— Не хочу пшенку!

— Она с маслом.

— Не хочу с маслом!

— По жопе дам.

— … — одеяло откидывается и оттуда появляется заспанная Лилькина физиономия. Она зевает и смотрит на Машу.

— Обещаешь?

Тем временем Виктор встретился с представителем Федерации, который оповестил его что действительно встреча состоится на открытой площадке, якобы потому что местный спорткомплекс на ремонте, а такой матч в какой-нибудь ДЮСШ не проведешь. Однако из хороших новостей было то, что покрытие на площадке было твердым, никакого песка и то хлеб. После завтрака все направились в спортзал местной школы, с руководством которой договорились о проведении тренировок перед матчем. Была возможность тренироваться в зале спорткомплекса хозяев, в Ташкентском авиационном производственном объединении имени В. П. Чкалова (ТАПОиЧ), но Виктор решил не дразнить гусей. Они уже отказались от чести ночевать в общежитии производственного объединения, так чего традицию нарушать? «Стальные Птицы» даже транспортом хозяев не стали пользоваться, чтобы так сказать не обременять своим присутствием. Автобус для команды организовал всемогущий Рудольф Соломонович, не «Икарус», но вполне себе новенький «ПАЗик» с удобными сиденьями и чистым салоном.

Планы на день у Виктора были очень простые — легкая тренировка, больше для координации и чтобы пар перед матчем выпустить, растяжка, обед, послеобеденный «тихий час», экскурсия по городу, поход в кино и ужин. Вечером собрание, совместная медитация и настройка на завтрашний матч, а там и баиньки. Виктор как будто нес в руках пирамиду из хрустальных бокалов, главное было — не напортачить, не делать резких движений… команда уже настроена, просто нужно было чтобы этот день прошел без происшествий.

Интерлюдия Наполи Саркисян, человек за работой.

Наполи выглянул в окно и подумал о том, что тут даже в середине сентября все еще жарко. Восточные базары ломились от обилия фруктов и сладостей, в чайханах всегда был ароматный плов с «ачик-чучук», салатом на быструю руку из свежих помидоров и нарезанного тонкими перьями лука, чай, лепешки… Ташкент всегда жил своей жизнью, казалось бы, не замечая того, что он находится в стране советов. За деньги на базаре Ташкента всегда можно было купить… много чего можно было купить. В отличие от скудного ассортимента на колхозном рынке Колокамска здесь на прилавках почти в открытую продавали молодое вино, маскируя его под компот, тут же лежали джинсы и разноцветные леденцы из Венгрии, неведомо как попавшие в южный город.

Наполи приехал в Ташкент отдельно от команды, разумно полагая что незаметное прикрытие всегда предпочтительней «засветки» в качестве сопровождающего. Приехал самостоятельно и сразу же обосновался на конспиративной квартире, квартире, которую ему на время передали дальние родственники.

Кухня в этой сталинской квартире, возведённой в конце сороковых для партийной элиты Ташкента, излучала тот редкий для советского быта шик, что граничил с роскошью, но не переходил в вульгарность — эхо сталинских амбиций, когда даже в южном городе строили дома, достойные Москвы или Ленинграда. Высокие потолки, взмывающие вверх на все четыре метра, были украшены тонкой лепниной по краям: скромные розетки и карнизы, выточенные из гипса, с лёгким восточным мотивом в виде стилизованных гранатовых завитков, — напоминание о том, что это жильё предназначалось не для простых тружеников, а для номенклатуры, тех, кто распределял пайки и планы. Кирпичные стены, толстые и надёжные, как сама эпоха, были не просто оштукатурены, а отделаны светлой известковой побелкой с примесью декоративной штукатурки, имитирующей вельветовую текстуру; в углах проглядывали аккуратные филёнки из тёмного дерева, а над окном — арочная ниша, где могли бы поместиться иконы или, в этом случае, пара фарфоровых вазочек с узором «хохлома», привезённых издалека.

