«Он заболел туберкулезом», — сказал Леви и Габриэлю Мотоле в 1985 году, повторив то же в 1986-м Элвину Розенфельду[1325]. Примо сокрушался о собственной беспомощности: «Его отправили в больницу, но там ему не давали вина, и поэтому он сбежал. Я пытался помочь ему встать на ноги, но безуспешно»[1326].
В интервью Николо Караччиоло (в 1986) Примо сказал то, о чем не упоминал ранее: «Он напивался и спал на улице — и заработал воспаление легких. Я смог положить его в больницу в Савильяно, но там ему не давали вина, и он убежал, потом его нашли полумертвым в какой-то канаве, где он уснул пьяным»[1327].
В предшествующее его собственной смерти десятилетие Леви дал большую часть всех своих интервью, и они вышли уже посмертно[1328]. Примо разбросал по ним основные подсказки[1329], будто боясь забыть[1330] (за исключением точных дат), — чтобы читатели узнали, что же случилось с Лоренцо.
Он заболел туберкулезом — или все началось с воспаления легких? Или наоборот? А что с бронхитом? Благодаря друзьям Примо Лоренцо госпитализировали в ближайшем Савильяно, но он сбежал, потому что нуждался в выпивке. Леви с его привычкой копать глубоко[1331] лучше других знал: следы выцветают, бледнеют и исчезают.
К сожалению, более чем через семь десятков лет достоверность информации проверить невозможно. В больнице Савильяно тогда действительно было одно из немногих в регионе туберкулезных отделений[1332], но медицинскую карту Лоренцо найти не удалось, а она бы нам очень пригодилась. Возможно, однако, что ее никогда и не было: медиков обязали вести подробный учет госпитализаций только после реформы Мариотти 1968–1969 годов[1333].
А кто, кстати, те друзья Примо из Савильяно? Я не смог найти о них упоминаний. Иногда так бывает. Месяцы поисков; как минимум полдюжины работников архива и чиновников, потративших часы… Все ради того, чтобы я мог написать: нам ничего не удалось отыскать — никаких документальных подтверждений. Вот почему в конце книг размещают благодарности тем, кто по просьбе автора взял на себя заботы по поиску, днями и неделями перебирал бумаги в пыльных архивах.
Через 70 лет мы искали историю болезни везде: в архиве больницы Савильяно, который в 1951 году перевезли в Виньолу[1334]; в городском историческом архиве, где хранится часть документации за 1938–1949 годы (это тоже неожиданное препятствие — одно из тех, что возникают при любом поиске). Но самые свежие даты — это все равно 1940-е[1335]. В эти архивы имеет доступ только медицинский персонал, и в Виньоле наши добровольные помощники рылись на стеллажах инфекционного отделения, терапии, хирургии; на всякий случай проверили даже акушерское отделение — ничего. Не подняли только записи приемного покоя за два тяжелых года — с 1950-го[1336], когда началось медленное умирание Лоренцо.
Это не так уж удивляет. Даже если предположить, что медкарта все же существовала, то прошло, к сожалению, слишком много времени.
Доктор Франческо Фруттеро, сын основателя и главного врача больницы Энрико, основанной еще в XIX веке, работал в ней с 1945 по 1953 год (его отец умер только в 1940 году). В подробных мемуарах[1337] Фруттеро не упоминается ни о Леви, ни о Перроне. Правда, доктор мог не иметь отношения к туберкулезному отделению[1338] и точно не был «контактом» Леви[1339] (хотя я на это очень надеялся). Ими не были также представители другой известной в Савильяно медицинской династии[1340].
Когда же началась больничная эпопея Лоренцо — медленное и все более отчаянное угасание? Если верить фоссанскому библиотекарю Карло Морра (1935 года рождения), то он говорил Самуэле Салери: в 1950 или 1951 году Лоренцо уже был ciucatun — забулдыгой. Но это всего лишь воспоминания подростка, и они могут быть неточными.
Я плохо помню Лоренцо Пероне. Я встретил его в 1950 или в 1951 году вместе с моим дядей, который иногда с ним работал. Я спросил, кто этот изможденный синьор, и мне ответили, что он был каменщиком (строителем, как сказали бы сейчас), болел, уже мало работал, и чаще всего его можно было найти в остерии.
Естественно, мои воспоминания очень расплывчатые и путаются с тем, что я позднее читал у Примо Леви[1341].
Доктор Джованни Ниффенеджер (1927 года рождения) в 1950 году работал в туберкулезном отделении больницы Савильяно. «Это воспоминания моей молодости, я там часто бывал», — со вздохом он вспоминает пациентов, которые «сменяли друг друга» и «распространяли миллион бацилл». Доктор помнит, как, заразившись, умерли медицинская сестра и монахиня[1342].
Мэру Манфреди на момент «возвращения» Лоренцо (для него он всегда Пероне с одной «р») было лет 19–20. В начале 1990-х Беппе вспоминал, как Лоренцо переходил из остерии в остерию, пока ему не переставали наливать, а потом продолжал скитаться «по окрестностям Сальмура[1343]», пока его не «находили полумертвым». Вот тогда Леви и «отправил его в больницу в Савильяно, где у него были знакомые», как рассказывал Манфреди, немного меняя местами события, о которых говорил и сам Примо[1344].
В те же 1990-е Иан Томсон и Кэрол Энджер независимо друг от друга, но с равной настойчивостью попытались восстановить последние месяцы жизни Лоренцо. Томсон тоже пришел к выводу, что он заболел «туберкулезом, осложненным бронхопневмонией»[1345]. Это подтверждается и письмом Лоренцо, отправленным в конце 1948 года, — то есть оба сообщения Леви о диагнозах друга, скорее всего, верны.
В архиве Томсона, хранящемся в Wiener Holocaust Library[1346], есть свидетельства о рождении и о крещении Лоренцо, но нет данных о причине его смерти[1347]. Мог исследователь узнать что-то важное из разговоров, которые вел в те годы?
Однажды ночью, будучи под воздействием граппы, Лоренцо привел домой бывшего полицейского по фамилии Аралья. Как выяснилось позже, он не просто был бездомным, но и болел туберкулезом. Они пропустили еще по стаканчику, и гость уснул на полу, рядом с пятью[1348] братьями и сестрами Перроне. Как алкоголик, Перроне оказался беззащитен перед туберкулезом и через пару недель уже начал кашлять кровью. Леви удалось устроить его в больницу Савильяно недалеко от Фоссано, где у него был знакомый доктор. Он купил Лоренцо шерстяной свитер и зимние брюки и сидел у его кровати, держа за руку. У Перроне начались видения: ему мерещились крысы, львы и, по словам брата Секондо, «крылатые твари»[1349].
