Мария, втираясь в доверие, начала с Манштейна:

— Герр генерал, ваши стратегии впечатляют. Сейчас очень много разговор про Африку. Как Берлин видит Африку и наше в ней присутствие?

Манштейн, польщенный ее интересом, ответил:

— Фройляйн, Африка — это настоящая шахматная доска. Мы играем осторожно.

Риччи, отхлебнув вино, заговорил:

— А Италия действует решительно. Селассие слаб, его армия — это дикие племена.

Мария заинтересованно спросила:

— А если СССР усилит его? Я слышала в разговорах, что они могут возить грузы через Судан.

Манштейн усмехнулся:

— Их караваны не дойдут. Судан под контролем англичан.

Шульц, молчавший до этого, заговорил:

— Хельга, вы задаёте много вопросов. Кто вы?

Мария улыбнулась:

— Секретарь Круппа, Ганс. Люблю стратегию. А вы расскажите мне о гестапо?

Шульц замялся, его щёки покраснели:

— Мы ловим врагов Рейха. Он замолчал, не зная, что еще сказать и все рассмеялись.

Лиссабон, сентябрь 1935 года

Лиссабон жил в ритме фаду, его семь холмов, и река Тежу дышали историей. Алфама, лабиринт узких улочек, вымощенных потёртым булыжником, вилась меж домов с облупившейся штукатуркой, где фасады сияли оранжевым, голубым и охрой под сентябрьским солнцем. Балконы, увитые жасмином, геранью и плющом, колыхались от бриза, бельё на верёвках танцевало в такт ветру, а старухи в чёрных платках сидели у порогов, перебирая чётки и шепча молитвы. Дети, босые, гонялись за кошками, их смех эхом разносился по переулкам, смешиваясь с криками торговцев, предлагавших апельсины и жареные каштаны. Жёлтые трамваи, звеня, карабкались по холмам, их окна отражали витрины кафе, где официанты в белых фартуках разносили эспрессо, паштейш и красное вино. Площадь Коммерции, с мраморной статуей Жозе I, возвышалась над Тежу, чьи воды блестели, отражая облака и паруса фелук. Торговцы раскладывали корзины с пробковыми фигурками, вышитыми платками и оловянными солдатиками, а дети гонялись за голубями, чьи крылья хлопали над мостовой. Порт бурлил: корабли качались у причалов, матросы в потёртых куртках выкрикивали команды, грузчики тащили ящики с вином, а чайки кружили над мачтами, их крики сливались с гулом города. Ночью Лиссабон преображался: фонари отбрасывали золотые блики на булыжник, таверны Алфамы оживали, гитары пели, а голоса фадишты, в чёрных платьях, выводили тоскливые ноты, что эхом разносились над рекой. Кафе «А Бразилейра», с бронзовыми статуями поэтов, зеркальными стенами и мраморными столиками, гудело спорами интеллигенции, поэты цитировали Камоэнса, а шпионы обменивались взглядами. Церковь Санту-Антониу, с белыми стенами и колокольней, стояла тихо, её тени скрывали секреты веков. Португалия Салазара хранила нейтралитет, но Лиссабон был ареной шпионажа: немецкие дипломаты сновали в консульствах на Авенида да Либердаде, британские офицеры в штатском следили за доками, а испанские фалангисты, скрываясь от республиканцев, плели заговоры в тёмных углах таверн. Слухи о путче в Мадриде, советских планах в Африке и британском давлении на Суэц гудели в кафе, где рыбаки, поэты и агенты спорили до хрипоты, а их голоса тонули в звоне бокалов и стуке трамваев.

20 сентября 1935 года Виктор Рябинин, под видом Пьера Лефевра, прибыл в Лиссабон, следуя за Кармен Руис, подозреваемой в шпионаже для фалангистов. Город встретил его шумом и светом: набережная Тежу сияла, чайки кричали, фонари отражались в воде, а паруса фелук качались в сумерках.

Рябинин вошёл в таверну «Мария да Фонте» в Алфаме. Деревянные столы покрывали клетчатые скатерти, стены украшали азулежу с кораблями, гитарист наигрывал фаду, его голос дрожал, как волны. Кармен сидела в углу. Она разговаривала с Антониу Перейрой, 42-х летним, португальским офицером, связанным с фалангистами. Перейра, коренастый, с короткими чёрными волосами и жёстким взглядом, в тёмном пиджаке, говорил тихо, его руки нервно сжимали стакан с вином.

