– Это не ради прибыли, – выдохнул тот. – Это всего лишь бегство от поражения.
Слейтер посмотрел холодно, как хищник на жертву:
– Настоящий хищник не убегает. Настоящий хищник всегда бросается вперёд.
И воздух в комнате наполнился тягучим предвкушением грядущей бойни, где ставки были выше миллиардов – речь шла о власти и страхе, о самом праве называться акулой.
Но в зале возникло ощущение принуждённой осторожности – словно все присутствующие надували щёки, чтобы скрыть внутреннюю тревогу. Кто-то нервно постукивал дорогой ручкой по лакированному столу, оставляя едва заметные царапины на тёмном дереве. Другие теребили уголки своих блокнотов, где чернила от скоропалительных заметок уже начинали расплываться. Портфельный менеджер морщился, будто от горького привкуса эспрессо, остывшего в его чашке: оборонительная тактика хороша для сохранения репутации, но в проигрышной стратегии не нужны аплодисменты. Люди, подсевшие на удержание прежних достижений, неизбежно катятся вниз – хватит лишь одного неверного шага, и власть уходит, как песок сквозь пальцы.
– Сколько кандидатов вы собираетесь выдвинуть? – сорвалось у менеджера. Его голос дрожал от напряжения, а левая рука, сжимавшая край стула, побелела от усилия.
Слейтер посмотрел спокойно, как будто считал карты в уме, поправил тонкую оправу очков, поблёскивавшую в свете люстры, и ответил коротко:
– Двенадцать.
Это слово ударило всех в комнате, словно кувалдой, отдавшись эхом в высоких потолках зала. Двенадцать мест — весь совет целиком. Невозможно представить себе более бесшабашный план: сменить всех сразу, с корнем, как выдернуть сорняки из ухоженного сада. Шаг такой громоздкий, что у многих в груди ёкнуло от простого осознания масштаба риска. Кто-то кашлянул, пытаясь скрыть неловкость, а чья-то ручка выпала из руки, звякнув о стеклянную подставку для воды.
– Это абсолютный прорыв, – холодно произнёс Слейтер, и в его улыбке, кривой, как лезвие, сверкнуло что-то хищное. – Это Хиросима.
Смысл был ясен: одна мощнейшая бомба, один раз – и весь рынок в шоке. Как атомный удар в бизнесе: после такого демонстративного поражения никто уже не посмеет спорить с силой. В глазах присутствующих мелькнуло понимание – эффект устрашения будет работать на протяжении долгих лет. Один из аналитиков, сидевший в углу, машинально потянулся к галстуку, ослабляя узел, словно тот душил его под грузом этой новости.
Появилась команда, резкая, как щелчок хлыста: "Копаем по всем направлениям". Голос, отдававший приказ, был твёрд, но в нём проскальзывала едва уловимая дрожь азарта. Требовалось найти компромат на каждого директора и топ-менеджера – прошлые деловые поездки с подозрительно долгими остановками в Лас-Вегасе, тонкости отпусков на виллах, оплаченных неясно кем, нестыковки в отчётах, где суммы не сходились на пару нулей, любые уязвимости за последние пять лет, вплоть до забытых твитов или сомнительных лайков в соцсетях. Стол накрылся тяжёлой тишиной, в которой отчётливо слышался шелест газет, смятых в руках, и далёкий гул кондиционеров, словно сама комната готовилась к шторму. Где-то в углу тикали настенные часы, их стрелки будто отсчитывали последние секунды перед неизбежным. Шаг за шагом начиналась операция по максимальному давлению – не просто смена совета, но демонстрация силы, которая должна была заставить дрожать всю отрасль, от небоскрёбов Сити до биржевых залов Токио.
"Понял. Будем копать глубоко", – кивнул тот, его голос дрожал, словно натянутая струна, а в горле пересохло, несмотря на глоток воды из хрустального стакана.
