В этот момент захотелось сжать кулаки до отчаянного хруста в костяшках, прикусить губу до появления железного привкуса крови во рту, зажмуриться так, чтобы слезы брызнули из глаз. Почему? Почему мы не можем разорвать круг? Почему в мире изобилия мы — неизменно нищие и непоправимо беспомощные?

Из оцепенения меня вывел небольшой шум в глубине квартиры. Негромко хлопнула дверь, затем послышались шаги. На кухне появился Серега в трусах. Вид у него был помятый.

— Чего не спишь? — спросил он.

— Не хочу. А ты?

— То же самое.

Он сел на табуретку напротив меня и выудил сигарету из пачки, лежавшей на столе. Я прикурил ему от своей зажигалки.

— Выпить у нас ничего не осталось? — спросил Серега.

— Нет. Всюду сухо, как в пустыне.

— Тоска…

— Спать надо потому что.

— Сам-то…

Я стряхнул пепел в пепельницу. Посмотрел на Серегу. Передо мной был тот же человек, что я когда-то знал, абсолютно тот же. Панк. Ага, так его все и называли. По стилю музыки, которую он слушал.

— Как в Париже? — спросил я и кивнул на магнит на дверце холодильника.

— А никак. Париж как Париж, город с картинки. Я всю дорогу пьяный там был, мало что помню.

Действительно тот же Панк, что и много лет назад. Хоть что-то в этом мире постоянно. Я улыбнулся.

— Жаль, что выпить ничего не осталось…

— Ты ж сам говорил, что считаешь бессмысленным занятием держать домашний бар.

Серега Панк вздохнул:

— Говорил. Бессмысленно.

Он затянулся.

— Пойдем сходим?

— Куда?

— Ясное дело — куда. В магазин.

— По ночам же теперь не продают спиртное, закон не так давно приняли…

— Это депутаты его приняли, а людям как-то надо дальше жить. Поэтому все продают, для хороших людей — однозначно… пойдем.

— Ну, тогда пойдем, — согласился я.

Мы докурили и собрались — главным образом Серега, потому что я был одет. Тихо, стараясь не разбудить ни Олю, ни Пашу, покинули квартиру. В молчании спустились по лестнице и вышли на улицу.

На улице было темно и прохладно, пахло сыростью. В просвете за домами с восточной стороны в густой темноте брезжил узкий клиновидный просвет, из которого, как сукровица из неглубокой ранки, сочилось слабое желтоватое свечение. До рассвета оставалось совсем немного, но пока на улицах безраздельно властвовала ночь.

Круглосуточный магазин находился в нежилом помещении с торца Серегиного дома. Над массивной металлической дверью слабо мерцал тусклый фонарь, импровизированное крыльцо было заставлено деревянными ящиками из-под фруктов.

Мы вошли внутрь, дверь при этом издала протяжный вздох несмазанных петель, звякнул колокольчик, приделанный над входом, — сигнал для продавца. Из подсобки выплыла заспанная женщина лет сорока.

— Что будем пить? — спросил меня Серега, когда мы поравнялись с заставленным разного рода бутылками прилавком.

— Мне все равно, главное — не потеряться в предстоящем дне.

— Ну, сохранить человеческий облик — наша первостепенная задача.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Предлагаю крепленого.

— Тогда на травах.

— Принимается.

Мы взяли две бутылки вермута, четыре яблока и замороженную пиццу. Уже собрались уходить, когда Серега предложил:

— Может, на улице посидим? Во дворе есть скамейки.

— А пицца? — я указал на замороженный полуфабрикат.

— Ничего с ней не станет.

— Ладно, давай.

Серега вернулся к прилавку и купил еще одноразовых стаканчиков. После этого мы наконец покинули магазин.

На крыльце Серега закурил. Мне курить не хотелось, я принял из его рук пакет с покупками. Мы пошли обратно во двор.

Мимо нас проехала поливальная машина, вывернула на проспект и двинулась в сторону метро, разбрызгивая содержимое своей цистерны по асфальту. Полоска света на востоке существенно расширилась и напоминала теперь здоровый порез на тучном теле неба. По моим прикидкам сейчас было около пяти часов утра.

Мы расположились на скамейке под большим тополем. Серега достал из пакета бутылку вермута и разлил содержимое по стаканам.

