— Ты, вроде бы по-русски говоришь, не? — Артемьев схватил Шахина за голову. Заставил крепкого, но несколько менее высокого пакистанца приподнять подбородок, чтобы проще было заглянуть ему в глаза, — говоришь же, а?

— Клянусь душой моих детей и матери, — прошипел Шахин, показывая всем окровавленные зубы, — когда-нибудь мы выпустим всем вам кишки. Когда-нибудь вы все… Агх…

Шахин заткнулся, потому что Артемьев кратким, быстрым и на первый взгляд совсем легким ударом врезал ему под дых. И все же этот обманчиво слабый удар заставил пакистанца уронить голову. Если бы не крепкие руки десантников, Шахин наверняка бы согнулся в три погибели.

— А если ж ты такой умный, что по-нашему можешь, — снова спросил его Артемьев, взяв пакистанца за лоб и подняв голову, — чего ж ты такой идиот? Чего, не понимаешь, что уйти — не уйдешь? Что один ты тут, в пещерах, да еще с твоей ногой — покойник и больше никто?

Шахин ему не ответил. Он только глубоко дышал, прикрыв глаза.

— Да и не фанатик вроде, как тот, второй, который проповедником был, — продолжил Артемьев так, будто бы и не ожидал ответа от пакистанца, — или че?

Шахин открыл глаза. Да только взгляд его уперся не в лицо Артемьева, как можно было бы ожидать. Взгляд пакистанца упал на меня. И Артемьев это заметил.

— Селихов, — спросил Артемьев, — ты ему что-то сделал, что ли?

— Это ты у меня спрашиваешь, товарищ лейтенант? — Невозмутимо ответил я.

Артемьев нахмурил свои очень светлые брови и снова посмотрел на Шахина.

— Еще ничего не кончено, шурави, — с трудом прошипел Шахин, не отрывая от меня взгляда своих диковатых глаз. — Еще ничего не кончено…

— А… Мстюн, значит, — вздохнул Артемьев.

— Ты думаешь… — Шахин сглотнул. — Думаешь, я так слаб и наивен, как Муаллим? Думаешь, я сам пойду под нож и позволю тебе убить себя ровно так же, как позволил Муаллим? А? Селихов?

— Думаешь, мне очень хочется тебя прикончить? — Пожал я плечами. — Уверяю тебя, пакистанец, мне на тебя глубоко плевать. Ровно так же, как было плевать на твоего командира и на весь твой отряд. Они не вызывали у меня ни уважения, ни презрения. Были лишь врагами. Лишь препятствиями перед исполнением задачи. Не более.

Шахин вдруг дернулся в руках десантников. Лицо его сделалось зверским. Пакистанец заревел.

— Ты… Ты самонадеянный…

Ему не дали договорить. Артемьев распорядился перевязать ему руки за спиной и заткнуть чем-нибудь рот, чтобы не верещал как припадочный.

Шахин не успокаивался еще долго. Еще долго десантникам приходилось усмирять разнервничавшегося пакистанца, прежде чем мы смогли-таки продолжить дальнейший путь.

Артемьев прищурился от яркого солнечного света, ударившего нам в глаза, когда мы вышли из пещеры. Потом, прикрыв циферблат, чтобы не бликовал, он посмотрел на время. Вздохнул.

— Видать, Селихов, ты оказался прав, — сказал он, глубоко вбирая свежий воздух в свою широкую грудь, — и правда, успели.

Я промолчал. Лишь обернулся посмотреть на раненого Ткаченко. Носилки с ним опустили на землю у выхода из пещеры. Санинструктор присел рядом на корточки и о чем-то разговаривал с Димой. Тот в ответ слабо кивал.

Когда мы вышли, десантники рассредоточились вокруг жерла пещеры, которое я видел, когда мы с Бычкой и Смыкало разведывали местность с того гребня ущелья. Усталые пограничники кучкой уселись в тени под стеной. Кто-то из них попросил у одного из ребят Артемьева сигаретку. Другие тихо болтали о чем-то своем.

— Стало быть, — Артемьев вздохнул, потянулся к клапану с ножом, — стало быть, я продул.

Он достал клинок. Протянул мне.

— На вот.

— Да ладно, товарищ лейтенант, — отмахнулся я. — Оставь себе.

Где-то вдали загудело. Из-за гор донеслись отрывистые, гулкие хлопки лопастей вертолета.

