Мичман, ответственный за провиант, закупил у своего купчика-приятеля мясо. Двадцать восемь пудов! Прекрасный бизнес-план: один продает тухлятину по цене парной телятины, другой покупает, скармливает матросам, а прибыль делят по-братски.

Потом закупали провиант для господ офицеров, потом долго добирались до броненосца, по пути едва не потопив рыбаков, пока то, пока сё — мясо стухло окончательно, покрылось ковром из опарышей. Когда варили борщ, дух стоял тот ещё.

Что должен был сделать корабельный врач? Должен был, зажав нос одной рукой, а другой крепко держа перо, составить акт: продукт непригоден к употреблению. И приказать — борщ за борт, на радость морской фауне.

Однако командир «Потемкина» воспротивился: какой позор для Андреевского флага! Выбросить добро? Да мы осмеяны будем всем флотом!. И доктор малодушно махнул рукой, записал борщ как продукт доброкачественный. Итог? Кровавый бунт. И доктора убили. И командира убили. И еще множество всякого народа полегло. Нет, уж лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер!

Эту максиму я усвоил намертво. Возможно, именно благодаря ей я и не нашел себе места лучше, чем имитация полёта на Марс за гроши, зато на хозяйских харчах, от которых зубы выпадают раньше времени.

Но одно дело — гроши, а другое — зубы. Зубы, знаете ли, вещь дорогая. За десять тысяч в месяц новые не вставишь.

— Медосмотр? — Андрей Витальевич оторвался от графика, бровь поползла вверх, изображая легкое недоумение и занятость более важными делами. — Он будет через… — он ткнул пальцем в календарь на стене, — через четыре дня. Тогда и проведете, по плану. Всё по графику.

— Я настаиваю, — повторил я. Спокойно. Без надрыва. Без истерики. Это работает лучше крика.

Короткая пауза. Командир взвешивал: рискнуть или перестраховаться?

— Хм… Если настаиваете, — произнес он, наконец, с легкой гримасой человека, уступающего назойливому просителю, — то проводите. Сразу после обеда. Чтобы не сбивать распорядок дня.

После обеда. О, этот обед! Вечная «Перапёлка» Вечная кашка «Рассвет». И венец творения — витаминный чай «Крузенштерн» на лимонной цедре. Цедра, должно быть, видела лимон лишь в иллюстрированном атласе растений. На чайном пакетике честно написано «Аскорбиновая кислота — 2 мг». В сутки же человеку требуется минимум пятьдесят! И это только витамин С. А где В? Где К? Где железо? Где элементарная свежая зелень?

Я приступил к осмотру. Начал со взвешивания. Весы у нас бытовые, но электронные. Самые дешевые, конечно. Да еще юзаные, кто-то из дома принес. Батарейка, без которой они не работают, хранилась у командира. Стратегический запас! Чтобы мы не баловались, не портили инструмент и не пугались горящих чисел, мене такел, упарсин. Командир выдал драгоценную батарейку. И весы ожили, чтобы огласить приговор.

Цифры высветились на дисплее с беспощадной ясностью. За сорок два дня полёта лично я потерял одиннадцать с половиной килограммов массы. Одиннадцать с половиной! Имитация — имитацией, но потеря-то была самой что ни на есть настоящей. Масса эта была отнюдь не лишняя. Совсем не лишняя. Она была моей плотью, моей силой, моим запасом прочности.

Результаты остальных были не лучше. Плюс-минус килограмм-другой в ту или иную сторону. Меньше всех похудел сам Андрей Витальевич — всего семь килограммов. Но он и перед стартом весил негусто — шестьдесят четыре килограмма, летчики-истребители, они такие. Небольшие, но твердые. Бриллианты наших вооруженных сил.

Больше всех пострадал Антон: восемьдесят девять было — семьдесят шесть стало. Бортмеханик таял на глазах.

Но цифры на весах были лишь верхушкой айсберга. Хуже было другое. Куда хуже. Когда я заглянул в рты коллегам-астронавтам, меня ждало единодушное и безрадостное зрелище. У всех без исключения, даже у командира, я увидел опухшие, рыхлые, кровоточащие десны. Увидел шатающиеся зубы. Увидел ту самую бледность, ломкость ногтей, общую вялость и апатию, что кричали об одном: цинга. Классическая, беспощадная, морская, полярная, а теперь и марсианская цинга.

