Итог был ошеломляющим: односторонняя победа новичка. Да, обстоятельства играли ему на руку: для белых топ-менеджеров тема расовой справедливости – словно раскалённый уголь. Но суть в другом – вся улица увидела, как "мальчишка" ударил по самому хищнику, и от этого сердце каждого зрителя билось быстрее.
Передача тут же вошла в историю как легенда года. Записи пересматривались сотни раз, в каждом офисе и баре.
– Вот этот парень! Ты его видел? Он ненормальный. Настоящий феномен! – возбуждённо воскликнул ассоциат.
Сложно было поверить.
– Да ладно… Просто болтун. Его наверняка пригласили ради красивой речи. Ну не может же низший аналитик придумать всю стратегию.
– Ты просто не понимаешь! Этот парень? Он ни у кого над собой приказов не слушает! Говорю же – это он! Сумасшедший, без тормозов….
И словно прорвало плотину – один за другим посыпались истории о Сергее Платонове.
– Наследнику старинного рода он сказал: "Охота – это как прийти с ружьём в зоопарк".
– Представь: ввалил двадцать шесть целых и восемь десятых миллиона в одну акцию.
– На этом поднял подпольный фонд. Недавно удалось туда влезть – доходность уже выше восьмидесяти процентов.
Слухи звучали настолько невероятно, что больше напоминали анекдоты, но собеседники верили каждому слову.
– Если это он – верю! Никто другой. Только он!
В глазах тех, кто видел Платонова, он был словно сорвавшийся с рельс локомотив, несущийся вперёд без машиниста. Ассоциаты Goldman твёрдо были уверены: именно этот безумец сумел сбросить Белую Акулу с пьедестала.
– Да ну, бред! Такого быть не может! – отмахивались скептики.
Но с одним соглашались все.
– Этот парень – безумен.
Слово "сумасшедший" прилипло к Сергею Платонову намертво, словно бирка к чемодану.
***
Собрание акционеров закончилось тихо, без потрясений. В кулуарах шумели голоса, пахло дорогим вином и свежесваренным кофе. Пирс куда-то вышел, и в этот момент к столу подошёл Уитмер, держа в руках небольшую коробку.
– Подарок. Не знаю, понравится ли, но…, – сказал он, протягивая её.
Крышка щёлкнула, и взгляду предстал шедевр – часы Patek Philippe Reference 5270 Perpetual Calendar Chronograph. Настоящая вершина часового искусства.
Корпус переливался мягким блеском золота, на молочно-белом циферблате мерцали золотые накладные цифры. Фазы луны на отметке "шесть часов", аккуратные подциферблаты под "двенадцатью" – всё это складывалось в совершенную симфонию. Сквозь сапфировую крышку проглядывал изящный, почти живой механизм – словно миниатюрный город с мостами и башнями, где каждое колесо двигалось с выверенной точностью.
Цена? Около ста восьмидесяти тысяч долларов. Символ власти и изысканности.
Тяжёлый ремешок лёг на запястье удивительно уютно, словно старый друг обнял за руку. Вес дарил ощущение устойчивости и уверенности. Будто изношенные рубища сменили на безупречно скроенный костюм.
– Рад, что тебе по душе, – тихо сказал Уитмер.
В голосе его звенела искренняя теплотa. Казалось, он видит перед собой не просто аналитика, а того, кто вытащил его компанию из пучины.
– Ты не только спас мою жизнь, но и подарил Epicura новую золотую эпоху, – произнёс он, чуть дрогнув голосом.
Его глаза задержались дольше обычного, и в этом взгляде было что-то трогательное, почти смущающее.
В словах Уитмера звучала искренняя благодарность, но в этой теплоте таилась и лёгкая неловкость. Epicura для него была словно ребёнок, которого он растил и лелеял долгие годы. Теперь этот "ребёнок" переживал стремительный взлёт – и всё благодаря спасённому креслу генерального директора и тем идеям, что вывели компанию на новый уровень. Основания для признательности были железные.
Тем не менее в его присутствии витала осторожная скромность.
– Всё это заслуга не одного человека, – прозвучало мягко, почти как возражение.
