— Пусть будет так.

Возвращение — Песнь 1. Куплет 2

За окном вагона медленно проплывали массивные и надменные сталинские дома, украшенные суровыми барельефами. Электричка маневрировала к Киевскому вокзалу. Народ неспешно собирал свой скарб и тянулся в тамбур. Я потряс головой, разрывая нежную пелену полуденной дремы.

Напротив дремал Паша, я толкнул его. Следуя армейской привычке, Паша проснулся и тут же подобрался — словно и не спал вовсе.

— Приехали, — сказал ему я, — конечная.

— Москва?

— Нет, Нью-Йорк.

Паша выглянул в окно. Электричка в это время остановилась.

— Если жизнь — это поезд, то мы — стук колес. Когда поезд прибывает на конечную станцию, стук прекращается.

— Ты хочешь сказать, что нам конец? Мы умрем?

— Нет, просто наша предыдущая жизнь закончилась; пришла пора начинать новую. А потому предлагаю оторвать наши бренные тела от скамеек, собрать пожитки и двигать из вагона ей навстречу.

На этом разговор был окончен, мы молча встали и пошли на выход. Протиснулись мимо дачников и оказались на платформе. В небе разливало свой невозможный свет майское солнце.

По платформе валила толпа, гремя тележками с вещами. Многие шли с рюкзаками, с дачным инструментом. Паша выудил сигарету, я протянул ему зажигалку. Здравствуй, столица! Здравствуй моя Свобода, мой призрачный Рай…

Москва. Огромный муравейник, кишащий людьми. Все куда-то спешат. Всем на всех плевать. В том числе и на вас. Москва — один из самых бестактных городов в России. Он нагло вторгается тебе в душу, приватизируя ее без спроса. Этот город пользуется тобой, а потом выбрасывает на помойку. И тем не менее мы здесь. Идем по платформе. Улыбаемся солнцу. Мимо спешат люди. И только мы не спешим.

— Надо бы перекусить, — говорю я Паше.

— Ага, — соглашается он, — только мне надо сначала брата встретить.

— А где он?

— Должен скоро подъехать.

— Тогда на вокзале подождем.

Мы вошли в здание Киевского вокзала. Все то же множество и многообразие людей. Очереди у пригородных касс. Сквозь створки массивных дверей видно перрон, откуда мы только что пришли. Хитро ухмыляется зеленой мордой электричка. Вы никогда не замечали, что у наших электричек самый добродушный вид? Чего не скажешь о многих, передвигающихся на них. Ну да ладно.

Пашиного брата мы решили ждать в просторном холле вокзала. Встали у стены и принялись смотреть по сторонам. Круговерть. И ощущение безграничной свободы.

Откуда-то вырулил лейтенант из комендатуры. Направился к нам. Что-то нехорошее зашевелилось у меня внутри.

— Чего стоим? — с ходу спросил он.

— Человека ждем, — нехотя ответил я.

— Кто такие?

— Дембеля.

Глаза лейтенанта воровато бегали, как бегают глаза всех, кто сладко обременен пусть мизерной, но властью. Было видно, что так просто он от нас не отделается.

— Пойдемте, — коротко заключил он.

Мы с Пашей нехотя оторвались от стены. Лейтенант мелко засеменил к помещению комендатуры. Принесла же его нелегкая!..

Помещение комендатуры тускло освещала единственная лампочка под потолком. От стен веяло сыростью и запахом плесени.

Первым делом лейтенант придирчиво осмотрел наши сумки, словно что-то в них выискивая. Потом проверил документы. Мне было немного неловко, что я втянул Пашу в это — он-то был по гражданке, на военного здесь походил только я. Именно я. Даже не лейтенант. Этот походил на крысу.

Из соседнего полутемного помещения вышел подполковник — комендант.

— Кого задержал? — спросил он лейтенанта.

Тот подобострастно засуетился.

— Дембеля, товарищ полковник. Пьяные.

Подпол потянул носом:

— Вроде не пахнет. Ну-ка пойдем ко мне.

Они пошли в соседнее помещение. Лейтенант напоследок обернулся и сказал нам:

— Стойте тут и не пытайтесь убежать. Все равно поймаем.

Не знаю, о чем они держали там совет, но минуты через две лейтенант вернулся, улыбаясь еще хитрее прежнего.

