И о н а ш к у. Батя, убьют ведь, батя, пули, видишь, летают роем, как осы, и кровь людскую пьют!

Г о л о с  о т ц а  И о н а ш к у. Без коня ведь с голоду подохнем, Ионашкуле!

И о н а ш к у. Не пойду, батя, я молод и жить еще хочется!

Г о л о с  о т ц а  И о н а ш к у. И я хочу жить, Ионашкуле, хочу жить и увидеть тебя человеком, а остальных на ноги поставить, так что и я не хочу умереть, сынок, я жить должен, это мой долг перед небом и землей! Но, Вороной, но, милый мой!

Цоканье копыт, которое переходит в автоматную очередь. И опять цоканье копыт.

И о н а ш к у. Батя! Батя!.. Пресвятая матерь божья, куда меня несет этот конь, который не Вороной, ведь это не Вороной, баде Раду, как же вы это сразу не заметили, вы, который так много знаете и так далеко видите… Но, Вороной, но, милый мой!

Цоканье копыт переходит в рокот моторов.

Г о л о с  Л е й т е н а н т а. Ребята, получен приказ командования: ни шагу назад!..

Рокот моторов переходит в цоканье копыт.

И о н а ш к у. Ни шагу назад! Вперед, Вороной! И откуда взялись эти танки, бог ты мой, откуда взялись сейчас, когда я каждый день настраиваю скрипку и жду тот великий час, когда буду играть. Пятое мая, пятое мая, четыре года война, возможно ли, чтобы эти четыре года убили все человеческое во мне, ведь не я же скачу на этом чужом коне, я в окопе, это моя тень бежит на этом чужом коне — все дальше и дальше от матери, от братьев, все дальше от моей земли, все дальше и дальше в глубь этой чужой земли… Что я ищу на этой чужой земле? Что защищаю на этой чужой земле?

Рокот моторов.

Г о л о с  Р а д у. Землю свою защищаешь!.. Не смей, Ионашкуле!

Цоканье копыт.

И о н а ш к у. Но, Вороной, но, милый мой! Посмел, баде Раду, как не посметь, если не человек я и нет больше сил думать, что делаю, и вот теперь эта кляча несет меня. Куда она меня несет, баде Раду? Скажите мне, куда она меня, бедненького, несет? Но, Вороной, но, милый мой! Не подумал я, что из этого выйдет, не подумал, баде Раду!

Г о л о с  Р а д у. Нет, ты подумал! Подумал, что, если пуля пробивает человеку ногу, правую ногу, он ползет, помогая левой; если человек останется без левой руки, ему поможет правая; если ему выбьют правый глаз, его поведет левый — и он вернется сюда, потому что отсюда он ушел и сюда должен вернуться, если сердце у него целое.

Цоканье копыт.

И о н а ш к у. Но, Вороной, но, милый мой! Цело сердце! Целы ноги! Целы руки! Куда ведешь, глаз-предатель?! Нно!.. Остановись! Назад! Назад, вражье отродье! К баде Раду! Простите, баде Раду! Простите, баде Раду!

Свет гаснет. Когда он зажигается, мы видим окоп после боя. Появляется  И о н а ш к у.

И о н а ш к у (осматривается). Баде Раду! Товарищ лейтенант! Гецадзе!.. Иванов!.. Дева Мария, ведь я остался один! Эй, есть тут живая душа?

Стон. Земля шевельнулась.

(Откапывает человека.) Товарищ сержант! Баде Раду, живы?

Р а д у. Помоги мне, Ионашку!

И о н а ш к у. Живы, баде Раду?

Р а д у. Как будто искусали все черти преисподней… Остался хоть кто жив?

И о н а ш к у. Никого.

Р а д у. Где Петре?

И о н а ш к у. Не подумал о Петре. (Кричит.) Петре! Где ты, Петре?!

Р а д у. Когда начался бой, он прополз в блиндаж… Поищи его, а я пойду, может, дышит еще кто-то.

Оба исчезли. Немного спустя появляется  И о н а ш к у, таща  П е т р е.

И о н а ш к у (кричит). Нашел Петре, баде Раду!

Р а д у (появляется, озираясь). Жив, Петре?

П е т р е. Как будто. Только оглушило. (Расстегивает гимнастерку, оттуда падает мешочек, он пытается спрятать его.)

И о н а ш к у. Откуда у тебя этот мешочек? Не прячь, откуда взял мешочек, спрашиваю?

П е т р е. Мой мешочек!

