Ничего. Взбаламученный со дна песок мешал обзору, пока я лихорадочно искал в мутной воде силуэт девушки. Кажется, это длилось вечно: я выныривал, всматривался в нашу связь и вновь нырял и нырял до кровавой пелены перед глазами!

Взяв себя в руки, я всплыл, на миг закрыл глаза и принялся разыскивать девушку через сеть мира. Осматривая истончающийся лучик нашей связи, — на сей раз, я был безумно счастлив, что она вопреки всему образовалась, — следуя за ней, быстро определился с направлением поисков.

С каждой секундой шансы спасти ее таяли как дым, хотя все поиски по сети жизни заняли всего несколько ударов сердца. Моего сердца, ее сердце я вообще не слышал.

Видя, как на глазах выцветает связывающая нас нить жизни, я упрямо выныривал и вновь нырял в поисках девушки.

Мне неимоверно повезло, когда шаря по дну, я зацепил пальцами ее хвостик, тот самый, что так задорно прыгал при каждом ее шаге.

Вытащил ее на поверхность, и, прижав к себе спиной, заставляя дышать. Ей нужно вдохнуть воздух.

За всем этим я и не заметил, как началась настоящая гроза. Сверху ровной стеной лил дождь, над головой вспыхивали молнии. Но даже самые страшные грозные раскаты грома не могли передать бури, что бушевала в моей душе.

Фиалочка не дышала. Сердечко не билось. Будь мы на берегу, я бы положил ее на песок и помог дышать, но мы стояли на длинной песчаной косе посреди моря. Вверху вода, внизу вода, а посреди мелкими песчинками — мы.

Не помня себя, я вдыхал в нее воздух, давил на грудь, согревал, пытаясь магией воздействовать на тело. Не знаю, что помогло, но, наконец, Фиалочка закашлялась, ее вырвало водой.

— Ты только дыши, ДЫШИ! Моя девочка! — шептал я, не сводя с нее радостного взгляда. Я был счастлив! Ликовал! Так, что хотелось кричать от облегчения! Фиалочка в изнеможении закрыла глаза. Ее кожа было холодной, губы синими, но она дышала!

Впереди длинный путь, море волновалось, сбивая с ног, холодный ветер бил в лицо. Над головой неистово грохотало, вокруг били молнии, море бушевало. Но все это было мелкой пылью на фоне того, что она жива!

Я нежно прижал девушку к себе и быстро двинулся к берегу. Остатки пути мы преодолели как посуху, на одной голой радости. Едва я вышел на сушу, рухнул на песок, крепко прижав к себе Фи, и в изнеможении закрыл глаза.

Ее знобило, трясло так, что называется, зуб на зуб не попадал. Я обнял девушку, укрыл ее теплым коконом, чтобы холодный дождь окончательно ее не застудил. И отключился, упав рядом.

Фиалка

Я очнулась на рассвете. В небе еще мерцали звезды. Где-то рядом шелестели пальмы.

Мы не в море! Значит дошли!

Несмотря на болевшие голову и ребра, я была очень взволнована — наконец-то! Наконец мы добрались до второго острова, а это повод для радости. У нас появилась надежда на спасение! Правда, Лорм не пояснил, в чем она заключалась, но пока у меня не было повода не доверять его выводам.

Я чуть пошевелилась, чтобы выбраться, затекшее тело требовало движений, но, привалившись плечом, почти на мне лежал эльф. Я приподняла голову, но тут же бессильно уронила ее не в состоянии держать.

Лорм, разбуженный этим движением, отодвинулся, устроил руку под голову и ворчливо произнес:

— Знаешь, что мне хочется сделать больше всего?

— Спать? Есть? — Я не поняла сути вопроса, но его тон меня насторожил, ворчащий Лорм это нечто новенькое.

Эльф, прищурившись, отозвался:

— Побить тебя.

— Ого, а что так страшно? — попытка перевести все в шутку не сработала. Эльф недовольно продолжил:

— Ты понимаешь, мне намного легче было нести тебя на руках, чем разыскивать по морскому дну! Почему ты мне ничего не сказала?

— О чем это ты? — Я ничего не понимала.

— О твоих «ныряниях» на глубину!

Я бы может и выразила свое удивление, но очень кружилась голова, глаза закрывались сами собой. Да и говорить было сложно. Я промолчала, не понимая о чем тут спорить.

