Озабоченный следователь Николая не останавливал, не перебивал, но ничего не ответил, и даже не кивнул, но Николай понял, что он его сообщение принял.

День тянулся и тянулся, а за ним — другой, и еще, и еще… И ничего не происходило. Нет, не так. Кое-что, все-таки, происходило: ежедневно, три раза в день, приносили довольно сносную еду, ежедневно выводили на прогулку. Но это все — ни допросов, ни свиданий, ни писем.

Николай поначалу пытался вести счет дням, делая зарубки на стене с помощью своего стального, идентификационного жетона, как это делал кто-то из литературных героев. Он сделал так 2-3 зарубки, а затем бросил, посчитав это бессмысленным делом. Оставалось только лежать или сидеть, коль скоро он «сидит», но Николай понимал, что расслабляться не стоит, и стал делать по утрам обязательную зарядку и как-то принялся, было, петь.

Делать этого он толком не умел, а просто громко выкрикивал слова, и начал со своего любимого «Варяга» маршируя по камере, но его быстро остановил надзиратель, сказав, что громко петь запрещено, а если он желает продолжать, то его переведут в карцер, где петь можно, от чего Николай благоразумно отказался.

Тогда он стал вполголоса читать стихи, прочитал все, что вспомнил, дополняя некоторые, забытые места своими словами. А потом даже попытался сам сочинять стихи, но, не имея пера и бумаги, у него ничего не получалось. Придумав пару строк, он начинал подбирать рифмы к следующим строчкам, забывая содержание первых строк, и это дело он тоже бросил, подумав, что Пушкин или Лермонтов на его месте, в тишине, где никто не мешает, сочинили бы целые поэмы.

Еще немного поразмышляв, он придумал себе занятие, котором с упоением занимался все последующие дни — он стал читать лекции по физике.

Николай вставал перед воображаемой доской и, держа в руке воображаемый мел, обращался к воображаемой аудитории, доводя до внимательных студентов законы физики. Он даже составил расписание занятий: 2 пары после завтрака и 2 пары после обеда. Студенты вели себя как обычные студенты ВУЗа, в котором он когда-то учился. Они, то внимательно слушали, то начинали перешептываться по каким-то своим пустяшным делам, и тогда он делал им замечания, а одному студенту даже пригрозил пожаловаться на него в деканат.

Как всякий опытный лектор, он сосредоточивал свое внимание на студенте Ингбермане, который всегда садился на первый ряд, и по его реакции судил о том, как воспринимают материал студенты.

Что же касается своего личного положения и событий, которые к нему привели, то он старался о них совсем не думать, так как еще во время следственного эксперимента убедился, что это подлая операция зарубежных сил, скорее всего, американских и, что «божьи коровки» были изготовлены или в Калифорнии или в Канзасе. Это убеждение было основано на том, что Советский Союз ни за что не стал бы разрабатывать или изготавливать психоактивные вещества, запрещенные международными соглашениями.

Так прошло три или четыре недели, и когда Николай на очередной, первой паре лекций приступил к сложным для понимания «Уравнениям Максвелла» обнаружил, что студент Ингберман «отсутствует». И эта лекция, подготовленная накануне вечером, не задалась с самого начала. Он спотыкался на каждом слове, не мог вспомнить нужного термина, и ему показалось, что студенты начали перешептываться, обсуждая его неадекватное состояние.

А затем лекцию вообще прервал надзиратель, который распахнул дверь камеры и скомандовал: — Исаев, на выход! С вещами! А затем добавил: — Теперь попоешь от души.

Ошеломленный Николай никак не мог переключиться с Максвелла на суровую реальность тюремной камеры, и продолжал стоять, непонимающе смотря на надзирателя.

— Ну, чего ты Исаев? — не утерпел, наконец, надзиратель. — Совсем свихнулся со своими чудными молитвами, я же слышу, как ты каждый день молишься какими-то непонятными словами. Хватай свои вещи и пошли. Тебя следователь ждет, топай!

