Я не думал. Я действовал. Подхватил ее на руки — она была легкой, несмотря на доспехи — и повалил на холодный каменный пол лестничной площадки. Луч изнанки из узкого окна высветил пылинки, танцующие в воздухе. Мои пальцы дрожали, отстегивая пряжки ее кожаной куртки. Под ней — простой холщовый хитон, а под ним… обычное льняное белье. Никаких кружев. Но вид этой простоты, этой теплой кожи под грубой тканью, вздымающейся груди… Он сводил с ума сильнее любого шелка. Я прижался губами к ее шее, чувствуя, как бьется жилка под кожей, слыша ее прерывистые стоны.

— Стой! — пронзительный, истеричный крик разрезал пыльный воздух. — Это меня! Меня надо! Ты не туда лезешь, милый! Остановись!

Аманда. Она стояла на пару ступеней выше, ее рыжие волосы растрепаны, лицо искажено ревностью и паникой. Она протягивала ко мне руки.

Стражница подо мной недовольно цыкнула, ее тело напряглось, готовое к обороне или… к продолжению? Этот звук, этот жест… они как ледяная вода. Миг — и пелена афродизиака слегка рассеялась. Я понял. Понял, что делаю. Понял, где нахожусь. Понял, с кем я это делаю.

С отвращением к себе и к безумной рыжей, что устроила этот цирк, я резко оттолкнулся от стражницы и вскочил на ноги. Она осталась лежать на полу, растерянная, с разорванным у ворота хитоном, тяжело дыша, смущенно прикрываясь руками.

— Извини, — буркнул я ей, голос хриплый от неконтролируемого возбуждения и ярости. — Это не я. Это… — Я не стал объяснять. Не ее вина.

Я схватил Аманду за руку выше локтя — не за запястье, а жестко, как тисками. Она вскрикнула от боли.

— Ты что творишь?! — прошипел я, таща ее вверх по лестнице. Она спотыкалась, пытаясь вырваться. — Ты хоть понимаешь, что сделала?! Вколотила мне в кровь какую-то дрянь?!

— Я же… я же ничего… — захныкала она, настоящие слезы брызнули из ее зеленых глаз. — Отпустите, господин… Больно! Я хотела как лучше! Чтобы ты… чтобы ты захотел меня! А не какую-то стражницу!

Я не слушал. Я искал ближайшую дверь. Нашел — массивную, дубовую, ведущую, судя по всему, в кладовую для утвари. Толкнул ее плечом. Внутри пахло пылью, маслом и старой ветошью. Я втолкнул Аманду внутрь, сам зашел и захлопнул дверь. Полумрак. Пыльные лучи света из щели под дверью.

Я отпустил ее руку. Аманда потерла зажатое место, всхлипывая, ее плечи тряслись.

— ТЫ в своем уме?! — выдохнул я, пытаясь совладать с бешеным пульсом и огнем, все еще бегавшим под кожей. — Ты влила мне афродизиак?! В ТРЕХЛИТРОВУЮ БУТЫЛКУ?! Я половину выпил залпом! Ты хоть представляешь, что сейчас творится у меня внутри?!

— Я… я не думала, что ты столько выпьешь! — всхлипнула она, глядя на меня сквозь слезы. — Я думала, ты… ты попробуешь чуть-чуть, почувствуешь томление, и… и придешь ко мне! В ту комнату! А ты… ты пошел к своим солдафонам! И выпил! Как водки! — Она почти завыла от обиды. — Это же "Страсть Феникса"! Самое сильное! Я пять лет его настаивала на лепестках черной орхидеи и яичниках горных нимф! Оно же должно было… должно было направить твое желание только на меня!

Ее логика была настолько искренне безумной, что у меня даже слов не нашлось. Я просто стоял, тяжело дыша, чувствуя, как жар медленно, слишком медленно, отступает, оставляя после себя стыд, злость и дикую усталость.

— Только на тебя? — я усмехнулся хрипло. — Аманда, оно направляет желание на все, что движется и имеет хоть отдаленно женскую форму! На стражницу! На Элиру, если бы она тут прошла с револьверами! На саму Виолетту, если бы она ворвалась сюда с очередной порцией кружевного белья! Ты чуть не устроила оргию на лестнице!

