Каждый эскиз, что он подсовывал, пестрел изображением умирающей акулы.

– Может, что-то связанное с "Эпикурой"? Это же логичнее, – прозвучало предложение, но Добби лишь фыркнул, отмахнувшись, как от назойливой мухи.

– Скукота! Надо оставить след в истории, Платонов! Выбирай уже!"

Кабинет наполнился гомоном – коллеги, словно стая птиц, слетелись на шум. Кто-то хихикал, кто-то подбрасывал новые идеи, а воздух гудел от их голосов, будто улей в разгар лета. Шон, вдруг вскинул телефон, и с экрана донесся приглушенный рев океана. Видео на YouTube – "Орк охотится на большую белую акулу". Снова это прозвище – "Косатка". В русском языке оно звучит почти ласково, но по-английски – "Кiller Whale". Убийца. Холодок пробежал по коже, когда вспомнилось, как косатки, словно морские хирурги, сбивают акулу с ног одним точным ударом, переворачивают, парализуют и выгрызсют её печень с ювелирной точностью. Жестокая, но восхитительная точность. Именно так теперь называли Сергея Платонова – не только в офисе Goldman, но и в барах Уолл-стрит, где незнакомцы, потягивая виски с терпким ароматом дубовой бочки, подмигивали и окликали:

–Эй, Косатка!

Даже вчера, в маленьком магазинчике, где пахло свежим хлебом и лимонной газировкой, какой-то парень, смущаясь, спросил:

– Вы… тот самый Охотник на акул?

Прозвище, конечно, не самое приятное, но уж лучше "Косатка", чем что-то вроде "Котёнок". К тому же, в будущем оно могло сыграть свою роль. Компания, основанная вместе с Дэвидом под эгидой фонда Каслмана, жгла деньги, как сухую траву в степи. Рано или поздно акулы учуют кровь – начнут кружить, требовать прекратить "бессмысленные" траты, перераспределить капитал. Но если главным акционером будет сам Охотник на акул? Пусть только попробуют сунуться. Репутация – это оружие, и его стоит держать наготове.

Но всё это лишь подготовка. Истинная цель – Theranos и их десять миллиардов. Битва с "Белой акулой" была лишь билетом на встречу с их советом директоров. Теперь, когда этот билет в кармане, пора начинать настоящую охоту. Пальцы коснулись холодной трубки телефона, и в ушах зазвучал голос Реймонда, едва слышный сквозь треск помех. Настоящая игра начинается.

Голос Рэймонда хлестнул, словно ледяная вода:

– Ты, конечно, наделал шума.

Ответ прозвучал сдержанно, почти равнодушно:

– Просто выполнялась работа.

Рэймонд хмыкнул.

– И что, в вашей сфере все так работают?

Конечно же, нет. Если бы каждый аналитик с Уолл-стрит выходил в эфир, чтобы унизить акул финансового мира, давно бы некому было играть роль хищника. Но сейчас не стоило тратить время на такие разговоры.

Главный вопрос был совсем другой:

– Что с привлечением инвесторов для Theranos?

Компания находилась в самом разгаре закрытого раунда – акции распродавались институциональным фондам, обещая доступ к сладкому куску в десять миллиардов долларов. Любопытство жгло, как перец на языке.

– Пока всё идет гладко, – ответил Рэймонд. – Проверки в разгаре. Правда, кое-где цепляются….

Разумеется, инвесторы требовали технических документов. А там наверняка юлили, выдумывали оправдания, откладывали до последнего. И всё же график оставался прежним – никаких переносов, всё должно завершиться в течение двух месяцев. Холмс действовала грубо, но умело. Инвесторам фактически навязывался выбор: вкладываться вслепую или терять шанс навсегда. Никакого третьего варианта.

Theranos уже успел обрасти десятками контрактов, а совместные проекты с крупными торговыми сетями сделали компанию почти символом прорыва. Бумаги, презентации, документы – всё выглядело безупречно.

И кто-то в зале переговоров непременно шептал:

"Но ведь эти корпорации наверняка проверили всё досконально?"

Остатки сомнений таяли, как снег под солнцем. На их место приходил страх упустить золотую жилу. Настоящая игра на человеческой слабости – FOMO, вечный страх остаться за бортом.

