Взаимодействие людей в малых закрытых сообществах изучено давно и досконально. На примере арктических и антарктических станций. Известно: главный враг — безделье. Оно рождает скуку, скука — раздражение, раздражение — конфликты, конфликты — саботаж, а там и до бунта недалеко. Бунт на орбите никому, похоже, не нужен. Потому мы стараемся. Изо всех сил. До седьмого пота, который, в условиях невесомости, немедленно превращается в облачко мелких капелек, дрейфующее по отсеку. Разумеется, только в воображении.

Девиз нашего полёта, вывешенный на видном месте рядом с портретом Сами Знаете Кого, гласит: «Труд, труд и еще раз труд!» Портрет старый, начала века, на нём он похож на агента Смита: в чёрном костюме, чёрных очках, и юный Октябрь впереди.

Командир, Андрей Витальевич, человек железной воли и несгибаемого духа, не дает ни малейшего шанса бациллам лени, разгильдяйства и пессимизма. Он, как опытный санитар леса, выкуривает их календарным планом работ. Каждый занят делом. Физическим или умственным. Главное — занят. А это поддерживает дисциплину лучше любых призывов. Хотя призывы тоже имеют место быть.

Итак, работа.

Мне, к примеру, поручено ответственное задание: пересчитать количество запятых в романе «Из Пушки на Луну». Роман этот был взят как художественная литература для культурного досуга. Теперь моя доля — считать запятые. Интересно, зачем? Может, там зашифровано послание? Или проверяется моя усидчивость? Нет, улёжчивость. Пока я досчитал до трёх тысяч семьсот четырнадцати. Запятых, не страниц. Работа кропотливая. Отвлекает от мыслей о Земле.

Бортинженеры заняты не менее важным делом — ремонтируют старый, 1975 года выпуска, ламповый телевизор «Рекорд-312». Он хранился здесь, видимо, с прежних счастливых дней, когда ровно в двадцать один час просыпалось Время. Зачем его ремонтировать? Аналоговый сигнал остался в прошлом. Но приказ есть приказ. Они сидят, вооружившись паяльником и инструкцией на пожелтевшей бумаге, и спорят о назначении каких-то закорючек. Периодически раздается: «Держи!» и звон разбитого стекла, то гуманитарий Антон проявляет инициативу. Труд облагораживает.

Научные же работники, Василий и Олег, фиксируют скорость прохождения крысы по лабиринту. Лабиринт — картонный, склеенный из упаковок пюре «Торопыжка». Крыса — игрушечная, пластмассовая, на палочке. Её по строгому графику, утвержденному командиром, по очереди водят то Василий, то Олег. Засекают время по часам «Янтарь», записывают в журнал наблюдений. «Крыса № 1 (красная). Заход в сектор „А“: 14:03:15. Выход из сектора „Г“: 14:05:42. Отмечена дезориентация в секторе „Д“. Причина не установлена». Важнейшее исследование! Возможно, оно прольёт свет на проблемы ориентации в невесомости. Или на проблемы пластмассовой промышленности. Опять жизнь кипит! Настоящая научная мысль то бьёт ключом Сариг, то капает, как неисправный кран. Наш кран не капает, наш кран починили бортинженеры в первый же день.

Взаимодействие людей в малых закрытых сообществах изучено давно… Ну, вы поняли. И мы стараемся. Из последних сил. Потому что расслабиться — значит подставить себя под удар командирского взгляда, ледяного, как космическая синева, опять же воображаемая.

Отдыхаем лишь в часы приёма пищи. Сакральные минуты! Здесь включается искусственная сила тяжести. Отечественная разработка, не имеющая аналогов в мире. Говорят, на западе ахнули, когда узнали. Миллиарды обещали заплатить, но нет, накося, выкуси!

Включается она по команде вахтенного: внимание, весомость! На эти полчаса мы становимся людьми. Можно поставить чашку на стол! Не примагниченную, а просто так! Чудо. Мы кипятим воду в чайнике «Тайга», строго по норме — 250 миллилитров на человека, полтора литра на всю команду, и завтракаем, обедаем или ужинаем. Меню циклическое, как смена дежурств.

