Подобная мысль сталкивала Мортимера с множеством еще более сложных проблем, если иметь в виду юридически обоснованное укрепление власти Изабеллы и установление правления ее сына. Из-за назначения принца Хранителем страны на время пребывания суверена на чужбине, с возвращением Эдварда это опекунство приходило к концу, пусть законный король и находился в тюрьме. Роджер и Изабелла нашли промежуточное решение, велев епископу Орлетону забрать у монарха Большую Печать и передать ее королеве. Тогда она смогла бы править от имени мужа или от имени принца, или же от своего собственного, как полагается по закону. Вдобавок, в декабре кабинету лорда-канцлера было приказано определить точные даты выпущенных сувереном указов, если те исходили от него в дни проживания в Кенилуорте. Но Мортимер и его постоянные советники, такие как епископ Орлетон из Херефорда и епископ Стратфорд из Уинчестера, понимали, — подобное положение дел нельзя затягивать надолго. Исключительно время мешало кому-либо бросить вызов законности данных постановлений.

4 января 1327 года Роджер и Изабелла вместе с принцем и членами двора вступили в Лондон. Возмущения немного утихли. Избрание в ноябре Ричарда де Бетюна мэром привело к власти одного из самых преданных сторонников Мортимера, который вернул столице некое представление о нормальности. Созыв парламента был соответственно запланирован на 7 января, поэтому лорды, духовные лица, рыцари из различных графств и представители как городков, так и Пяти Портов собрались в Зале Вестминстера. Но король вместе с посланными для его сопровождения из Кенилуорта двумя епископами не явились. В результате этого сессия парламента не смогла открыться, ведь собрание не признавалось обладающим парламентскими полномочиями, если на нем не присутствовал монарх. Ничего не происходило вплоть до наступления 12 января, когда епископы приехали в одиночестве. Вместо суверена они привезли с собой его вызывающий отказ участвовать в происходящем и объявление, что все те, кто оказался готов исполнить свой долг, — изменники. Произнеся такое, епископ Орлетон сказал, что отсутствие короля лишь к лучшему, — Эдвард носит в складках одежды кинжал, дабы убить Изабеллу при первой их встрече.

Механизм пропаганды Роджера уже действовал. Почти наверняка преувеличивший вызов суверена Орлетон так же хорошо, как и Мортимер понимал, — впервые в истории Англии представители общин государства были созваны ради функционирования в качестве власти, опережающей и превышающей Эдварда в области полномочий. В ту эпоху простолюдинов крайне редко звали на заседание Парламента, не говоря уже о вручении им возможности судить монарха. Но Роджер и его советники намеревались руководить прибывшими к собственной политической выгоде. Далеко не основы народовластия вынуждали Мортимера и Орлетона привлекать представителей английских городков к спорам о низложении Эдварда Второго, напротив, досконально продуманная попытка объединить все классы страны против суверена. Как следствие вышеописанного, ни одного представителя из Южного Уэльса, известного верностью королю, призвано не оказалось, а о представителях Северного Уэльса, основательно противостоящего Роджеру Мортимеру, вспомнили исключительно, когда им стало слишком поздно участвовать в дискуссии.

Орлетон незамедлительно перешел к существу вопроса: монарх отказался прибыть на заседание Парламента, поэтому, желает ли тот, дабы подобный суверен продолжал управлять государством, или же предпочтет этому правление его сына? Уверенность епископа в себе и искусные трюки в отношении последующих споров предполагали ожидание для окончания речи волны одобрения, слившейся с единодушным провозглашением преданности юному принцу. Но подобной реакции не случилось. Такого, разумеется, не предусматривали. Архиепископ Йорка, три других епископа и различные представители народных масс отказались давать ответ. Они объявили о страхе перед лондонцами, прославленными своей поддержкой Роджера. Некоторые из них хотели увидеть, как Эдвард лично выступит на заседании Парламента и прилюдно отречется, а не способствовать его свержению Мортимером и Изабеллой. Разочарованный Орлетон распустил собравшихся парламентариев до девяти часов утра и отправился советоваться с Роджером, что же им делать дальше.

Тот уже успел использовать имеющееся у него влияние на жителей столицы. Колеблющиеся не питали склонности отвечать на требования Мортимера, опасаясь дальнейших обвинений, и он вместо уменьшения страхов, решил их использовать. Роджер попросил Ричарда де Бетюна написать Парламенту, задав вопрос, не придут ли его представители к Залу Гильдий, дабы поручиться защитить Изабеллу с сыном и свергнуть монарха. Мортимер также призвал влиятельных лордов посетить этим вечером тайное собрание и обратился к их единодушной поддержке в низвержении Эдварда. Переворот почти смотрел в глаза. Теперь у Роджера на руках были все необходимые ему инструменты.

