– Она справится, – прошептала пожилая женщина, кутаясь в шерстяную шаль. Ее морщинистые пальцысжимали вышитый платок – белоснежная птица с распростертыми крыльями, символ королевства. Это была последняя память о муже, погибшем в тумане рассвета во время последней великой битвы. Она гладила ткань медленными, усталыми движениями, будто пытаясь извлечь из неё тепло, которого уже не было. – Она сильная, вся в своих предков. Она приведет нас к миру.
Рядом с ней стоял мужчина со шрамом, пересекавшим лицо от виска до угла рта. Его грубая, покрытая мозолями рука крепко держала руку жены, словно боялась, что её унесёт ветром. Он помнил запах пепла, прилипший к одежде, и тяжелый металлический дух крови, который не выветривался неделями.
– Мы больше не будем жить в страхе, – сказал он тихо, но так твердо, что слова прозвучали как клятва. – Хватит, наши дети заслужили мир.
Их слова растворялись в гуле толпы, терялись среди сотен таких же голосов, но надежда, хрупкая и упрямая, витала в воздухе, смешиваясь с тревогой. Она не вытесняла страх – они шли рядом, как две сестры, неразлучные с самого рождения. В каждом взгляде, устремленном к воротам, читалось ожидание. В каждом шорохе, долетавшем с мостовой, слышалось сомнение. Жители Атреи не забывали. Никогда. Они знали, что буря приходит тихо, что самый тёмный день начинается с ясного утра. Они помнили, как небо над крепостью внезапно вспыхнуло багровым заревом, и волны тьмы хлынули на улицы, поглощая всё на своем пути. Но сегодня они позволили себе верить хоть ненадолго, хоть на один день. Верили, что шаг принцессы за пределы стен – это не начало новой войны, а дорога к иному будущему.
Старый учитель, прислонившийся к мемориальной колонне, медленно провел ладонью по высеченным именам. Каждое – история, каждое – боль, которую он носил в себе десятилетиями.
– Пусть на этот раз все будет иначе, – пробормотал он, глядя на каменных зверей с рубиновыми глазами, застывших на вершинах. Сегодня их свирепые силуэты казались особенно зловещими.
Толпа замерла, когда где-то впереди кто-то крикнул: “Она идет!” Словно натянутая струна в одночасье лопнула – люди вытянули шеи, затихли, а где-то в глубине толпы заплакал ребёнок. Молодая мать торопливо прижала его к груди, кутаясь вместе с ним в шерстяной й шарф, стараясь унять дрожь, которая исходила не столько от холода, сколько от напряжения, витавшего в воздухе. Двери крепости распахнулись с глухим грохотом. Звук прокатился по древним стенам, ударился в каменные зубцы башен, соскользнул по мраморным колоннам и растворился в той самой тишине, что способна заглушить даже собственное сердце. Воины у входа синхронно склонили головы, один за другим прижали ладони к груди.
Из тени проёма вышла невысокая женская фигура. Её лёгкая поступь едва касалась земли, а прямая осанка и плавные движения говорили о врожденной уверенности. Королева Сицилия двигалась неспешно, будто весь мир мог подождать, пока она проходит по этому коридору из людских взглядов. На её губах играла почти неуловимая улыбка. Её белоснежные волосы были собраны в высокий, выверенный до мелочей узел, открывающий изящную шею, на которой пылало ожерелье – россыпь алых камней, оправленных в тонкое серебро. Камни сияли в утреннем солнце, переливаясь кровавыми бликами. Платье – чёрное, как вороново крыло, – плотно облегало её фигуру, словно вторая кожа. Серебряная вышивка, повторяющая контуры живых птиц, казалась ожившей при каждом движении: крылья трепетали, готовые вот-вот взметнуться ввысь. Она шла, и мир отступал. Никто не смел пошевелиться. Женщины прижимали ладони к сердцу, мужчины невольно выпрямляли спины, расправляя плечи, как будто её присутствие возвращало им забытую гордость. Даже дети, обычно шумные и непоседливые, замолкали, уставившись на неё широко распахнутыми глазами, в которых читался не страх, а благоговение. Она была не просто королевой – она была живой легендой. Могущественный воин, защитница грани, потомок первых королей, чья кровь текла в её жилах вместе с силой древних заклятий.
Позади неё, по левую руку, с глухим звуком подошв по камню, шагал сэр Лестар. Каждый его шаг отдавался тяжёлым эхом, будто сама земля признавала его власть. На фоне королевы он казался великаном – плечи, закованные в стальные латы, широкие, как дверные косяки, и взгляд, скользящий по толпе, холодный и оценивающий. Его хвост, туго стянутый у основания черепа, колыхался с каждым движением, словно хвост раздражённого льва, готового в любой момент ринуться в бой. Мелкие морщинки в углах его глаз говорили о бессонных ночах, проведённых над картами сражений, а глубокие складки у рта выдавали привычку сжимать губы, чтобы не высказать лишнего.