Там, в Настоящей Антарктиде, с этой незваной гостьей боролись. Во-первых, физическим трудом. Издавна замечено: когда человек ворочает тяжести, рубит лед, таскает снаряжение — цинга отступает. Мускулы напрягаются, кровь бежит быстрее, организм мобилизуется. Во-вторых, овощи. Пусть не первой свежести — но картошка, лук, морковь, квашеная капуста — каждый день. И в-третьих, профилактика — витаминно-минеральные таблетки «глутамевит». Спецзаказ для полярников, с ударными дозами всего необходимого. В обычной аптеке сегодня такое чудо не купишь.

А у нас? А у нас — что? Наш физический труд сводился к двадцати минутам на велотренажере, резиновый эспандер, да уборка по кораблю. Овощей никаких, только жалкая щепотка сушеной зелени в «Перапёлке», больше для цвета, чем для пользы. Витамины? Ах, да! Наш «Крузенштерн»! Целых два миллиграмма аскорбинки на пакетик! Суточная потребность — минимум пятьдесят. И это только один витамин! А где остальные? Где витамины группы В, без которых нервная система превращается в оголенный провод? Где витамин К, отвечающий за свертываемость крови, чтобы синяки не расползались как пятна масла? Где витамин А? Где железо?

А солнце? У нас, правда, есть «горное солнце» которое по десять минут через день, облучает нас. Но песок плохая замена овсу.

Отсюда и цинга. Отсюда и выпадающие зубы. Отсюда и сыпь, и синяки, и эта всепроникающая усталость, что тяжелее свинцового скафандра. Мы не летим к Марсу. Мы медленно тлеем под землей, жертвы скупости, глупости и прекраснодушной игры в космонавтику. И самое страшное — что начальство, как тот командир с «Потемкина», вероятно, сочтет все это незначительными издержками эксперимента, а доктора, то есть меня, паникером, не умеющим поддерживать бодрый дух экипажа.

Но я помню уроки Настоящего Доктора. Я напишу акт. В двух экземплярах. Один — командиру. Второй — в конверте, на Большую землю. Пусть знают. А зубы… Зубы Антона — это только начало. Пока не поздно. Хотя, боюсь, поздно уже. Мы все уже на дне этой витаминной ямы. И вылезать из нее предстоит долго, мучительно и, главное, безо всякой гарантии, что начальство признает свою ошибку. Они скорее спишут все на индивидуальные особенности организма или непредвиденные сложности симуляции.

Воздух в крошечной кухоньке нашего космического корабля был несвежим, как застоявшийся суп, и отдавал подгорелыми насекомыми, стиральным порошком и чем-то ещё — чем-то глубоко неправильным, скрытым под поверхностью. Сладковато-гнилостным. Запахом, который напоминал о том, что все здесь было неправильным, ненастоящим, кроме, возможно, медленного умирания.

Я закончил осмотр, обдумал результат. Картина была яснее прозрачного иллюминатора в открытом космосе, если бы такие иллюминаторы у нас были. Их не было. Только серые стены, давящие на сознание.

— Андрей Витальевич, — начал я, и мой голос прозвучал чужим, слишком громким в этой гробовой тишине. — Цинга. Это не просто… ну, вы знаете, истории про выпавшие зубы моряков прошлых лет, Колумб, Магеллан, Георгий Седов… — я посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. От усталости? Голода? Или от того самого сладковатого запаха, исходящего неизвестно откуда. Порой так пахнет сдохшая крыса в городской квартире — съела ядовитую приманку, и умерла под полом. Но здесь крыс никто не видел — нечем им тут поживиться. Или есть чем?

— Цинга — это гниение изнутри. Она подтачивает сосуды, как ржавчина — сталь. Размягчает кости. Превращает мышцы в тряпку. Она не просто причиняет дискомфорт, командир. Она методично убивает. Каждого из нас. И если не принять мер…

Я оставил фразу висеть в спертом воздухе. Меры. Слово звучало как насмешка в этой комнате, имитирующей металлическую конструкцию, летящую в никуда, а на самом деле спрятанную где-то глубоко под землей. Первоначально, это было противоатомное убежище из пятидесятых годов — так мы решили всем экипажем. Убежище для первых лиц области. Семьи первого секретаря обкома, например.