— За встречу, — предложил он.

— Так пили же уже за встречу.

— Это вчера было, а сегодня мы еще не встречались.

Разбираться в его витиеватой логике было себе дороже, поэтому я отступил.

— Ладно, давай за встречу.

Пригубили из стаканов. Из-за домов налетел легкий ветерок и закружил пыль под ногами. Я поднял глаза наверх: над нами раскинул свои жилистые лапы тополь, сквозь просветы в ветвях было видно темное небо, постепенно меняющее свои оттенки на светло-синие.

— Тебе нравится здесь жить? — спросил я Серегу.

— Как тебе сказать… — начал было он.

— Как есть — так и скажи.

— Возможно, есть места более пригодные для проживания, но пока что мне хорошо и тут. Тем более я кое-где побывал после женитьбы, — он потянулся еще за одной сигаретой, на этот раз я последовал его примеру и закурил тоже, — сам понимаешь, это заслуга Оли, в общем-то, тут секретов никаких, сам бы я дальше Бирюлево не уехал… так вот — побывал кое-где, и скажу тебе: все везде одинаково. Везде одни и те же люди, одни и те же дома, машины, события. Меняются только названия населенных пунктов, а суть остается прежней. Если ты дурак — ты и в Париже дурак.

— А ты считаешь себя дураком?

— В определенной степени.

— Тогда я тоже дурак.

— И ты дурак.

— Давай за дураков.

— Ага.

Мы стукнулись стаканчиками, выпили. Серега налил еще.

Из подъезда напротив вышел мужик с собакой. В дальнем углу двора завелась машина и, рыкнув мотором, поехала прочь. В нескольких окнах зажегся свет. Потихоньку ночь сходила на нет, мегаполис просыпался.

— Я думал, что в Москве смогу развеяться, вырваться из болота, засосавшего меня в Питере, — сказал я.

— И как?

— Не развеялся, не вырвался.

— Видимо, ты хотел невозможного.

— Почти наверняка.

Светлая полоса на востоке расширилась до значительных размеров, налилась алой краской с вкраплениями оранжевого, окрасила в тот же цвет облака и наконец прорвалась потоком слепящего сияния. В этом сиянии посреди неба обозначился ярко-красный диск восходящего солнца. Новый день начинался.

— За новый день! — предложил я тост.

— За новый день…

Мимо нас прошел еще один собачник, минут через пять завелась и тронулась с места еще одна машина. Несмотря на то, что сегодня был выходной день, к тому же воскресенье, многие по привычке или по необходимости вставали очень рано.

«День за днем, хоть они и разные…»[1] — мелькнула в голове строчка одной песни. Все так. Хоть и разные, а звенья одной цепи — цепи, которой мы, словно бесправные рабы, прикованы к настоящему. Рабы и есть…

Одну бутылку вермута мы допили. Как ни странно, в голове было легко и ясно, словно мы и не употребляли алкоголь. Мозг работал отлично, фиксируя каждую мысль и нанизывая на общую нить разговора, анализировал, раскладывал по полочкам.

— Каждый новый день — это смешная копия дня вчерашнего.

— Почему смешная?

— Потому что всем понятно, что копия, но все делают вид, будто этого не замечают. Именно поэтому и смешная.

— Понятно. Пойдем домой.

— Пойдем.

Мы поднялись назад в квартиру. И Паша, и Оля по-прежнему спали. Мы прошли на кухню и устроились за столом. Серега закинул пиццу в микроволновку. Затем разлил вино по стаканам.

— Сонное царство, — изрек Серега.

— Ага…

Пицца прогрелась плохо и поэтому была жесткой, но закидывать ее в микроволновку по второму разу мы поленились. Разжевывая мороженое тесто, опустошили свои стаканы.

— Надо музыку поставить, — резюмировал свои впечатления от вина и пиццы Панк.

— Не боишься разбудить жену и Пашу? — спросил я в ответ.

— Сколько можно спать? Пора уже подниматься!

Он приволок на кухню музыкальный центр и включил что-то тяжелое, громыхающее тарелками ударных и ревущее струнами пропущенных через «дисторшн» электрогитар. Кухня наполнилась агрессивным вибрирующим звуком.