— Гляньте! Гляньте, вон они — наши! — Кричал Бычка, подбегая к обрыву и указывая на темно-зеленые коробочки БТРов, остановившиеся на той стороне.

Я заметил, как кто-то, кто именно — разобрать было нельзя, машет нам с брони одного из них какой-то тряпкой.

Бычка замахал в ответ.

— Да не-не, — Артемьев запротестовал, снова сунул мне рукоять ножа, — мы с тобой поспорили. А спор — дело святое. Потому как если б я выиграл — то непременно бы в рожу тебе дал. Да еще и от всей души!

— И ты думаешь, — ухмыльнулся я, все-таки принимая от Артемьева его нож, — я тебе позволил бы?

Командир десантников не ответил мне. По крайней мере словом. Вместо этого он громко, басовито, но почти по-мальчишески рассмеялся.

Мы увидели вертолет через несколько минут. Прежде чем Артемьев приказал десантникам готовиться к погрузке на борт, ко мне подоспел Саша.

— Паш! — Позвал он громко.

Я обернулся.

— Пока не улетели мы! Спросить у тебя хотел… — Говорил он громко, но гул двигателей вертолета и афганский высокогорный ветер приглушали голос брата.

— Чего такое? — Я вздохнул.

Но во вздохе этом не было раздражения, как можно было бы подумать. Скорее…

«Усталость, — честно признался я себе, — в этом вздохе была усталость. Усталость, которую я себе обычно никогда не позволяю».

— Мы ж неизвестно когда снова свидимся, — продолжал Саша, — может… Может уже только после дембеля и я…

— М-м-м?

Саша казался растерянным. Он несмело, как-то даже робко опустил глаза и несколько мгновений смотрел куда-то в желто-бурую землю. Потом лицо его посерьезнело. Он решился заглянуть мне в глаза.

— Помнишь, тогда, на девятке? Ты сказал мне правду? Про то что ты попал в самого себя и…

— Да, — отрывисто прервал я Сашу.

Тот снова опустил взгляд.

— Ну… Это очень многое объясняет, — вздохнул он. — И те новости, что я про тебя слыхал, и то, как ты так быстро по службе идешь. А я, если честно, все это время втолк взять не мог — приснилось мне все то, что ты тогда на сборном пункте мне сказал, или нет. Думал — приснилось.

— Когда-нибудь, — я улыбнулся и положил руку на широкое плечо Саши, — когда-нибудь мы с тобой это обсудим. И я расскажу тебе все — от и до.

Саша немного помолчал.

— Это чудо какое-то… Просто… — он осекся. — Слушай, Саша. А скажи, что там дальше будет? Победим мы в войне? А потом? Как Союз устроится?

Я сдержался от того, чтобы снова поддаться эмоциям и вздохнуть. И, наконец, ответил:

— Все расскажу, Саша. Но потом. А сейчас — птичка подходит. Вот-вот Артемьев скомандует вам готовиться на погрузку.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Экз. №1

НАЧАЛЬНИКУ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА КГБ СССР
 В ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ АФГАНИСТАН
 ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ 
тов. КАЛЯГИНУ Н. Е.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

По итогам проведения оперативно-розыскных мероприятий в рамках работы по операции «Пересмешник».

Краткая оперативная сводка:

В ходе проведения операции силами подразделения 56-й ОДШБР в районе горного массива у кишлака Айвадж были задержаны и в последующем нейтрализованы два ключевых объекта оперативной разработки — главарь бандформирования, известный как Шахин (пакистанский инструктор, связанный с агентурной сетью противника), и его идеолог Муаллим-и-Дин.

Объект «Шахин»: Доставлен на временный пункт содержания. В ночь с 2 на 3 сентября 1981 года, воспользовавшись беспечностью часового, совершил самоубийство путем нанесения себе несовместимой с жизнью травмы — откусил язык, что привело к обильной кровопотере и летальному исходу до обнаружения.

Объект «Муаллим-и-Дин»: Ликвидирован в ходе боестолкновения старшим сержантом погранвойск Селиховым А. С., несмотря на имевшуюся установку по возможности взять объект живым для последующего допроса и вербовки.

Оценка обстановки:

В результате указанных инцидентов установление полной картины деятельности агентурной сети противника и выход на её вероятного куратора — гражданина США Уильяма СТОУНА (оперативный псевдоним, по неподтвержденным данным, «Голос») — существенно затруднены.