Простор комнаты — добрых пятнадцать квадратных метров — позволял разместить массивный обеденный стол из красного дерева, накрытый льняной скатертью с вышитыми краями, не фабричным ширпотребом, а ручной работой, возможно, от какой-нибудь родственницы в Риге. Вокруг него — шесть стульев с мягкими сиденьями, обитыми бархатной тканью в приглушённо-зелёном тоне, с резными спинками, где угадывался намёк на классицизм: ножки изогнуты, как в довоенных каталогах. Газовая плита, не дешёвая «Брест», а импортная «Горелка» из ГДР, с четырьмя конфорками из нержавейки и широкой духовкой, где мог поместиться целая баранина для плова, стояла у стены, окружённая белым фартуком из керамической плитки с узором в клетку — не той грубой, что в хрущёвках, а глянцевой, с лёгким блеском. Рядом, на полке из полированного дуба, поблёскивал электрический самовар «Электрочайник» — редкость для 1985-го, добытая через связи в министерстве, — и набор гранёных стаканов в серебряных подстаканниках, где чай из самаркандского чая нёсся ароматом кардамона и мяты, смешиваясь с уличным духом базаров.

Буфет занимал целую стену: двухстворчатый, с витриной из матового стекла, где теснились хрустальные бокалы, фаянсовый сервиз «Ленинградский» с золотой каймой и пара импортных банок с кофе из Венгрии — не для продажи на чёрном рынке, а для личного пользования. На нижних полках — запасы для номенклатурного стола: банки с мёдом из Ферганы, сушёные абрикосы и изюм, пачки риса басмати, что не найти в обычном гастрономе, и даже бутылка кавказского коньяка, замаскированная под «настойку». Подоконник, широкий, как в старых усадьбах, был заставлен горшками с базиликом и помидорами — свежими, сочными, из собственного огорода на даче под Ташкентом, — а за тонкими тюлевыми шторами, сотканными в местной артели, лился сентябрьский свет, золотя пылинки и отбрасывая тени на паркетный пол, покрытый ковром с узором «палас» — не синтетикой, а шерстяным, из узбекских мастерских.

Воздух здесь был пропитан лёгким ароматом специй — кориандра и зиры от вчерашнего плова, — но без той душной тесноты, что в типовых квартирах: высокие окна пропускали сквозняк с улицы, где шумели базары, а в углу, у раковины из белого чугуна с медной арматурой, висела полка с эмалированными кастрюлями, сияющими чистотой.

Наполи еще раз окинул всю эту роскошь взглядом и покачал головой, наливая себе в чашку кипяток. Добавил ложку кофе из банки, размешал и проследовал в зал. Уселся напротив сидящего на стуле человека и отхлебнул глоточек. Поморщился, отставил чашку в сторону, на журнальный столик.

— Вот чего я не понимаю — сказал он в пространство: — зачем ты упираешься? Проще же все мне рассказать. И страдать будешь меньше.

— Мммм! — отчаянно промычал сидящий на стуле человек, вернее — привязанный к стулу. Его запястья и лодыжки были надежно зафиксированы веревками, а рот заткнут тряпичным кляпом.

— И я об этом. — кивает Наполи: — кофе слишком горячий. Вот прямо слишком. Наверное, хочешь пить? Так я сейчас… — он берет чашку с журнального столика и наклоняет ее прямо над головой привязанного человека.

— Ммммм!!

— Какой я неловкий. — вздыхает Наполи, глядя как человек бьется на стуле, а от его головы вверх поднимается легкий пар: — половину пролил. Теперь придется на кухню снова идти. Или… может просто чайник сюда принести, а? Вот если бы ты заговорил и все мне рассказал, то я бы, наверное, не стал бы тебе на голову кипяток лить… а так у меня еще половина чашки и целый чайник на кухне.

— Ммммм!!! — человек смотрит на него умоляющими глазами: — мммммм!!!

— Да, я понимаю что ты — кремень и никого не выдашь, ты же настоящий уголовник, жесткий и сильный, волевой пацан. Жаль, что придется тебя сперва кипятком обдать, потом зубы выдернуть по одному, у меня как раз и пассатижи имеются… что там еще? Глаза выжечь, это довольно просто, нагреваешь стальную ложку на газовой плите и…

— МММММ!!!

— Хорошо, что я клеенку подстелил, а то бы ты мне тут весь пол обоссал… рановато тебе еще под себя мочиться. Я ж еще не начал. Я, конечно, понимаю, что ты не выдашь того, кто тебя направил, но это ж даже для уголовника западло должно быть. Девушек молодых обижать. У тебя вон, бритвочка в кармане была, ты же не просто так, верно? Должен был скорее всего по лицу кому-нибудь… ты знаешь, что женщины очень чувствительны к своей внешности? Тебе-то что, я тебе сейчас лицо сварю в кипятке, и никто разницы не заметит, ты что так урод, что эдак…