Испытание Пустотой

Пустота мертворожденных идей. Пустота безыдейной обыденности. Песок на ступенях, образующий маленькие вихри под натиском ветра. Пустота внешнего мира, медленно становящаяся пустотой внутренней. Тонущий в мареве горизонт, погружающееся в море крови кровавое же солнце. Внутренняя пустота, постулирующая пустоту внешнюю.

— Ты далеко зашел…

— Да, и я не собираюсь останавливаться.

— Посмотрим.

Жрец-хранитель стоит на ступенях, загораживая собой проход внутрь Зиккурата. Не все так просто, даже уготованные тебе дары не даются в руки сами собой.

— Тебе предстоит испытание, если хочешь идти дальше.

— Какое?

— Испытание Пустотой.

— И в чем оно заключается?..

Ответа не будет, не жди. Пустота не порождает ответов, лишь забирает и поглощает их. Впрочем, закономерно в Пустоте ты не услышишь и вопросов. Жрец-хранитель исчезает, а вслед за ним исчезает и Зиккурат, и алая каша горизонта, и светило, и город, застывший внизу, и моя тень, и, кажется, я сам растворяюсь в пространстве, чтобы навеки стать ничем — Пустотой, растворяющей время и пространство.

В Пустоте ничего нет — кажется, это простая и понятная мысль. И тем не менее Пустота сложна по своей структуре. Она воплощает в себе отсутствие тел, идей, вещей и энергии. Она подразумевает отсутствие великого множества — и это множество приходится держать в голове, чтобы не сойти с ума.

В Пустоте я осознаю, что мой побег или мой поход — какая разница? — напрочь лишен какого-либо смысла. Ведь бежать не от чего и идти некуда. Все мои цели и мотивации — плод моего же воображения. На самом деле ничего этого нет. Ни эпидемии, ни Зиккурата, ни загадок, ни разгадок. Есть Пустота, в которой какой-то ее наделенный сознанием кусок, ее искрящаяся частица, внезапно осознала себя чем-то большим, чем просто частица, и придумала структуру, и задала свое место в ней. Создала антураж и привязки. Написала сценарий, и теперь действие за действием, акт за актом разыгрывает его.

И тогда тебе незачем куда-то бежать. Проникать вглубь лабиринта. Распутывать клубок. Потому что все это — лишь перверсии Пустоты. И ничего этого нет на самом деле.

— И тем не менее…

— Что?

— Если я мыслю, если я осознаю себя, значит, я уже отличим от Пустоты, значит, я могу материализоваться…

— И что?

— Будучи материальным, я могу создавать нематериальное, например, иллюзии…

— Иллюзии — это вариации Пустоты.

— Именно.

Мы далеки от своих идеалов. Или наши идеалы далеки от нас. Мы создаем призраки, иллюзии, чтобы слиться с Пустотой. Но сливаясь с ней, мы испытываем Страх, потому что такое слияние чревато для нас развоплощением. Потерей ориентиров. Духовным распадом.

Человек обречен быть в вечном поиске, иначе он — воплощенная Пустота. Ты можешь создать что-то конечное? Тогда тебе нечего делать в этих мирах, уходи отсюда.

Только борьба живого ума, созидательная фантазия позволяет преодолеть Пустоту. Наполнить мир образами и их отпечатками.

— Твой ответ?

— Я хочу искать.

— Тогда иди.

Испытание пройдено, и я медленно иду вглубь темных зал, освещенных тусклым факельным светом.

Разочарование — Песнь 6. Куплет 3

Двигаясь по кругу, мы заставляем двигаться по той же траектории и весь окружающий нас мир. А может, наоборот, что, впрочем, неважно. Важно то, что круг за кругом мы как будто приближаемся к раскрытию самой главной тайны бытия, а на самом деле — лишь отдаляемся.

В октябре стало понятно, что история тоже движется по кругу, причем круг этот потрясающе предсказуем, а оттого, как это ни парадоксально, еще более запутан, словно лабиринт, в котором все мы погрязли.

