— Нам нужен медик. Хм. Как-то не задумывался, но ведь и правда нужен. — говорит Виктор: — точно. Знаю я тут одну…
— Он медсестру подберет. В обтягивающем халате и с воот такими бидонами как у Вальки. — ябедничает Алена: — по глазам вижу. Видели его третьего дня в ресторане с училкой этой. Которая стерва и в бежевом плаще ходит, будто тут Юрмала. Высокие каблуки и яркая помада. А завтра он на квартирник пойдет с какой-то чувихой из бухгалтерии гормолзавода.
— Ты, Витька, скоро сотрешься. — говорит Маша: — станешь как Серега Холодков, притчей во языцех. У нас и так в городе перекос в сторону женского населения из-за Комбината, так еще и ты со своим Крестовым Походом. Между прочим, Лилька твоя официальная пара, так что у вас и репутация одна на двоих, имей в виду.
— На квартирник я иду, потому что там мне встречу с деятелем из РОНО обещали. — говорит Виктор: — по программе ранней диагностики рака как раз. Ты вот сейчас правильно сказала, Алена, у нас город с неблагополучной экологией, Комбинат воздух в три трубы коптит, зимой если с соседней сопки смотреть, то город как дымная чаша вообще… я и хочу такую программу в школах запустить. С Ленинградским НИИ меня Николай свел, там готовы, но нам разрешение от районного отдела народного образования нужно. И быстрее будет вот так, в неформальной обстановке поговорить, чем по инстанции обращаться.
— Квартирник у Ивановой, — закатывает глаза Алена: — весь бомонд города соберется. Кстати, Маш, тебя же тоже приглашали вроде как? Ну после нашего товарищеского матча с «Крылышками»?
— Я на квартирники не хожу. Вот еще глупости. — складывает руки на груди Волокитина: — собираются на квартире, курят так что хоть топор вешай, все такие из себя пафосные что тошнит. О культуре рассуждают. Сами Диогена от Аристотеля отличить не могут. Хвастаются что иностранное носят, курят, едят и пьют. Фу. Общество потребления. Была бы у них идея кроме того, что выпячивать свою исключительность…
— Грубая ты Машка. — говорит Алена: — там же лучшие люди города собираются.
— Лучшие люди города на заводе работают сейчас, в горячем цеху металл стране дают, а не дефилируют в заграничных шмотках. — возражает Волокитина: — а ты, Маслова — мещанка. Тебе лишь бы колготки французские напялить и мужикам на танцульках головы кружить.
— Тебе хорошо, у тебя в личной жизни все налажено! — запальчиво возражает ей Алена: — у тебя вон Лилька и Витька есть в твоей шведской семье, а у меня нет никого! Как девушке одной по жизни идти? Скучно и холодно! У меня, между прочим, потребности!
— Вы уже начали, я смотрю. — дверь в кабинет открывается, входит Светлана Кондрашова. Она в синем спортивном костюме с белыми полосами по рукавам, через плечо висит спортивная же сумка: — это тут у нас «оперативное заседание штаба» или просто собрание сплетниц и сплетников? У нас на носу самая важная игра нашей жизни, а вы сплетни про личную жизнь собираете.
— Вот! — привстает со своего места Волокитина: — спасибо, Свет. Видишь, Маслова! Даже Кондаршова понимает, что у нас оперативное заседание, а не собрание кумушек на завалинке! И нету у меня никакой шведской семьи, скажи ей, Вить!
— Нету. — кивает Виктор: — но если хочешь присоединиться — то пиши заявление в трех экземплярах, мы рассмотрим твою кандидатуру.
— Товарищ Полищук!
— А что, Маш, Алена наш человек. — разводит руками Виктор: — а если мы ее в шведскую семью возьмем, то она сплетничать перестанет. Опять-таки кто бросает товарища в беде? Мы не такие, а она — видишь, какая одинокая? Наш первостепенный долг — приютить, обогреть и накормить.
— Виктор Полищук!
— Ладно, ладно. Нету никакой шведской семьи, Ален. — вздыхает Виктор: — а жаль, конечно. Всегда мечтал в шведской семье расти. Кстати, ты знаешь откуда сам термин? После Второй Мировой войны в Швеции маловато мужского населения стало, вот государство и внедрило специальные программы по возрождению нации. В том числе и социальное принятие конструкции «один мужчина — две девушки» в качестве ячейки общества, оттуда и пошло название «шведская семья». Кстати, и порнография тогда почти на государственном уровне там поддерживалась — чтобы люди размножаться не забывали.