— Ну и что?! — она вдруг топнула ногой, слезы сменились вспышкой ярости. — Ты же Альфа! Тебе можно! Им бы только! А я… я бы смотрела! Помогала! — Ее глаза снова загорелись знакомым безумным блеском. — Это же весело! Адреналин! Мы могли бы…

Дверь кладовой с глухим стуком распахнулась. В проеме, залитая светом из коридора, стояла Амалия. Не в бархате. В своем обычном, безупречно скроенном платье цвета старинного серебра. Ее каре-зеленые глаза, холодные как глубины ледникового озера, медленно скользнули с моей растрепанной фигуры на плачущую, но внезапно оживившуюся Аманду, потом обратно на меня. На ее лице не было ни удивления, ни гнева. Только… бездонное, леденящее презрение. И понимание. Полное понимание.

— Мышонок, — ее голос был тише шелеста змеиной чешуи, но резал, как скальпель. — Похоже, ты не усвоил урок подвала. Ты играешь с ядом. И с глупостью. — Ее взгляд перенесся на Аманду, и в нем промелькнуло что-то опасное. — А ты, сестрица… Ты перешла черту. Опять. "Страсть Феникса"? В "Слезах Аспида"? В бутылке для Альфы? — Она сделала микроскопическую паузу. — Матери это… не понравится. Особенно после истории с пробуждением. Она так ждала встречи с зятем… в адекватном состоянии.

Аманда побледнела, как мел. Все ее безумное веселье испарилось, сменившись животным страхом. Она съежилась, словно пытаясь стать меньше.

— Амалия… я… — начала она, голос дрожал.

— Молчи, — отрезала Старшая Сестра. Ее взгляд вернулся ко мне. — Ты. Приди в себя. И приди ко мне. В Башню Хроник. Через час. Без опозданий. — Она повернулась, чтобы уйти, но замерла в дверях, не глядя назад. — И принеси то, что осталось от этого… "подарка". Мне будет интересен состав. Для… анализа.

Она вышла, не хлопнув дверью. Просто оставила ее открытой. Холодный свет коридора резал глаза. Аманда тихо всхлипывала в углу кладовой, уткнувшись лицом в пыльный мешок. А я стоял посреди этого бардака, с бешено стучащим сердцем, с остатками позорного возбуждения и с тяжелой бутылью почти выпитого "подарка" в руке, чувствуя, как ледяное предупреждение Амалии и призрак "матери" Эриды нависли над головой плотнее, чем балдахин над той проклятой шестиместной кроватью.

В смысле встретиться? Теща…боги милостивые…

Пыльная кладовая повисла в тишине, нарушаемой лишь прерывистыми всхлипами Аманды. Она съежилась в углу у мешка с зерном, ее рыжие волосы слиплись от слез, плечи мелко дрожали. Вид этой обычно бесшабашной бестии, униженной и напуганной словами Амалии и призраком Эриды, тронул что-то глупое и сострадательное в моей груди. Даже сквозь остатки огненной "Страсти Феникса" и ярость.

Я вздохнул, подошел и… обнял ее. Нежно, но твердо. Она вздрогнула, как пойманная птичка, а потом вцепилась в меня с такой силой, словно я был последней соломинкой в бурном море. Ее рыдания усилились, горячие слезы пролились на мой камзол, оставляя темные пятна.

— Ш-ш-ш, — прошептал я, машинально гладя ее по спутанным рыжим волосам. Запах ее духов — переспелых фруктов и чего-то химически-сладкого — смешивался с пылью кладовой. Я опустил губы к ее макушке, оставив легкий, успокаивающий поцелуй. — Я понимаю, Аманда. Понимаю твое рвение. Твою… страсть. — Слово далось с трудом. — Но играть надо честно. Без подливания стимуляторов в бутылки. Это… низко. И опасно. Для всех.

— Я п-просто… — она всхлипнула, уткнувшись лицом мне в грудь. — Я… я так хотела… чтобы ты захотел меня… по-настоящему… а не из вежливости или потому что Альфа должен… Я видела, как ты смотришь на Виолетту… на Амалию… даже на эту дуру Элиру после ее стрельбы! А на меня… на меня ты смотришь как на… на пробирку с надписью "Опасно!"!

В ее голосе звучала подлинная боль. Не просто каприз отвергнутой красавицы, а обида существа, которое хочет быть желанным, а не просто интересным.

— Слушай, — я аккуратно отодвинул ее, чтобы посмотреть в заплаканные изумрудные глаза. — Если хочешь… завтра. Я освобожу время. Проведу его с тобой. Только ты… — я пристально посмотрел на нее, — …без пакостей. Без зелий, порошков, шприцев размером с пожарный гидрант и вина с сюрпризом. Спокойно. Погуляем. Покажешь мне свою лабораторию. По-честному. Хорошо?

Аманда замерла. Слезы еще блестели на ресницах, но в ее широко раскрытых глазах вспыхнула искра недоверия, смешанная с дикой, почти болезненной надеждой.