— Если тебе было тяжело идти, надо было сказать мне! — раздраженно продолжал ворчать эльф. — С этого момента ты не строишь из себя неистощимого гнома и рассказываешь мне о проблемах! Понятно⁈

В ответ на такое я нашла силы раскрыть глаза и высокомерно поднять брови. С какой такой радости он решил, что может мне указывать?

Лорм, поджав губы, гневно смотрел на меня, видимо ожидая смиренного «да». Пришлось поднапрячься. Не люблю прямых конфликтов, никаких конфликтов, потому я с улыбкой ответила:

— О неистощимых гномах подробнее, пожалуйста… И о проблемах тоже.

— Причем тут гномы? — Эльф не на шутку распалился.

— Вот и я пытаюсь понять, причем тут гномы и мои проблемы…

Хотелось добавить: и «причем тут ты?», но воспитание не позволило. А может жалость. Глупо словесно добивать друг друга, пребывая в столь жалком состоянии после всего пережитого вместе.

Стиснув зубы, Лорм громко выдохнул, наклонившись, схватил меня за плечи и легонько встряхнул:

— Ты понимаешь, то, что ты очнулась, — просто чудо! Ты что? Вообще ничего не помнишь?

Я покачала головой и закрыла глаза. Лорм резко притянул меня к себе, обнимая. Крепко прижимая мою голову к своей груди, он сказал:

— Я вчера испугался как никогда в жизни!

Но в ответ я только застонала.

— Больно… — Ребра болели, сил выслушивать возмущения эльфа не было.

Нет, краем сознания я понимала, надо расспросить подробно, что привело эльфа в такое состояние, но сейчас не могла.

— Где? — он аккуратно уложил меня на место и мгновенно отступил.

— Ребра. Неудачно спрыгнула…

Он, шепотом ругаясь по эльфийски, приложил ладонь к больной точке. Видимо, обнаружив ее каким-то своим способом.

Лорм сегодня открылся для меня с новой стороны: раздраженный, употребляющий неприемлемые в эльфийском обществе выражения, чересчур взволнованный…

Он вновь удивлял меня. А как же в любой ситуации сдержанные речи и благородная эльфийская вежливость? Нет, конечно, он не знал, что пытаясь впечатлить того самого красавчика эльфа, я целый год упорно учила эльфийский, а без знания мелких и очень неприличных «словесных подробностей» его речь, для непонимающего эти обороты, выглядела как простое ворчание, но все же…

Он убрал руку, поднялся и невозмутимо произнес:

— Сейчас приду… — Встал и ушел.

Незаметно закатила глаза, можно подумать, я требовала отчета о его планах. Но все же вежливо вслед отозвалась:

— Буду ждать.

Едва эльф скрылся, я повернулась на бок и свернулась в комочек, замирая от боли.

Наверно он прав, я глупая, всегда рассчитаю только на себя, категорически не желая напрягать окружающих. От боли в груди хотелось плакать или просто стонать, но я боялась, что Лорм услышав столь жуткие звуки, вернется обратно. Мне не хотелось, чтобы за моими конвульсиями кто-то наблюдал.

Постепенно все затихло, даже резкая боль, и я уснула.

Проснулась от того, что солнечный луч жег ноги. Боль чуть уменьшилась, но сил, подняться и отползти в тень, не было. Я оглянулась.

Скрестив руки на груди, Лорм стоял на светлом песке, упершись плечом в ствол пальмы, и равнодушно наблюдал за морем. Наверно, будь он при полном параде, это зрелище выглядело бы внушительно, но, увы, остатки одежды были разорваны, ни рубашки, ни куртки на нем не было. Я была в столь же жалком состоянии. Тонкая рубашка и обрывки платья.

— Проснулась?

Отвечать нужды не было, чем я и воспользовалась, подтягивая к себе ноги.

Лорм, не дожидаясь ответа, схватил меня на руки и перенес в тень.

— Будить не хотел. Нож еще цел? Или потонул при переправе?

— Он у тебя…

— А, точно.

Лорм, оказывается, ходил за финиками. Он почистил желтый плод, разрезал его пополам, кончиком ножа покромсал мякоть и протянул его мне.

Я так и не поняла, почему желтая плоть окрасилась в красный цвет и приобрела странный привкус. Но крошечный финик слопала не раздумывая. Голодному человеку не до церемоний.