В 1982 году он с гордостью сообщил La Fedelta, что «среди вдохновляющих страниц новой книги известного писателя» (речь шла о «Лилит и другие рассказы»[1377]), есть «строитель из Фоссано, из Бурге». В 1993 году Лента рассказал Томсону, как выглядел Лоренцо в последние годы: стоял со своей тележкой в снегу, с огромным синяком на лице[1378]. В те годы, по словам дона Ленты, «строители и рыбаки из Фоссано старались помогать другим»[1379].

Два года спустя Лента вспомнил, что Лоренцо после возвращения работал старьевщиком, как и его отец, и это подтвердили «старожилы Фоссано — строители и наемные работники послевоенного Борго-Веккьо»[1380]. Наконец, 22 января 1997 года он дал ценные показания о кончине Лоренцо на официальном бланке больницы Савильяно[1381]. Это помогло Кэрол Энджер запустить процесс присвоения Лоренцо статуса праведника народов мира.

Мы скоро прочтем, наверно, самое достоверное описание его последних дней. Дон Карло Лента лучше других понимал и безусловно любил этого немногословного человека. Вот что Лента говорил Томсону: «В конце сам Лоренцо ото всех отстранился, никто не мог спасти его, даже Примо Леви»[1382].

Лоренцо можно понять. Какой смысл жить, когда больше некого защищать? Может, как раз рабы рабов вроде № 174 517 и стали его временным спасением[1383], дав цель и смысл существования. Может, Лоренцо хотел бы помочь всем и даже победить смерть — но просто не сумел. Здесь не может не вспомниться финальная сцена из фильма «Список Шиндлера»: отчаяние спасителя, который хотел бы, мог, должен был сделать больше. «Я бы спас человека, хотя бы одного. Человеческую жизнь. <…> Еще одну я смог бы спасти, — звучит сквозь слезы. — Но я не спас… Не спас… Не спас…» — повторяет герой, опускаясь на колени в объятиях «своих» спасенных[1384].

Прекрасны слова из Талмуда о том, что, спасая одну жизнь, мы спасем весь мир. Но чтобы удержаться в нем, только осознания этого недостаточно[1385].

Так вот оно что — Лоренцо не спасся!

После шести месяцев, проведенных между госпитализациями, выписками из стационара[1386], побегами и возвращениями, пронзенный болью жизни и потребностью прекратить жить Лоренцо испустил дух около 19 часов в среду, 30 апреля 1952 года[1387].

В конце апреля того долгого послевоенного года дождь лил подряд несколько дней или, может, недель. Местные газеты писали о досаждающих ливнях и упоминали град[1388]. Приближался праздник Сан-Джовенале[1389] — чествование покровителя Фоссано; пресса сообщала о новом уличном освещении[1390]. Однако «испокон веку» хроника в эти дни наполнялась еще и описанием пьяных драк и дебошей[1391].

Единственным упоминанием о смерти Лоренцо, которое мне удалось найти, была заметка в местном еженедельнике Il Popolo Fossanese. В ней выражались «глубочайшие соболезнования семье Перроне, а особенно другу Микеле, в связи со смертью Лоренцо Перроне, который скончался вечером 30 апреля в возрасте 48 лет»[1392]. На самом деле столько Лоренцо исполнилось бы в сентябре, если бы он до него дожил.

Жизнь между тем продолжалась. Между 25 апреля и 1 мая на пять новых рождений в городе пришлись смерти трех земляков Лоренцо 67, 76 и 78 лет[1393] соответственно; в последующие дни к ним добавились 91-летний чернорабочий и 54-летний кочегар и болевший 14-летний Бартоломео Ванцетти из коммуны Виллафаллетто[1394].

Будучи не сильно подкованным в политике, Лоренцо больше походил на анархиста, казненного в США четверть века назад[1395], чем на фоссанцев, многие из которых каждое воскресенье ходили в церковь. Леви всегда говорил о Лоренцо как о человеке нерелигиозном (кроме одной, возможно, ошибочно воспроизводимой цитаты о том, что «он был очень кротким и очень набожным, грубым и вместе с тем религиозным»[1396]). Дон Лента полагал, что он стал таким после «Суисса»[1397]. В свидетельстве о смерти, выданном приходом Санта-Мария-делла-Пьеве в Савильяно, написано: munito dei Sacramenti («с Таинствами»)[1398], а подпись тогдашнего настоятеля Франческо Маренго фактически означает, что Лоренцо перед смертью соборовался, о чем, предполагаю, попросил сам.

Иной информации о последних часах жизни Лоренцо не сохранилось. В городском отделе регистрации актов гражданского состояния данные еще более сухие и скудные: подтвержден факт и место смерти и что скончавшийся оставался холостым до последнего вздоха[1399]. Возможности выяснить причину смерти нет — это безуспешно пыталась сделать еще Энджер в 1990-х (о чем упоминается в ее архиве[1400]). Спустя два десятилетия я тоже не сумел отыскать никаких справок или свидетельств о причине смерти Лоренцо — ни в государственных, ни в церковных архивах[1401].

О том, что происходило дальше, мы знаем благодаря записям дона Ленты, подшитым в дело Лоренцо в Яд Вашем: «Синьор Лоренцо Пероне из Фоссано умер в больнице Савильяно 30 апреля 1952 года и погребен по гражданскому обряду 2 мая на участке 569 городского кладбища»[1402]. Сомневаться в этом причин нет.

Проходи церемония по католическому обряду, дон Лента точно бы об этом знал и непременно в ней участвовал. Но позже он свидетельствовал, что прощание было не религиозным, как это помнилось Эмме[1403], а очень необычным, церковно-светским, и из-за этого странно трогательным.

Как легко догадаться, я всеми способами пытался выяснить, что именно говорил Леви на похоронах. Я знаю, что он был краток и повторил слова, которые часто произносил: «Уверен, что именно благодаря Лоренцо я живу сегодня»[1405].

Насколько мне известно, никто из присутствовавших на церемонии не имел привычки вести дневник. Леви в то время был всего лишь приезжим из Турина dutur — доктором, — худощавым, вежливым, элегантным евреем[1406], который только нащупывал силу письменного слова, и его визит не отобразила местная пресса.