*  *  *

— Здравствуйте, Исаев, — сказал следователь,  показавшийся Николаю очень усталым, но довольным, — проходите, садитесь поудобнее, нам предстоит долгий разговор. Прежде всего, хочу сказать, что следствие по вашему делу закончено, с вас сняты все обвинения, и вы теперь свободный человек, вот ваш пропуск на выход, ваше служебное удостоверение и бумажник. Проверьте все и распишитесь в получении.

И Николай, скорее для виду, чем на самом деле, проверил свое удостоверение и портмоне, а затем расписался, сказав: — Спасибо, товарищ следователь!

— Да, не за что! Хотя, есть за что. Я, Исаев, с вашим делом, просто извелся, закрутился, как уж на сковородке. Кстати, а как вы себя чувствуете. Мне сообщали,  что вы в камере ежедневно, то ли молитесь, то ли еще что-то. Все хотел вас навестить, да не было времени.

— Да что вы, товарищ следователь! — рассмеялся Николай, — я не молился, а читал лекции по физике моей воображаемой аудитории. Очень полезное занятие, увлекает, и время проходит незаметно.

— Вот как! — удивился следователь, — а мне бы и в голову такое не пришло. Однако я должен рассказать вам о ходе следствия. Когда мы вывели вас с наручниками из наркомата, чтобы показать настоящему преступнику, что ваша вина доказана, мы пришли к выводу, что нам придется вести следствие, так сказать, дистанционно, не появляясь в наркомате, чтобы не вызывать подозрения преступника. Да, ваши отпечатки пальцев действительно были обнаружены на «коровке», приклеенной к столу покойного наркома, как вы и предполагали. Никаких других отпечатков не было, только неразборчивые пятна, преступник обработал пальцы каким-то составом.

— Я в этом не сомневался, — отозвался Николай.

— И тогда я связался по телефону с отделом кадров наркомата и встретился с секретарем покойного наркома, Анной Петровной, у нее дома, — продолжил следователь. —  В отделе кадров пояснили, что вы были приняты в наркомат по рекомендации самого Верховного Главнокомандующего. И огромную помощь нам оказала Анна Петровна, у нее отменная память, и она рассказала обо всех посетителях наркома в тот памятный день, и времени, когда они находились в кабинете. То, что вы в кабинет вообще не заходили, окончательно утвердило вашу невиновность. Да, чуть не забыл сказать, что первым делом я ее успокоил, а то у нее действительно был нервный срыв, так как она решила, что именно на основании ее показаний, вас задержали.  Просто в той ночной спешке ей неправильно задали вопрос о посетителях.

— Понятно, — констатировал Николай. — Во всей этой истории мне непонятно, каким образом скоропостижная смерть наркома превратилась в убийство?

— И этому есть объяснение. В милицию, дежурному по городу, поступил анонимный звонок из уличного телефона. Неизвестный,  представившийся сотрудником наркомата, сообщил, что, как ему кажется, произошло убийство наркома, а себя он называть просто боится, после чего отключился. Звонок поступил через 15 минут после того, как был обнаружен труп наркома. Вот с этого все и закрутилось.

— Теперь понятно, — оживился Николай, — все сложилось в четкую картину.

— Однако я продолжу, — сказал следователь. — Теперь перед нами были раскрыты все нужные карты: мы знали точное время обнаружения трупа, время  срабатывания, выставленное  на «божьей коровке» и время  прихода и ухода посетителей наркома. К сожалению, во временной отрезок, нас интересующий, попали три сотрудника, так как они посещали наркома, буквально, один за другим.

Против них ничего не было, и о задержании не могло быть и речи, и тогда мы разработали сложную операцию, которая заключалась в двойной слежке, то есть, наблюдении за этими сотрудниками. Для проведения этой операции потребовалось большое количество оперативников и поэтому пришлось вести наблюдение последовательно — сначала за одним, потом за другим, и так далее. К сожалению, получилось так, как бывает, когда подбираешь нужный ключ из целой связки — нужный ключ оказывается последним.