— Пойдем-ка, — он указал на меня. От этого жеста мне стало еще неприятнее. Ничего, кроме омерзения, этот субъект в форме не вызывал. Паша остался стоять на своем месте.

В соседнем помещении было еще темнее, там стояли кровать и стол, накрытый газетой. Была также дверь, которая вела в следующее помещение, в котором, видимо, скрылся подполковник. На столе были рассыпаны хлебные крошки, лежал кусок сала, и стояла пустая бутылка из-под пива. К столу были приставлены два стула. Лейтенант отодвинул оба, на один сел сам, на второй указал мне. Я сел.

— Ну что, дембель, — обратился он ко мне, — проблемы у вас. И опять мерзко улыбнулся.

— Какие?

— Чем докажешь, что вы не пьяны? Комендант вас не видел, на обеде был. Задержал вас я, право на то имею, потому что помощник. Сейчас и рапорт составлю. А потом вас в карцер на пару суток до выяснения обстоятельств посажу. Вдруг вы дезертиры… Ну а затем назад в часть — для разбирательства… Попали вы, в общем…

Это мерзкое существо заерзало на стуле.

— И? — спросил я.

— Что и?

— Как эту ситуацию исправить? — перспектива, описанная лейтенантом, была не то что неприятна, она была неприемлема. Когда вдохнул воздуха свободы, терять ее уже не хочется.

— Договариваться надо, — лейтенант подмигнул. Я понял, что мы подошли к кульминации разыгранного им подлого спектакля.

— Как?

— Дембельские получили?

— А ты как думаешь?

— Когда это мы на «ты» перешли, товарищ дембель?

— Ну, раз уж за столом переговоров сидим, чего лишние церемонии да любезности разводить?..

Лейтенант махнул рукой, словно отогнал невидимую муху.

— Ладно. Сколько?

— Две.

Он снова заерзал на стуле, потом почесался.

— Тогда пополам. Тысячу мне, тысячу тебе.

— У меня есть выбор?

— Нет.

Выбора действительно не было. Я полез во внутренний карман форменного кителя и достал деньги. Отделил одну тысячную банкноту и протянул лейтенанту. Тот тут же хищно сжал ее своей клешней. Быстро запихал в карман. Криво улыбнулся. У меня возникло стойкое ощущение, что еще чуть-чуть — и меня стошнит.

— А теперь быстренько вставай, бери своего друга — и идите отсюда. С вокзала идите, нечего вам тут глаза мозолить. Патрули ходят.

Ишь ты, какой заботливый нашелся! Только твоей заботы нам и не хватало!..

Я медленно встал со стула и так же медленно пошел прочь из этого мрачного помещения. Чего торопиться-то? И так уже опустили по полной.

— Только без обид, парни, — послышалось мне вслед, — у нас тоже жизнь нелегкая.

«У тебя-то жизнь нелегкая, комендатурская сволочь?» — только и подумал я.

— Дверь сами откроете? Там просто защелку отодвинуть надо. Я потом закрою.

Так я остался без половины денег.

— Пошли, — сказал я Паше, — судмедэкспертиза установила, что мы не пьяные.

Из комендатуры мы вышли мрачные. Только почувствовали свободу — и вот вам. Получите и распишитесь. Я вкратце пересказал Паше наш разговор.

— Слушай, — сказал Паша, — если денег надо, я поделюсь. По моей же вине нас забрали. Моего брата все-таки ждали…

— Брось ты эти глупости, — я сплюнул, — какая вина? Сам виноват, что по форме решил домой ехать, надо было как ты — гражданку покупать. Покрасоваться хотелось… Ладно, в голову не бери — не обеднел же я, в конце-то концов. Обидно просто, что служишь, служишь, землю вперемешку с говном жрешь, а эта скотина себе жопу в комендатуре наедает, еще и обирает тебя потом…

— Так везде.

— Знаю. Потому и обидно. Пошли с этого треклятого вокзала.

Настроение было хуже некуда. Опустили. Самым настоящим образом опустили. Тут уж не до радости, не до смеха.

Мы вышли на привокзальную площадь и встали в самом неприметном углу — от греха подальше. Минут через десять наконец подъехал Пашин брат, и мы пошли в находившийся неподалеку «Макдональдс». На душе по-прежнему было мерзко.