Рябинин подслушал:

Кармен говорила дрожащим голосом:

— Антониу, фаланга готова? Мадрид ждёт сигнала. Мой брат… они не отпустят его.

Перейра понизил голос:

— Санхурхо в Лиссабоне, отель «Авиш», комната 312. Путч 10 октября в Наварре и Севилье. Назови имена в PCE, Кармен, или Рауль умрёт.

Кармен, теребя платок, сказала:

— Я не предам республиканцев. Но Рауль… Лефевр следит за мной.

Перейра, покачал головой, его глаза сузились:

— Убери Лефевра, или Санхурхо сделает это.

Рябинин подошёл к Кармен после ухода Перейры:

— Сеньорита Руис, нам нужно говорить. Я слышал про Санхурхо. Так вы с PCE или с фалангистами?

Кармен испугалась:

— Пьер? Вы не должны быть здесь. Это не ваша игра, и вы не поймете.

Рябинин спросил:

— Ты рискуешь Испанией ради брата? Назови мне имена фалангистов.

Кармен задрожала:

— Рауль в Сарагосе, его держат в подвале. Я делаю это, чтобы спасти его. Завтра, кафе «А Бразилейра», полдень. Я дам вам имена.

— Если ты лжёшь, Кармен, то тебе не уйти. Но я могу помочь с Раулем, если выберешь правильную сторону.

Кармен опустила голову и понизила голос:

— Дайте мне шанс, Пьер. Я не предатель, но брат — это всё, что у меня осталось.

21 сентября, в кафе «А Бразилейра», с бронзовыми статуями поэтов и зеркальными стенами, Кармен ждала Рябинина. Уличные фонари отбрасывали блики, официанты разносили эспрессо, гул разговоров смешивался с звоном чашек. Кармен, в тёмно-зелёном платье, выглядела измученной, её пальцы теребили платок:

— Пьер, вот имена: Мануэль Гомеш, адъютант Санхурхо, Хосе Вела, связной.

Рябинин:

— Почему ты с Перейрой? Только из-за шантажа братом?

Кармен:

— Санхурхо держит Рауля. Я притворяюсь, чтобы выиграть время. PCE не доверяет мне, но я верю в республику.

— Где Санхурхо? Дай мне всю информацию, Кармен.

— Отель «Авиш», комната 312. Но если вы пойдете, то Рауля убьют.

Рябинин смягчился, ему стало жаль ее:

— Я найду способ спасти его. Но ты должна выбрать: PCE или фаланга.

— Я с республиканцами. Дайте мне время, и я найду еще информацию.

23 сентября, у церкви Санту-Антониу в Алфаме, Рябинин встретил Кармен рано утром. Кармен, в синем платье, держала свёрток:

— Пьер, это планы Санхурхо: списки в Севилье, даты путча.

— Почему ты продолжаешь, Кармен? Ты могла бы исчезнуть.

— Испания — мой дом. Я потеряла всё, кроме Рауля и веры в республику. Если я уйду, фалангисты победят.

— Я верю тебе. Дай мне связного Санхурхо.

— Хосе Вела, он будет в таверне «Эстрела» завтра. Но если Рауля убьют, я не прощу вас.

— Я сделаю всё, чтобы спасти его, Кармен.

Рябинин отправил шифровку: «Кармен дала имена: Гомеш, Вела, письмо и планы Санхурхо. Путч 10 октября. Брат — заложник. Проверяю».

30 сентября 1935 года в Эритрее, в лагере у Асмэры, итальянские войска отрабатывали манёвры под палящим солнцем. Песок хрустел под сапогами, раскалённый воздух дрожал над скалами, отбрасывавшими резкие тени. Горы Данакиля, поросшие колючим кустарником, высились на горизонте, их вершины терялись в дымке. Солдаты в выцветших формах цвета хаки, с лицами, покрытыми пылью и потом, двигались цепями через пустыню, таща ящики с патронами и снарядами. Лагерь, окружённый колючей проволокой, гудел: палатки трепетали на ветру, верблюды ревели, их копыта поднимали облака пыли. В центре стояла штабная палатка, где карты Эритреи и Абиссинии лежали на грубо сколоченном столе, рядом с кувшинами воды и стопками документов.

Рядовой Джузеппе Ломбарди, худощавый, с тёмными кудрями, прилипшими ко лбу, нёс ящик, его рубашка промокла от пота. Он споткнулся о камень и выругался, обращаясь к товарищу, Луке Мартино, коренастому, с обожжённым солнцем лицом и мозолистыми руками:

— Лука, эта жара настоящий ад. Сколько ещё нам тут ходить?