И о н а ш к у. Посмотрите на мешочек, баде Раду. Узнаете?

Р а д у. Это мешочек Вики.

П е т р е. Мой! Моя земля! Понюхайте и убедитесь! Нате, понюхайте! (Поднимает мешочек к лицу Раду.) Нюхайте!

Р а д у (нюхая). Врешь, не твоя земля! Понюхай и ты, Ионашкуле!

И о н а ш к у л е (нюхая). Это земля Вики!

Р а д у. Где Викя, Петре? Что ты с ним сделал?

П е т р е. Моя земля, баде Раду! Земля моих прадедов! Клянусь матерью, моими детьми клянусь: моя земля!

Р а д у. Дай-ка мне щепотку, Ионашкуле… Вкус горький, вкус полыни, это земля, что около Крайны, эту землю у тебя забрали в сороковом и отдали Вике.

П е т р е. Не надо было ему рваться к чужой земле. Чужая земля — это огонь, который жжет! Я сказал ему по-хорошему: «Не суйся, Викя, не суйся, я за эту землю кого хочешь убью, так и знай!»

Р а д у. Что ты с ним сделал, Петре?

П е т р е. Я не убивал его!

Р а д у. Я не говорю, что ты убил его. Скажи мне, что ты с ним сделал. Может, лежит где, в луже крови, и зовет нас. Скажи где, я пойду за ним.

П е т р е. Убит! Убит Викя, баде Раду, куда вам идти?! Я же говорил: пули его уложили!

Р а д у. Врешь, собака! Ты помнишь, что он сказал, когда давал мешочек с землей? «Там не должно быть пуль, баде Раду, — сказал он, — там все свершится тихо и бесшумно». Так откуда же взялись пули? Отвечай! Кто стрелял?

Петре молчит.

И о н а ш к у. Убил! Он убил его, баде Раду! (Берет автомат и сует в руки Раду.) К стенке его!

Раду берет автомат.

Р а д у (к Ионашку). Подними его, Ионашку! Вот так! И попридерживай, стой рядом и придерживай!

И о н а ш к у. Не попадите в меня, баде Раду!

Р а д у. Держи его обеими руками, Ионашкуле! Нет! Лучше обними его! Обними, говорю! Вот так! Потому что ты брат ему! Иудин брат! Где Гецадзе, Ионашкуле?

И о н а ш к у. Убит, баде Раду!

Р а д у. Я тебе не баде Раду, ублюдок, я тебе не баде Раду! Отвечай по уставу! Где Гецадзе, спрашиваю?!

И о н а ш к у. Погиб смертью храбрых, товарищ сержант!

Р а д у. Где Иванов?

И о н а ш к у. Погиб смертью храбрых, товарищ сержант!

Р а д у. Где товарищ лейтенант?

И о н а ш к у. Погиб смертью храбрых, товарищ сержант!

Р а д у. Где остальные наши ребята?

И о н а ш к у. Погибли смертью храбрых, товарищ сержант!

Р а д у. Тогда почему жив ты, ублюдок?! Кому ты нужен? У этих парней была Родина, которая призвала их броситься на танки и сложить головы на поле боя, они бросились и были раздавлены танками. Ты видел, какие столбы огня и дыма поднимались здесь до небес?

И о н а ш к у. Не видел, баде Раду!

Р а д у. Согласно уставу!

И о н а ш к у. Не видел, товарищ сержант!

Р а д у. Почему не видел? Где ты был, когда здесь не было видно ни земли, ни неба?!

И о н а ш к у. Бежал. Мчался на Вороном!

Р а д у. Но это был не Вороной! Я знавал Вороного вот таким жеребенком, это не был Вороной!

И о н а ш к у. Чужой конь. Может, наш, может, их, но сначала, когда я увидел его, дал бы голову на отсечение, что это наш Вороной.

Р а д у. Не был и не нашим и не их, это был Иудин конь!

И о н а ш к у. Не убивайте меня, баде Раду.

Р а д у. Убью, Ионашкуле. Тогда не стрелял, думал, что возвратишься, ведь издавна знал я, что душа человека — это множество редутов, на которых нападают целые полчища танков, но я также знал, что у души есть и последний редут, которого не может взять ни один танк, потому что земля есть тот самый последний редут души, та земля, которую носил Викя возле сердца в мешочке все эти четыре года, которую вырвал вместе с жизнью этот вражина, вместе с жизнью, Ионашкуле, иначе Викя не отдал бы ее. Вот почему я не стрелял тогда в тебя, думал, что наберешься ума и вернешься!