— Бейте их! Держите фланги! Не дайте им добраться к реке!

Риччи, вскинув руку, крикнул:

— Засада! В укрытие! Пулемёты, огонь! Первый взвод, за мной! Второй — на правый фланг!

Итальянцы бросились к камням и редким кустам, но пули косили их ряды. Рядовой Антонио Бьянки, молодой, с веснушчатым лицом, упал, пуля пробила ему грудь, его крик утонул в грохоте выстрелов, а кровь, алая, растеклась по пыльному мундиру. Винченцо, схватив пулемёт Fiat-Revelli, установил его на валун, его мозолистые руки дёрнули затвор, и пулемёт загрохотал, посылая очередь в сторону холма. Пули взрывали землю, поднимая облака красноватой пыли, но пуля, выпущенная абиссинским стрелком, пробила его плечо, разорвав мундир. Винченцо, выругавшись, упал на колено, кровь хлынула, окрашивая пыль алым цветом. Он крикнул, его голос был хриплым от боли:

— Маттео, держи пулемёт! Стреляй, а не стой!

Маттео, укрывшись за валуном, схватил винтовку Carcano, его руки дрожали, а глаза, полные ужаса, метались по полю боя. Он стрелял, но пули уходили в пустоту, а крики раненых били по нервам. Он сказал, но его голос был едва слышен:

— Лейтенант, их сотни! Они знали, что мы идём сюда! Мы не выберемся!

Джулио Мартелли, укрывшись за опрокинутой повозкой, стрелял из пистолета Beretta, его лицо было искажено напряжением. Он крикнул, стараясь перекрыть треск выстрелов:

— Маттео, держись! Первый и второй взвод, на левый фланг! Пулемёты, бейте по холму! Третий, прикройте тыл!

Но абиссинские воины, ловкие и быстрые, двигались между камнями, их винтовки стреляли с пугающей точностью. Один из них, молодой, с татуировкой на руке, прицелился из Lee-Enfield и выстрелил, пуля пробила шею рядового Луки Карли, тот захрипел, падая в пыль, его руки судорожно сжали песок. Советские солдаты, укрываясь за валунами, вели огонь, их винтовки Мосина издавали резкие хлопки, и каждый выстрел находил цель. Коренастый русский, с шрамом на щеке, кричал:

— Левый фланг, окружайте! Гранаты на центр!

Итальянская колонна, растянутая и дезорганизованная, начала ломаться. Рядовой Марио Ферри, худощавый, с каштановыми волосами, пытался перезарядить винтовку, но пуля, выпущенная советским снайпером, пробила ему висок, и он рухнул, его глаза застыли в удивлении. Повозка с пулемётами, запряжённая мулами, опрокинулась, когда животные, обезумевшие от выстрелов, рванулись в сторону. Пули разрывали деревянные борта, щепки разлетались, а мулы, крича, падали. Риччи, раненный в ногу пулей, упал на колено, его фуражка слетела, обнажив потные волосы, слипшиеся от пыли. Он крикнул голосом полным отчаяния:

— Держать строй! Не отступать! Третий взвод, ко мне! Пулемёты, огонь!

Но третий взвод, потеряв половину людей, дрогнул. Лейтенант Паоло Росси, высокий, с тёмными усами, вёл взвод, но пуля, выпущенная абиссинским стрелком из винтовки, пробила ему грудь. Паоло, кашляя кровью, упал, его руки сжали песок, а глаза, полные боли, смотрели в небо. Солдаты, видя смерть командира, закричали, их голоса, полные паники, разносились по долине:

— Они повсюду! Бежим! К Асмэре!

Советский командир, стоя на холме, заметил панику и махнул рукой, его люди, вместе с абиссинцами, начали спускаться, окружая итальянцев. Их движения были стремительными, как у хищников, загоняющих добычу. Абиссинский стрелок, с красной повязкой на голове, выстрелил из пистолета-пулемёта, очередь срезала двух итальянцев, их тела рухнули, как подкошенные. Другой воин, с винтовкой Carcano, стрелял с колена, его пули выбивали солдат одного за другим. Советский солдат бросил гранату в центр итальянской группы, и оглушительный взрыв разметал солдат, их тела рухнули на землю, а дым, чёрный и густой, поднялся к небу, закрывая солнце.

