Разин встал и вышел в коридор, стараясь не попадаться на глаза капитану, прошел к себе другой дорогой. На этот раз он долго не мог заснуть.

Утром к Разину пришел третий помощник капитана Максим Наумов, на нем был гражданский китель, сшитый по военному образцу, и рубашка в мелкую клетку. Еще через минуту вошел Сидорин, вид у него был помятый, на бледном лице светились красные воспаленные глаза. Наумов проверил, закрыта ли дверь, сел возле иллюминатора и спросил:

– Ну, как чувствуете себя после ночной распутной жизни? Еще живы?

– А ты обо всем знаешь? – удивился Сидорин.

– О чем? – переспросил Наумов. – О романтических приключениях? Это знаю. Значит, и люди знают. Так тут устроено. Иногда экипаж знает то, чего еще не случилось, но обязательно произойдет, – голосом он выделил слово «обязательно» и посмотрел на Сидорина. – На этой ржавой лоханке экипаж капитана любит. И есть за что. Здесь тяжелая работа, очень тяжелая ломовая работа, поэтому, как вы заметили, пьяные все и всегда. А он понапрасну народ не дергает. Если что случится, – обязательно защитит. Это важно, когда начальство такие вещи понимает.

– Ну, я же не знал про эту всенародную любовь, – сказал Сидорин. – Предупредил бы.

– Теперь уж поздно, – усмехнулся Наумов. – Послезавтра вечером прибываем на место. Чтобы до этого времени из каюты ни ногой. Даже в радиорубку. Сейчас у меня времени мало. Днем зайду отведу в душ, туда и обратно. Так сказать, во избежание… А то, не дай бог, упадешь в коридоре и получишь тяжелые травмы. И как после этого в Америке работать будешь? Тебя, друг мой, в Россию первым же рейсом отправят. А что в Москве с тобой сделают, – даже представить не могу.

– Ладно, он все понял, – сказал Разин. – Давайте о деле.

– В город я вас сам поведу, – сказал Наумов. – При выходе шмона нет и никаких вопросов тоже. Ничего из личных вещей не брать. Только документы. Сейчас там тепло, плюс двадцать шесть по Цельсию. У нас перед встречей будет свободное время. Погуляем часок. Далеко друг от друга не отходить, – публика пестрая. Не напрягайтесь, ничего страшного не случится, если сами нарываться не будем. Но сейчас в городе парад Марди-Гра. Ну, это что-то вроде карнавала в Рио. Оркестры, пляски, пьянство до утра, салют, фейерверки и все такое. Карнавал продолжается больше месяца, но самые пиковые дни – это субботы и воскресенья, – дым коромыслом. Вот мы окажемся там в субботу. Туристы приплывают со всего мира, их больше, чем городского населения. Среди публики полно жулья и гопников, хотя, это я уже говорил. Следите за карманами. Завтрак скоро принесут.

Наумов поднялся и, неодобрительно покачав головой, ушел.

– Строит из себя святого отца, – проворчал Сидорин. – Будто к женщинам ближе, чем на километр, не подъезжает. Честь бережет. Тоже дело важное… Блин, аж слушать тошно.

Разин поднялся и пошел к себе в каюту и стал читать старую газету, на душе было неспокойно. Услышав голоса и возню в коридоре, он выскочил из каюты и остановился, не сразу поняв, что происходит. Какой-то парень с разбитым в кровь лицом в разорванной тельняшке лежал вдоль коридора, силился встать, но не мог. Перед дверью в душ образовалось переплетение тел, в котором трудно было разобраться.

В середине застрял Сидорин, позади него стоял мужик с красным лицом и седыми пышными усами, Разин знал, что это помощник боцмана, человек злой и тяжелый на руку, такому лучше не попадаться, когда он пьяный или не в духе. Кажется, он пару раз уже сидел, но за правое дело готов сесть еще не раз. Огромной ручищей помощник держал Сидорина сзади за плечо, норовя просунуть другую руку под подбородок, сделать удушающий захват и сломать шею. Спереди на Сидорина навалились двое парней в темных комбинезонах мотористов.