На первое у нас либо «Борщок Императорский», либо вермишелевый супчик «Перапёлка» на как бы курином бульоне. Вклад братской Беларуси, да-да, полёт — пример современной международной интеграции в области Космоса. На второе — либо кашка овсяная «Рассвет», либо картофельное пюре «Торопыжка». На третье — кисель «Розовое детство», или чай зелёный, краснодарский.

Не ресторанное питание, конечно. Но это же космос, а не ресторан «Прага»! Здесь другие приоритеты. Другие задачи. Здесь мы покоряем просторы, а не меню. Зато — и в этом главное утешение — всё даром. Ни копейки из своего кармана. Государство обеспечивает. Полностью. Борщом Императорским и пластмассовой крысой. Чего еще не хватает для счастья на орбите? Разве что еще одной запятой в романе «Из Пушки на Луну». До конца задания осталось триста страниц. Или десять тысяч запятых? Всё смешалось в моей голове, как ароматы в невесомости. Работаем дальше.

Сегодня мы удалились от Земли на миллион километров. Так далеко человечество ещё не забиралось, автоматические станции не в счёт. По этому поводу выпустили стенгазету: «К звёздам!». Командир велел, да. Выдал лист ватмана, тушь, фломастеры и прочие письменные принадлежности. Убрали крошки со стола, распределили обязанности, и работа закипела.

Я плакатным пером изобразил заголовок, красной тушью, но почему-то готическим шрифтом. Командир хмыкнул, но возражать не стал.

Космонавты-исследователи Василий и Олег сочинили поэму, маленькую, но симпатичную, с торжественным началом: «Ты лети, моя ракета// Сквозь пространство пустоты».

Бортмеханик Антон нарисовал наш космический корабль, в его воображении он вышел весьма импозантным, на фоне красных марсианских гор, с большим зеркалом-отражателем на корме, слегка, правда, кривоватым. Это я с намёком, сказал Антон, но каким намёком, не сказал.

Бортмеханик Иван в шесть фломастеров изобразил человека у штурвала, но кто это, мы не разгадали. Лысый, ростом невелик (что особенно контрастировало с монументальностью корабля Антона), с хитрющим прищуром, странной, будто бы односторонней усмешкой (коричневый фломастер дал сбой на половине рта), с маленькими поросячьими глазками. И в этих глазках читалась какая-то необъяснимая, всепрощающая доброта. Изобразил, а затем превратил лист ватмана в полноценную стенгазету: сверху и снизу посадил на реечки, приспособил верёвочку, и, при общих аплодисментах, повесил всё на гвоздик в отсеке управления полётом, он же столовая, он же библиотека, а отныне и красный уголок тоже.

И здесь, за рубежом миллиона километров, обнаружилось, что мы в далеком космосе не одни.

В разгар торжественного обеда (по случаю первого миллиона — двойная порция 'Торопыжки), на стол выбежал таракан. Большой. Рыжий. Усатый. Он шевелил усиками с видом полного хозяина положения.

Воцарилась тишина. Шесть пар глаз уставились на незваного гостя. Мысли пронеслись параллельно, как в голове шахматного чемпиона:

Проблема? Несанкционированная биологическая единица на борту! Возможный переносчик бактериальной или вирусной инфекции!

Ресурс! Источник живого, свежего белка! В условиях ограниченного рациона — бесценный!

Наука! Откуда? Как выжил? Можно поставить интересные эксперименты!

Командир первым опомнился. Он поднял руку, останавливая порыв Василия, уже потянувшегося за салфеткой (явно с негуманными намерениями).

— Стоп! — скомандовал Андрей Витальевич. — Живьём брать демона! Он подлежит изоляции и изучению!

Пришлось оставить в живых. Ради науки. Ради отчетов. Ради возможности написать: «Обнаружен и изучен представитель земной фауны»

— Ничего, — философски заметил Олег, наблюдая, как Иван ловко накрывает таракана пластиковым стаканчиком от «Торопыжки», — где один, там, по законам вероятности и биологии, рано или поздно, должно быть много. Стратегический запас белка, так сказать.

Вот так и проходит наш полёт.

После обеда опять погрузились в невесомость.

Запятые я стал вписывать в журнал на глазок. Опытным путём рассчитал, что в среднем на страницу приходится двадцать восемь запятых, и стал отмечать около этого числа. Плюс-минус. От двадцати двух до тридцати четырех. За десять тысяч в месяц и это слишком точно.