На площади повисла звенящая тишина, когда они остановились в самом центре. Стражи, выстроившиеся по краям, замерли. Даже флаги над башнями, обычно трепетавшие на ветру, будто застыли в почтительном поклоне. Королева Сицилия медленно оглядела собравшихся. Её глаза, холодные и ясные, скользили по лицам, впитывая каждую деталь: сжатые ладони, прижатых к груди младенцев, потёртые амулеты в дрожащих пальцах. Она чувствовала их надежду – горячую, как пламя, и их страх – холодный, как лёд. Это был миг, когда два этих чувства сливались в одно, создавая напряжённое единство, которое висело в воздухе. Лёгкая, почти незаметная усмешка тронула её губы. Сделав шаг вперёд, она подняла руку, и пальцы её слегка дрогнули в воздухе. Её голос, сильный и чистый, разнёсся по площади, достигая даже самых дальних рядов:
– Народ Атреи, – её голос прокатился над застывшей толпой, достигая самых дальних уголков площади, где люди стояли на цыпочках, стараясь не пропустить ни слова. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить наших отважных воинов. Не в поисках битвы, а в поисках мира.
Тишина стала такой густой, что слышно было, как где-то далеко крикнули птицы. Подвеска в её ухе дрогнула, и солнечный луч поймал алый камень ожерелья, заставив его вспыхнуть, словно внутри него билось само сердце Атреи.
– Тех, кто покинет крепость сегодня, ждёт опасный и трудный путь – продолжала она. – Возможно, именно он изменит судьбу Королевства навсегда. И те, кто его пройдут, будут не просто воинами. Они станут символом, мостом между нами и теми, кто ещё помнит, как выглядит солнце без тьмы над головой.
На миг показалось, что время остановилось. Даже дыхание замерло в груди. Где-то в первых рядах мальчишка лет двенадцати, с пшеничными волосами и лицом, усыпанным веснушками, не смог сдержать восторга – его рот распахнулся, а глаза сияли, как два изумруда. Но через секунду он получил лёгкий подзатыльник от старшего брата.
– Прикрой, – прошипел тот, не отрывая восхищённого взгляда от королевы.
Воины, выстроившиеся у мраморных колонн, стояли неподвижно, но их лица были мрачнее грозовой тучи. Они не верили в мир с Бермоном – слишком свежи были шрамы на их сердцах и телах. Один из них, крепкий мужчина с перебитым носом и шрамом поперёк подбородка, провёл языком по сухим губам. Его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, незаметно сжались в кулаки, будто уже чувствуя вес оружия. Он помнил тот день, когда небо почернело от дыма, а камни мостовой стали скользкими от крови. Помнил, и не мог просто так стереть это из памяти.
Сицилия выдержала паузу, дав своим словам осесть в сердцах жителей. Её глаза, холодные и ясные, медленно скользили по лицам в толпе. Она подняла руку, и солнечный луч ударил в массивное кольцо с гербом её рода, заставив серебро и сапфиры вспыхнуть ослепительным огнём.
– И пусть ваша вера станет их щитом, – прозвучало твёрдо, без намёка на сомнение. – И пусть этот день станет не прощанием, а первым шагом в новую эпоху. Да прибудет с ними сила богов!
Толпа взорвалась. Казалось, само небо содрогнулось от этого рёва. Женщины, забыв о сдержанности, замахали платками – белые и синие лоскуты взметнулись в воздух, словно стая испуганных птиц. Мужчины, сжимая кулаки, барабанили ими по груди, выкрикивая имена тех, кто уходил в этот опасный путь. Воздух гудел от надежды, смешанной со слезами. Но один человек не разделял всеобщего ликования. Старый учитель, прислонившийся к подножию колонны, стоял недвижимо. Его пальцы, побелевшие от напряжения, сжимали потёртый амулет – маленький камень с высеченным знаком судьбы. Он не смотрел на толпу, его взгляд был прикован к воротам. И тогда – под гул, под вздохи и взмахи рук – из распахнутых ворот вышли трое. Они шли ровно, сдержанно, как единый механизм, отточенный до совершенства. Солнечный свет бил им прямо в лица, заставляя щуриться, но они не сбавляли шага. Их мягкие сапоги из змеиной кожи почти бесшумно касались каменных плит, но под тонкой подошвой чувствовалась мощь каждого шага. Под куртками из тёмной, переливающейся кожи угадывались очертания спрятанных клинков. Чёрные костюмы, идеально облегающие тела, казались второй кожей. На плечах – серебряные застёжки в виде птиц с расправленными крыльями. Глаза птиц, вырезанные из рубинов, пылали алым огнём, отражая и солнечные лучи, и напряжённое внимание толпы. Руки от локтя до предплечья были защищены жёсткими кожаными наручами, а под расстёгнутыми куртками мелькали белоснежные рубахи – кристально чистые, словно вызов всему мраку, что ждал их за стенами.