— Нету шведской семьи? Да ладно! Врете вы мне все. — говорит Алена: — все знают, что ты Маш у Лильки живешь, а ты Вить — к ним постоянно наведываешься. У меня сведения точные!
— Нужно будет Лизе Нарышкиной уши надрать. — туманно угрожает в пространство Виктор: — вот откуда сплетни-то ходят. Слава богу что я больше у них не преподаю, там и до беды недалеко. И вообще у нас заседание оперативного штаба, вот. Светлана! У тебя какие мысли?
— У меня? А я-то что? Понабрали в команду… — Кондрашова снимает свою сумку и садится на стул, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди: — Лиля моя вчера к Железновой в дом пробралась, вот. Знаете? Нет? Конечно, не знаете. Поймали бы — вышел бы скандал. Она только с виду девочка-одуванчик, а если чего в голову себе вколотила, то потом гвоздодером не вытащишь. Синицына… у Синицыной снова кризис жанра. Виктор, если она к тебе подойдет и будет предлагать с ней переспать — не вздумай соглашаться. Она мир немного по-своему воспринимает, с ней свяжешься — сам не рад будешь. И не надо мне тут… я все понимаю, ты парень молодой, а она девушка ладная, только вот у нее в голове баллистический калькулятор и встроенный механизм постоянной игры на нервах окружающих, а больше нет ничего. Это вы думаете, что Лилька безбашенная, но на самом деле если и есть кто-то совершенно не понимающий за мораль и приличия, так это Юлька Синицына. Я с ней общий язык кое-как нашла, так что делюсь наработками. Не вздумай с ней спать. И не разговаривай намеками, она намеки не понимает. Говори все прямо и четко, гляди ей в глаза и не повышай голоса, она на повышение голоса неадекватно среагировать может.
— Черте-что. — тихонько бормочет себе под нос Маслова: — не команда, а сборище неврастеников. Все ненормальные какие-то. Одна я нормальная.
— Кто бы говорил. — хмыкает Маша Волокитина: — ты, Маслова, вообще картинка из энциклопедии в статье «Вечно сует свой нос в чужие дела»! Вот у тебя своих дел нет, а? Лучше бы над защитой поработала, а то Лилька тебя всухую уделывает… даже если ей руку за спиной привязать.
— Ну извините, я не гений! Я обычная, нормальная девушка, чем и горжусь! У меня нет шведской семьи или баллистического калькулятора в голове! Зато психика устойчивая!
— Если у кого психика и устойчивая, так это у Лильки. — вздыхает Виктор: — и хватит уже тут сплетни разносить! Это…
— Оперативное заседание штаба. В курсе. — кивает Алена Маслова и поворачивается к Кондрашовой: — Свет, а ты… а чего Лилька в доме у Железновой узнала? Страсть как интересно!
— Вещественные доказательства крала. — говорит Светлана Кондрашова: — теперь целое дело как все на место вернуть…
Глава 4
Трёхкомнатная квартира в новой девятиэтажке на проспекте Металлургов встретила Виктора гулкой пустотой. Белёные стены отражали каждый звук, превращая шаги в эхо чужих шагов, словно по квартире бродил не он сам, а его призрак. Паркет, ещё пахнущий мастикой и свежим лаком, поблёскивал в лучах осеннего солнца — целое море полированного дерева, по которому можно было кататься в носках от прихожей до балкона.
В зале, самой большой комнате с двумя окнами, выходящими прямо на площадь перед театром драмы, — одиноко лежал матрац, как плот посреди паркетного океана. Подушка и одеяло были аккуратно сложены посредине. Рядом с матрацем лежал открытый чемодан черного цвета, в чемодане был его нехитрый скарб, пара футболок, запасной костюм и конечно же завернутый в тряпки «Марголин», который он все никак не сподобится завхозу вернуть. Виктор все еще не переехал сюда окончательно, все не было времени, но как-то ночевал тут, по старой традиции полагая что новое жилище все еще не твое, если ты не переспал тут хотя бы ночь.
На кухне, где по замыслу архитекторов должна была собираться счастливая советская семья, стоял единственный стул — деревянный, с облупившейся зелёной краской на спинке. Две табуретки-близнецы жались к батарее, будто грелись. На подоконнике — пустая банка из-под майонеза с ложкой внутри и пластиковое ведро для мусора, пока совершенно пустое. Еще в кухне была новехонькая газовая плита. В ванной комнате пока что не было даже зеркала или полочек для мыльно-рыльных принадлежностей, мыльница была поставлена прямо на раковину, а зубная щетка и опасная бритва торчали из стоящего тут же граненного стакана.