***
На следующий день воздух в офисе Shark Capital пропах чернилами свеженапечатанных пресс-релизов и лёгким дымком от перегретого принтера. Заявление, выпущенное компанией, гремело, как раскат грома: "Продажа Harbor Lobster была проведена в спешке, без должного обсуждения и анализа, попирая права акционеров. Голоса 57% держателей акций, требовавших разбирательства, были нагло проигнорированы. Это вопиющее нарушение принципов акционерной демократии и подрыв корпоративной прозрачности. Авторитарное поведение генерального директора Уитмера…"
Слова в заявлении были подобраны с хирургической точностью, каждое – как удар молота. Экономические каналы бурлили, словно котёл, в который подбросили дров. Ведущие, захлёбываясь от восторга, обсуждали каждую фразу. "Это необычно резкие слова для Слейтера, – вещал один из них, поправляя очки, сползавшие с переносицы. – Обычно он сдержан, как шахматист, но тут… это настоящая ярость!" Другой подхватил, размахивая ручкой: "Это объявление войны! Битва будет грандиознее всего, что он затевал прежде!"
Аналитики, сидя за круглыми столами в телестудиях, разбирали каждое слово, словно археологи – древние письмена, пытаясь разгадать его замысел. Но не только его действия будоражили умы. "Самый большой вопрос – что творится в голове у Epicura? Зачем они так поступили?" – вопрошал один из экспертов, потирая виски, словно от головной боли. "Ещё вчера казалось, что это хитрый ход – продать Harbor Lobster по максимальной цене. Покупатель, вероятно, предложил фантастические условия, а Epicura, боясь, что акционеры сорвут сделку, проигнорировала их срочное собрание. Потом они могли бы оправдаться: ‘Мы добились этой цены!’ – и акционеры бы простили".
Мир судит по результатам. Если бы продажа принесла огромную прибыль, Epicura могли бы выйти сухими из воды. Но… 2,1 миллиарда долларов? После налогов и комиссий – жалкие 1,6 миллиарда! Учитывая, что недвижимость компании стоила больше 1,5 миллиарда, бренд, по сути, продали за 600 миллионов – сумму, от которой у аналитиков округлялись глаза, а у акционеров сжимались кулаки. "Это же абсурд! – возмущался один из комментаторов, его голос срывался от негодования. – Бренд такого калибра стоит от 2 до 4 миллиардов! А они отдали его за копейки!"
Но этим скандал не ограничился. Epicura объявила, что не собирается возвращать вырученные деньги акционерам. Ни дивидендов, ни выкупа акций, ни погашения долгов – ничего. В комнате для переговоров, где ещё витал запах лака от новой мебели, эта новость вызвала гул, похожий на рой потревоженных пчёл. "Это безумие! – восклицали аналитики. – Даже самые молчаливые акционеры взбунтуются!" У Epicura было около 1,5 миллиарда долларов в резерве, и все ждали, что акционеры поднимут бурю, не позволяя Уитмеру растратить эти деньги.
"Даже институциональные инвесторы, которые обычно полагались на консультантов, теперь вынуждены будут вмешаться, – звучало в эфире. – Все, кто хочет хоть копейку дивидендов, встанут на сторону Shark Capital". Слейтер знал это и бил точно в цель. Его атака была подобна шахматному гамбиту – рискованному, но с шансом на полный разгром.
И вот, под звон бокалов с минералкой и шорох бумаг, Shark Capital подала список кандидатов в совет директоров. Это был сигнал к началу битвы. Но в воздухе уже чувствовался запах надвигающегося шторма – едкий, как озон перед грозой. Слейтер, словно акула, почуявшая кровь, готовился к прыжку, и вся отрасль затаила дыхание, ожидая, чем закончится этот бой.
Когда эксперты заглянули в свежий список кандидатов, в студии прокатился вздох, словно кто-то внезапно распахнул окно и впустил ледяной воздух.
– Все двенадцать мест? Такого ещё не бывало! Даже в самых ожесточённых схватках оставляли несколько кресел неприкосновенными…. Это ведь прямая заявка: пощады не будет! – воскликнул один из панелистов, ударив ладонью по столу.
Другой, поправив очки, добавил сипловатым голосом:
– Раньше "Shark Capital" максимум выдвигал пятерых. А теперь весь совет…. Значит, ставка сделана на самый безрассудный и грандиозный риск за всю их историю.
Имя Великой Белой Акулы звучало теперь как раскат грома. Всё внимание мгновенно переключилось на главный вопрос:
– Чем ответит "Эпикура"?
