— Змеюки проклятые! Им только одного и надо! Нас изнасиловать!
— Верно! — подхватил другой. — Кобры ядовитые! Им бы только…
— УСПОКОЙТЕСЬ! — мой голос грохнул, как выстрел, эхом отразившись от каменных сводов. Сила Перстня, та самая, что усмирила Амалию и поглотила мутантов, дрогнула в воздухе. Гул стих, сменившись напряженной тишиной. — Да. Хотят. Согласен. — Я кивнул в сторону двери, за которой был весь женский Аспидиум. — У них была… голодовка. По мужскому полу. Долгая. Очень. Это факт. Как и то, что вы все еще живы. И вас не насилуют по пятьдесят раз на дню. Знаете почему?
Я сделал паузу, давая словам осесть.
— Потому что я приказал. Моим словом здесь повелевают. И пока оно — закон, ваши задницы в относительной безопасности. Относительной, — подчеркнул я, видя, как у кого-то мелькнула надежда, а у кого-то — скепсис.
— Ну… разочек в день можно… — пробормотал чей-то голос из угла.
Послышался глухой удар и сдавленное: «Ты чо, дурак? Тише!».
— Вам будет дана возможность, — продолжил я, гася начинающийся шепот. — Не просто выживать. Жить. Показать себя. Заключить брак. Построить дом. Завести детей. И жить… счастливо. Насколько это возможно в Изнанке.
Скептические взгляды смягчились. Слово "счастливо" прозвучало здесь как заклинание из другого мира.
— Но чтобы не было хаоса, бардака и оргий на каждом углу, — моя интонация стала жестче, — я решу, как все будет проходить. По правилам. Четко. Без самодеятельности. Понятно?
Кивки. Недоверчивые, но кивки. Даже Григорий слегка склонил голову.
— Степан! — позвал я. Тот вздрогнул, поднимая испуганный взгляд. — Ты хотел священную войну? Отлично. У тебя будет поле боя. Ты будешь проводить церемонии венчания. Освящать союзы. Благословлять семьи. Без фанатизма. Без "дочерей зла". По канонам. Каким — разберемся. Справишься?
Степан побледнел, потом покраснел. Он посмотрел на свои руки, которые только что воздевал к небесам в призыве к войне, потом на меня. В его глазах бушевала внутренняя борьба: фанатик против потенциального мирного батюшки. Наконец, он сглотнул и кивнул, тихо, но твердо:
— Справлюсь… Лекс.
— Отлично. — Я спрыгнул с ящиков, ощущая усталость, но и странное удовлетворение. — Я знаю, через какой ад вам пришлось пройти. Жатва. Лес Голосов. Криофаги. Гексакулусы. Склеп. Предательство. Страх. Но этот ад — позади. Теперь вы… — я обвел рукой комнату с соломенными тюфяками и бочками воды, — …в раю. Мужском раю.
Мои слова повисли в воздухе. Несколько человек неуверенно переглянулись. Кто-то скептически хмыкнул. Я последовал их взглядам: голые каменные стены, солома на полу, запах немытого тела и отчаяния.
— Мда… — пробормотал я себе под нос, вспоминая обещания Амалии и Виолетты. — А мне говорили, что вы тут как у Христа за пазухой… Наврали, сволочи. Исправим. Жилье у вас будет свое. Настоящее. Целый дом. С кроватями. Со столами. С… окнами.
Надежда загорелась в глазах у многих. Настоящие кровати! Окна!
Григорий подошел ближе. Его бывалый взгляд все еще был полон сомнений, но в нем появилась тень доверия. Он потер щетинистый подбородок.
— Лекс… — начал он, неловко кашлянув. — Я, конечно, стар. Борода седая. Но… — он замялся, смущенно глянув в сторону, будто вспоминая тот самый опасный «буфер». — Та служанка… ну, с… объемными достоинствами… Можно я… ну… позову ее? На свидание? Так… по-человечески? — Он произнес это с такой серьезностью и робостью, как будто просил разрешения на штурм вражеской крепости.
В комнате повисла тишина. Потом кто-то сдержанно фыркнул. Марк замер с карандашом над блокнотом, записывая: "Первая зафиксированная попытка социальной адаптации кандидата Григория (40+) к новым матриархально-райским условиям. Объект интереса: самка рода Homo Serviens с гипертрофированными молочными железами".
Я посмотрел на Григория — на его морщинистое, но еще сильное лицо, на смущение в глазах ветерана, и широко улыбнулся. Впервые за долгое время — искренне.