В девять часов утра во вторник 13 января Мортимер выступил перед собравшимися в зале Вестминстера людьми. Роджер вещал красноречиво, но и не пытался слишком сильно убеждать пришедших. Вместо этого граф продемонстрировал собравшимся послание от мэра и горожан Лондона, интересуясь, не они ли, как один, принесли клятву поддержать королеву с сыном и свергнуть Эдварда? Мортимер прибавил, что на встрече прошлым вечером все могущественные лорды государства уже обсудили данную проблему и единодушно вынесли приговор о необходимости низложить короля. По его словам, он не призывает к этому от своего имени, и также не может говорить от лица простого народа, но ему нужно высказаться по болезненному вопросу, ведь о том настоятельно просили вельможи. Тут на возвышение взлетел кузен Роджера, Томас Уэйк, и громко объявил, что он и не думал, насколько долго Эдварду позволят еще править. Когда в зале послышались одобрительные звуки, снова встал епископ Орлетон. «Неблагоразумный царь погубит свой народ», провозгласил он, приготовившись прочесть внушительную проповедь и приноровив трудности настоящего к теме, которую знал лучше прочих, благодаря мощи Божьего Слова. К моменту окончания речи святого отца Парламент действительно пришел в движение. «Долой короля! Долой короля!» — кричали собравшиеся. Но представление еще только начиналось. Стоило Орлетону вернуться на свое место, эстафету принял епископ Стратфорд. Разворачиваемая им тема, очевидно, основательно подготовленная заранее, заключалась в слабости главы нации и в том, что монарху нельзя позволять уводить страну с ее пути и дальше. По мере продолжения речи Томас Уэйк опять поднимался и вопрошал, воздевая руки к собравшимся: «Вы согласны? Народ государства согласен?» Но к этому мгновению представители согласного с излагающимися тезисами населения уже покинули зал, а оставшиеся молчали, понимая, — позже днем им еще предстоит посмотреть в Зале Гильдий на лондонцев. Когда волнение угомонилось, вперед выступил последний из тройки намеченных ораторов. Им оказался пожилой архиепископ Кентербери, Уолтер Рейнольдс. Он заявил, что народ Англии чересчур долго терпел притеснения, и что будь на низложение короля воля людей, тогда свершилась бы Божья Воля, и нынешнее царствование подошло бы к концу. Томас Уэйк снова встал здесь и спросил: «Такова воля народа? Разве это не воля народа? Неужели народ не хочет сместить этого короля и поставить вместо него его сына?» Ответом послужил одобрительный гвалт. «Да будет так! Да будет так!» Архиепископ постановил: «Ваш голос ясно услышан, Эдвард лишается полномочий править в государстве, и королем становится его сын, с чем вы единодушно и согласились». Затем, когда собрание достигло пика волнения, в зал под крики «Узрите вашего короля!» ввели принца Эдварда. При этом большинство собравшихся начали петь «Славу, Хвалу и Честь». Епископ Рочестера оказался одним из немногих не присоединившихся к пению и позднее был избит за недостаток проявленного восторга.

Откровенное манипулирование Парламентом целиком находилось под ответственностью Роджера. Позднее в тот же день внушительная толпа из знати, духовных лиц и рыцарей последовала за ним в Зал Гильдий, дабы принести клятву в преданности, необходимую Ричарду де Бетюну. Первым из поклявшихся стал сам Мортимер. Она отличалась от требуемой де Бетюном в письме. Приносившие присягу клялись исключительно защищать Изабеллу, ее сына и тех, кто сражался против Деспенсера, соблюдать Распоряжения лордов и свободы города Лондона. О низложении короля не было ни слова. Убеждение де Бетюна включить подобный текст являлось изобретенной Роджером хитростью, чтобы припугнуть не желавших сохранять тишину во время принесения присяги и произнесения в Парламенте речей. То, что большая часть собравшихся не произнесла клятву в Зале Гильдий не имело значения. Сама по себе клятва не играла роли, главное заключалось в низложении Эдварда. Все это влияло или даже прямо угрожало Парламенту голосованием в пользу смещения короля, таким образом Роджер мог заявить, что решение было принято с согласия совещательного института с народом Англии. Английская монархия кардинально поменялась. Навсегда.