Уитмер вскинул брови:
– А если не твоя, то чья же?
– И твоя роль огромна. Без смелости рискнуть мои планы так и остались бы теорией на бумаге.
В этих словах не было преувеличения. Руководителю пришлось проявить мужество – поверить не самому влиятельному аналитику, а скорее "винтику" в большой машине. И он решился.
– Спасибо за доверие, – сказал Уитмер, и в его голосе прозвенела твёрдость.
– А тебе спасибо за то, что дал повод верить, – последовал ответ.
Разговор постепенно подходил к концу, но Уитмер вдруг замялся, оглянулся по сторонам и, понизив голос, спросил:
– Планируешь задержаться в финансах?
В воздухе ощутился намёк на предложение. Однако ответ прозвучал без тени колебаний:
– Нет. Через полгода собираюсь запустить собственный хедж-фонд.
– Через полгода? В таком возрасте?.. – в глазах Уитмера мелькнуло удивление, смешанное с уважением.
– Уверенность есть. Не веришь – не страшно, – прозвучало спокойно.
После паузы уголки его губ изогнулись в лёгкой улыбке.
– Тогда обязательно свяжись со мной, когда придёт время.
И в этих словах чувствовалось обещание: он станет одним из первых инвесторов. Сумма? Вопрос второй. Гораздо важнее было другое – его преданность и имя. Стоило возникнуть сомнениям в надёжности фонда – и Уитмер встанет первым на защиту.
Именно он уже превратился в фигуру легендарную – что-то среднее между Мартином Лютером Кингом и Стивом Джобсом ресторанного бизнеса. Его голос весил больше сотни подписей, а за его спиной чувствовались целые движения, верившие в справедливость.
– Ну что ж, до встречи, – сказал он, и разговор был окончен.
***
Спустя время стены Goldman вновь встретили знакомым гулом клавиш и шелестом бумаг. На столе мигал экран ноутбука, пальцы быстро выбивали строки кода и цифр, но взгляд всё чаще скользил вниз – к запястью. Там мерцал под светом лампы шедевр часового искусства, тяжёлый и тёплый, словно часть тела.
"Первая ли это вещь в новой жизни?" – промелькнула мысль.
Из всех перемен, что пришлось принять после возвращения, тяжелее всего оказалось смириться с утратой богатства. Четыреста семьдесят миллионов долларов – сумма, от которой кружилась голова, – теперь осталась лишь в памяти.
Картинки прошлого возникали одна за другой: крошечный остров у побережья Вьетнама, утопающий в изумрудной воде; вилла с белыми террасами, утренний шум пальм, запах океана; личный вертолёт, гул его винтов, разрезающих раскалённый воздух.
Всё это теперь казалось далёким миражом.
Кто-то когда-то сказал, что деньги не приносят счастья. Какая же это чушь.
***
Золотистый свет утреннего солнца лился сквозь высокие окна, отражаясь в полированном циферблате хронографа, что покоился на запястье. Тонкий аромат свежезаваренного чая, с нотками горького шоколада, витал в воздухе, смешиваясь с едва уловимым запахом кожаной обивки кресел и старого дерева, пропитавшего стены кабинета. Золотой корпус часов холодил кожу, а их размеренный тик-так, словно биение сердца, напоминал о времени, что неумолимо бежит вперед. Это был первый предмет роскоши в этой жизни – единственный, что удалось себе позволить, несмотря на сто миллионов долларов, заработанных с таким трудом. Половина этой суммы уже растворилась, как дым, в клинических испытаниях, а оставшиеся деньги, подобно семенам, были посеяны в надежде вырастить четыреста миллионов – заветную цель, что манила, как далекая звезда. Роскошь? Она оставалась недоступной, словно мираж в пустыне.
Взгляд скользнул по часам, и тут в поле зрения мелькнула тень – Добби, с его вечно растрепанными волосами и озорной улыбкой, уже суетился у стола, размахивая эскизами.
– Шон, посмотри, что придумали для сделки! Какой тебе по душе? – голос его звенел, будто колокольчик на ветру, а в руках мелькали наброски памятного трофея – "deal toy", символа удачной сделки.