Я окончательно убедился, что работа, которой я посвятил несколько предыдущих лет, совершенно мне неинтересна, жизнь, которую я с вдохновением пытался выстраивать, бесперспективна, поколение менеджеров и хипстеров — последний гвоздь в крышке гроба истории, а политический тандем, оккупировавший все пространство отечественной политики, никуда из этого пространства волшебным образом не денется, приговорив его к унылому однообразию и вечному движению по кругу.

Надежды умирали, не имея никакой возможности реализоваться. Их трагическая кончина оставляла в душе смутный осадок, печальную горечь мертвых времен.

Что характерно, похожие настроения захватили почти всю активную часть общества, насколько я мог судить из краткого обзора новостных лент или общения в социальных сетях.

Ветер дул с моря, внося холодную резкую свежесть в застоявшийся октябрьский воздух. Запах октября — запах отчаяния, пришедшего вслед за разочарованием. В нем сгустилась атмосфера тоски по ушедшему, кажется, навсегда лету, предчувствие продолжительной однообразной русской зимы.

Мелкие песчинки под напором ветра сбивались с места и скользили по поверхности, взмывая в воздух, попадая на одежду и кожу. Отмахиваясь от них, мы предавались безмолвному созерцанию.

Молчание нарушил Стас. Загребая песок в ладонь и высыпая его тонкой струйкой обратно — на землю, он сказал:

— Надо было назвать этот город Песок и Пепел.

— Почему? — спросил я.

Стас пожал плечами.

— Все такое же хрупкое и невесомое, временное и бессмысленное. Песок и Пепел.

Это высказывание соответствовало духу этой осени, духу царившего на пляже безмолвия, потерянности мира, движущегося по кругу и уставшего от этого самого круга. Сигареты в наших руках медленно тлели, словно жизнь, лишенная смысла, пепел падал вниз, на песок.

Сестрорецк, пляж. В выходные мы выбрались сюда, чтобы похоронить лето. Побыть в обезлюдевшем краю, почувствовать дыхание осени, равнодушие волн, накатывающих на берег.

Пляж осенью — полная противоположность пляжу летом. Лишенный радостной праздности июльского полдня и навеянной отпуском людской беззаботности, он впитывает в себя сырой дух разложения, дух уныния и упадка, и транслирует его тем, кто забрел сюда.

Я посмотрел на очертания Города вдалеке, теряющиеся в туманной дымке, лежащей над гладью залива. Песок и Пепел.

— Пожалуй, ты прав, — сказал я Стасу. И засмеялся.

Засмеялся и Стас. Это был смех отчаяния и силы. Смех осознания и нежелания легко сдаваться. Смех некоторой отстраненной возвышенности.

Я затянулся сигаретой, а затем потушил ее в песке. Пустота морского простора вибрировала впереди накатывающимися друг на друга волнами, мелкой рябью воды и отразившихся в ней облаков.

— Ты работу поменял? — спросил я Стаса.

— Ага, — ответил он.

— Почему?

Стас потушил свою сигарету.

— Надоело.

— Думаешь, новая работа будет лучше?

— Вряд ли…

Дальше он мог не рассказывать. Труднее всего обнаружить какую-нибудь мотивацию там, где ее вовсе нет. Мы ищем новые места, бросаемся из крайности в крайность, а в итоге получаем то же, отчего только что ушли.

Я подумал о своей работе. У меня тоже возникали мысли бросить ее. Но каждый раз я находил аргументы, чтобы остаться. В конце концов, главным аргументом было то, что ничего изменить невозможно: на любом другом месте ты будешь обречен выполнять точно такую же унылую, однообразную работу, разве что, может, поменяется название твоей должности. Например, менеджер по продажам превратится в менеджера по рекламе, или менеджер по закупкам чудесным образом станет вдруг менеджером по работе с клиентами.

Единственный выход — бежать. Покинуть этот лабиринт и выбираться на простор. Куда и как — не имеет значения. Любыми средствами, прочь, сбивая ноги и сдирая ногти.

Так поступила Юля — моя коллега и, по странному стечению обстоятельств, еще и любовница. Месяц назад она внезапно собралась, уволилась по собственному желанию и вернулась домой — в Минск.