— Григорий! — хлопнул я его по плечу. — Это не просто хорошая идея! Это блестящая идея! Первый шаг к мирному сосуществованию! Конечно же! Бери! Иди! Зови! Я только за! Скажи ей… — я понизил голос, делая вид, что делюсь великой тайной, — …что у тебя есть личный резерв "Слез Аспида". Пятидесятилетней выдержки. На двоих.
Григорий сначала остолбенел, потом его лицо расплылось в редкой, чуть смущенной ухмылке. Он кивнул, поправил пояс и с внезапно выпрямившейся спиной направился к двери. По дороге он наступил на солому, которую Степан, уже мысленно примеряя роль мирного батюшки, начал аккуратно сметать в угол.
Комната взорвалась смехом — нервным, снимающим напряжение, но настоящим. Даже самые мрачные из спасенных ухмыльнулись. Артем перестал всхлипывать и с любопытством смотрел на уходящего Григория.
Я стоял посреди этого внезапно ожившего мужского «рая», слушая смех и видя первую искру нормальной жизни в их глазах. Пока что с соломой на полу и сомнительными перспективами у Григория. Но начало положено. Осталось только выбить у Амалии настоящий дом, успокоить Элиру с ее револьверами, не дать Аманде кого-нибудь отравить, подготовить Степана к венчаниям и… провести собственную свадьбу с Виолеттой, которая, наверное, уже примерила сороковое кружевное белье.
Легко. Всего лишь очередной день в змеином раю. Я поймал взгляд Марка, который уже рисовал в блокноте схему "Оптимальное расположение окон в мужском общежитии с учетом инсоляции и вероятности подглядывания служанок". Хотя бы кто-то мыслил практично. Остальное… как-нибудь переживем. Главное — начали смеяться. Это уже победа.
Каменные ступени встретили ладонь ледяным прикосновением сырости. Снизу, словно из другого мира, доносились обрывки смеха и гул оживленных голосов моих людей — мирские заботы, планы на будущее, шепот о служанках… Григорий, небось, уже вовсю высматривает ту самую, с "выдающимися достоинствами". Уголок рта невольно тронула усмешка. Пусть хоть у них всё будет хорошо.
Я поднялся на пару ступеней выше, туда, где коридоры замка дышали светом факелов, и вдруг… в животе что-то кольнуло. Не боль, скорее, странное, щекочущее ощущение, будто сотня муравьев разом пустились в безумный бег под кожей. Замер, нахмурившись, пытаясь понять причину внезапной тревоги. Что за чертовщина? Я же ничего не ел…
Мысль молнией пронзила сознание: Вино!
Но мое тело должно было… СТОП!
Муравьиное шевеление превратилось в горячий, густой поток, растекающийся из живота по всем венам. Не яд. Не боль. Нечто… иное. Огненное. Жаждущее. И ниже пояса… о да, там началось стремительное, неудержимое пробуждение, совершенно не к месту.
АМАНДА! ТВОЮ МАТЬ! — мысль взорвалась яростью и пониманием. Ее "божественное" вино! Пятидесятилетней выдержки! С "нотками ангела-отступника"! И, видимо, с щедрой порцией самого сильного афродизиака, какой только смогла сварганить эта рыжая бестия! — "Подарок на свадьбу"! Сука!
— Вам плохо, господин? — знакомый голос, полный заботы и… чего-то еще. Та самая стражница, что провожала меня к помещению. Она стояла на ступеньке ниже, ее чеканное лицо было искренне встревожено. — Вы так побледнели… и… глаза…
Я повернулся к ней. И мой взгляд… он словно зацепился. Не за тревогу в ее глазах. За высокую грудь, подчеркнутую кожаным доспехом. За линию бедра. За пухлые губы, приоткрытые от беспокойства. Какая же она… сексуальная, — пронеслось в голове, не моя мысль, а навязанная, огненная, из того самого вина. — И как же я ее хочу. Прямо сейчас.
Разум на миг помутнел. Животный импульс оказался сильнее воли. Я не помнил, как двинулся. Одно мгновение — я стоял, следующее — стражница уже была в моих объятиях. Мои руки, грубые, жаждущие, скользнули по ее спине, впились в упругие бока, потянули к себе. Она вскрикнула от неожиданности, но не вырвалась. Наоборот — ее тело на миг обмякло, ответило теплом, она буквально растаяла в моих руках, тяжело дыша. Ее глаза округлились, но не от страха. От шока и… пробудившегося ответного желания?