Подскочив сзади, Разин схватил руку одного из них, вывернул до хруста два пальца, повернул к себе лицом и коротким ударил в шею, чуть ниже кадыка, срубил с ног. Тот повалился на пол, захлебываясь слезами боли, с испугу ему казалось, что легкие больше не дышат, от нехватки воздуха он не проживет и минуты. Второго противника Разин пару раз хватил кулаком по шее, а ногой с маху врезал во внутренний сгиб колена. Человек повалился как сноп, будто был сделан из двух равных половинок и при ударе развалился надвое. Уже падая, успел схлопотать под ребра носком башмака.

Сидорин с перекошенным от боли лицом сумел кое-как оторваться от помощника боцмана, укусив его за красную лапу, и отступить на пару шагов. Помощник боцмана оскалил зубы и презрительно глянул на своих противников, словно спрашивал: что вы, жалкие сухопутные фрайера, можете сделать со мной, мужчиной ста двадцати килограммов живого веса, с морским волком, который прошел то, о чем вы даже в книжках не читали? Он неторопливо вытащил здоровенный нож в мягком чехле. Усмехаясь, сдернул чехол и уже готовился вспороть живот тому, кто окажется ближе.

Разин сделал несколько шагов назад, будто взвесил шансы, поняв всю их жалкую безнадежность, и теперь готов, согласно закону моря, уйти куда подальше и не напоминать о своем существовании. Но тут на мгновение он застыл на месте и в следующую секунду рванулся вперед. Он будто оступился на середине пути, будто поставил ногу не туда или сделал какое-то лишнее движение, а на самом деле чуть присел и подпрыгнул. Уже в полете, оторвавшись от пола, он подобрал под себя обе ноги, а затем резко выпрямил их, ударив противника в живот и грудь.

Удар был такой силы, что помощник боцмана с грохотом влетел в душевую комнату вместе с дверью, которую вышиб спиной и разломал надвое. Распластавшись на ней, он лежал неподвижно пару минут, стараясь понять, жив он или мертв, а если жив, что же произошло. Он, медленно глотая воздух, раскинул руки и ощупью искал пропавший нож, но не мог найти, и протяжно стонал.

Разин, устояв на ногах, привалился плечом к стене и внимательно посмотрел на Сидорина. Тот в разодранной в лоскуты рубахе стоял, пошатываясь, еще слабый, но готовый к продолжению драки. Все могло кончиться для него плохо, но на этот раз повезло, видны только покраснения на груди и шее, из которых еще не образовались настоящие синяки, и разбитый правый глаз. Через минуту загрохотало на лестнице, это сверху скатился третий помощник капитана Максим Наумов. Ни слова не говоря, он подхватил Разина и Сидорина под локти и утащил наверх в свою каюту.

Судно встало у стенки около пяти вечера по местному времени, температура приблизилась к двадцати пяти по Цельсию, ветер дул с суши, принося с собой запахи креольской еды и текилы. Разин болтался на палубе и курил. Отсюда города не было видно, его закрывали огромная территория порта и складов долгосрочного хранения грузов. На судне торопились освободить палубу от контейнеров, стоявших на ней, убрать стальные листы настила, чтобы добраться в трюмы, полные минеральных удобрений и бессчетного количества ящиков с металлическими отливками и готовыми деталями.

Трап давно спустили, можно было идти в город, но Сидорин с третьим помощником капитана Максимом Наумовым до сих пор не появлялись. О драке стало известно старпому и теперь, перед увольнением на берег, решили провести собрание в узком составе. Надо думать, что все ограничится разговорами, никому не хотелось доводить историю до московского начальства, но и промолчать было нельзя, сейчас решали, останется ли эта история здесь или поплывет обратно, прямиком к Москве.

На соседнем причале тоже разгружали судно, было видно, как пластиковые мешки, помещенные в огромную сеть, сплетенную из канатов в два пальца толщиной, поднимает наверх стрела портового крана, а на причале стоят полукругом грузчики.

– Эй, ты чего там? – крикнул сзади третий помощник капитана Максим Наумов.

Разин по голосу определил, что гроза прошла стороной. Максим похлопал Разина по плечу.

– Я же говорил: капитан всегда заступается. Ему спасибо.