Но срок был ясен: два месяца. Значит, и времени оставалось ровно столько же.

– Хочу встретиться с советом директоров лично.

Рэймонд помолчал и вернул встречный вопрос:

– Зачем так рвёшься в это дело?

С его стороны это звучало вполне логично. В его глазах интерес к Theranos мог показаться случайным – просто очередная инвестиционная возможность. Но в действительности было иначе.

– Холмс – мошенница.

Рэймонд прищурился.

– Решил поиграть в героя, разоблачить её?

Ответ прозвучал твёрдо:

– Речь идёт не о героизме. Скоро будет запущен собственный фонд. Если разобрать эту историю и не дать капиталу сгореть впустую, это станет лучшей проверкой и доказательством компетентности.

– Значит, всё упирается в деньги.

Скрывать смысл не имело резона. Для Рэймонда – это вопрос чести, для остальных – голый расчёт. Прямота в таких разговорах только упрощала сотрудничество.

– Как я говорил раньше, к совету директоров не подойдёшь просто так.

– И всё же сейчас это невозможно?

– Личных встреч не будет, – признал Рэймонд. – Но через две недели состоится мероприятие. Достану приглашение.

Этого было достаточно. Прямого входа не предлагали, но появиться на таком вечере означало получить шанс подобраться ближе.

– Благодарю.

Разговор завершился. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим тиканием часов. На календаре взгляд сам собой остановился на дате через две недели. Красная отметка будто светилась предвестием охоты.

Начало новой партии было совсем рядом. До нужной встречи оставалось совсем немного времени, а дел накопилось гора – словно после шторма на столе разбросано море бумаг, звон телефонных сигналов гудел в ушах, и в кабинете висел запах свежезавареного чая, перебивавшийся едва уловимым запахом кожаного дивана.

Рэймонд молча повесил трубку и остался сидеть в полумраке офиса; мысли крутились, как чайки над бурлящим портом. Первоначальный план уже пошатнулся: было намерение направлять карьеру Сергея Платонова под контролем – аккуратно, как на поводке – так, чтобы талантом можно было пользоваться, но не дать вырваться на волю. Подконтрольные семейные фонды, мягкие ограничения, эвентуальное отстранение, если ситуация выйдет из-под контроля – все это выглядело практично и без лишних чувств.

Но реальность внесла коррективы. Вспышка вокруг Epicura превратила Сергея из очередного перспективного аналитика в национальную фигуру: лица на экранах, мемы в соцсетях, обсуждения в новостях – и внезапная свобода выбора, куда идти дальше. Ловушка, выстроенная Рэймондом, разорвалась так же легко, как бумажный пакет под напором ветра. Это раздражало – в груди будто щемило, словно стальной зажим сжал ребра.

Видение Сергея во время эфира давно отпечаталось в памяти: ледяной блеск в глазах в тот момент, когда противник запнулся; удовольствие, которое скользнуло по лицу в тот самый миг, когда был нанесён заключительный удар. Аура завершённости – и в то же время ощущение хищной уверенности, как у бойца, который, натянув перчатки, идёт на ринг без тени сомнений. Такой человек – опасен. Логика точна, стратегическое мышление отточено, умение доводить задумки до исполнения – словно нож, отшлифованный до зеркального блеска. И, к тому же, дар убеждения – голос, которым можно склонить толпу.

Большинство людей, стремясь к богатству, тянутся к привилегиям, к одобрению элит: вечером в Метрополитен-клубе прячется гордость, шепчет благодарность за допуск в закрытый круг. Сергей же стоял в этом зале чужим – никакой трепетности, никакого боготворения; только расчёт и холодный интерес к ресурсам, которые можно извлечь. Он мог спокойно осквернить ритуал, уколоть того, кто стоял выше, – и не просил прощения за это.

Мысль, что подобного гения следовало бы устранить на заре, мелькнула, как опасная искра; но нехватка времени и обстоятельства лишили Рэймонда такой возможности. Остались два пути: рискнуть и продолжать использовать Сергея с опасным задним планом, либо разорвать связи окончательно. Традиционная мудрость подсказала бы второе, но Рэйчел уже плотно вплетена в это дело – выход для неё означал предательство, а Сергей сам ссылался на контрактные обязательства перед Фондом Каслмана.