика, ком в горле появляться.

Ника прикусывает губу и отворачивается к окну, но я-то вижу, что её глаза наполняются слезами. Катя тихо всхлипывает и пересаживает дочь к себе на колени. Она что-то быстро шепчет ей на ухо, Вероника кивает и тихо плачет вместе с мамой.

Смотреть на них больно. Но уверен, Кате намного больнее. И к этой боли ещё добавляется страх, что она может не вернуться. Эту тему она тоже упомянула, когда мы лежали в их комнате.

Оказывается, Катя уже подготовила все документы на случай своей смерти. Если что-то пойдёт не так (а адвокат и нотариус узнают это от докторов Кати) со мной сразу свяжутся.

Очень надеюсь, что не свяжутся. Я верю, что операция пройдёт успешно, и через пару месяцев я снова буду ехать в аэропорт, но уже чтобы забрать Катю домой. Подготовим с Вероникой воздушные шары, плакат и цветы. Красиво встретим.

Успокоиться девочки мои смогли уже только у аэропорта. Катя попросила с ней не идти. Хочет, чтобы мы попрощались на парковке.