Риччи, хромая, пытался собрать остатки своего взвода, но пуля, выпущенная советским снайпером, пробила ему плечо, и он упал, его лицо исказилось от боли. Он крикнул:

— Джулио, веди людей! К реке! Мы ещё можем…

Джулио, стреляя из пистолета, пытался удержать позицию, но пуля, выпущенная абиссинцем, вонзилась в его бок, пробив мундир. Он застонал, упал на колени, его рука всё ещё сжимала Beretta, но силы покидали его. Он шепнул, его голос был едва слышен:

— Альберто… Мы не выберемся… Прости…

Маттео, видя падение командиров, бросил винтовку и побежал, его сердце колотилось, а мысли путались: «Я не хочу умирать! Не здесь, не так!» Но пуля, выпущенная советским солдатом, догнала его, пробив спину, и он рухнул лицом в песок, его пальцы вцепились в землю, как будто ища спасения. Рядовой Джованни Ломбарди, один из немногих, кто остался жив, полз к реке, его нога, простреленная, оставляла кровавый след. Он шептал, его голос дрожал:

— Мама… Я не хотел… Не здесь…

Бой длился два часа, пыль и дым застилали долину, как саван, а солнце, стоящее в зените, жгло немилосердно. Крики раненых, итальянцев и абиссинцев, смешивались с треском винтовок, хлопками гранат, ржанием умирающих мулов. Земля, пропитанная кровью, стала липкой. Итальянцы, потеряв триста пятьдесят человек убитыми, лежали среди камней и кустов, их тела, изломанные, покрытые пылью и кровью, казались частью пейзажа. Пятьдесят солдат, включая Риччи и Мартелли, были взяты в плен, их руки связали грубыми верёвками, лица были покрыты кровью, потом и грязью. Остальные, около тысячи шестисот человек, бросив винтовки, пулемёты и повозки, бежали к Асмэре, их мундиры были порваны, сапоги сбиты, а глаза полны ужаса. Абиссинские воины, крича на амхарском, преследовали их, их винтовки стреляли в спины бегущих, а советские солдаты, собрав пленных, перегруппировались и исчезли в холмах.

Поле боя, усыпанное телами, оружием и обломками повозок, выглядело как картина ада. Солнце жгло землю, и кровь, смешанная с пылью, спекалась в корку, красную, как закат. Мёртвые итальянцы лежали в неестественных позах: рядовой Луиджи Мартини сжимал винтовку, его лицо застыло в гримасе боли; лейтенант Карло Верди смотрел в небо пустыми глазами, его рука всё ещё тянулась к фляге. Пулемёт, из которого стрелял Винченцо, лежал рядом, его лента была пуста, а ствол дымился, нагретый докрасна. Винченцо, с простреленным плечом, был жив, но без сознания, его кровь пропитала мундир, а дыхание было слабым. Абиссинские воины, обходя поле, собирали трофеи: винтовки Carcano, патронные ленты, штыки, даже пуговицы с мундиров. Один из них, молодой, с длинным шрамом на руке, поднял итальянский пистолет Beretta, осмотрел его и сунул за пояс. Другой, постарше, с седыми волосами, пнул тело итальянского офицера и сказал на амхарском, его голос был полон презрения:

— Они пришли за нашей землёй. Теперь она пьёт их кровь.

Советский командир, стоя на холме, смотрел на поле боя, его глаза, холодные и внимательные, оценивали результат. Его помощник, коренастый, с винтовкой Мосина, сказал, вытирая пот:

— Иван, мы их разбили. Триста пятьдесят убитых, полсотни пленных. Полковник уже в Аддис-Абебе, начальство будет довольно.

Командир, кивнув, ответил:

— Хорошо, Пётр. Но итальянцы сюда вернутся. Готовь людей, укрепляй лагерь. Пленных в яму, пусть ждут.

Риччи, связанный, с ранами в плече и ноге, сидел у валуна, его лицо, бледное от потери крови, было искажено гневом и болью. Рядом, тоже связанный, лежал Мартелли, его бок кровоточил, дыхание было тяжёлым, а глаза, полузакрытые, смотрели в пустоту. Риччи, стиснув зубы, сказал:

— Джулио, мы не сдадимся. Грациани найдёт нас. Он не оставит Лоренцо… и нас.

Мартелли, с трудом подняв голову, ответил, его голос был едва слышен:

— Альберто… Мы потеряли слишком много… Они знали, где нас ждать… Кто-то предал нас…

Рядом сидели другие пленные, их лица, покрытые пылью, кровью и потом, выражали страх и отчаяние. Рядовой Карло Верди, молодой, с дрожащими руками, шептал, его глаза были полны слёз:

— Я хочу домой… Мама в Неаполе… Она ждёт меня… Я не должен был здесь…

Советский солдат, с винтовкой наперевес, сказал на ломаном итальянском:

— Молчать. Идти. Или стрелять.