— Ночью сторожишь ты, — сказал я Ди. — Возле портала. Меня охранять не надо. Если что-то услышишь или увидишь, сразу мчишься ко мне и будишь! Отдыхать будешь днем. Приказ ясен?

Девушка понуро кивнула. Понимала, что настоящее наказание (пощечина таким считаться не может) за ее своевольный и, по мезинарским меркам, совершенно непростительный проступок будет позже.

— Да, хозяин, — ответила она. — Все исполню, как ты приказываешь.

В результате следующие пять дней и четыре ночи провел на свежем воздухе. Так-то оно и неплохо было бы, если на третий день не начал моросить мелкий и очень противный дождик, который не утихал почти двое суток. Серо, сыро, противно. Эх… Отвык я за то время, что живу на Земле, от таких походных условий, а ведь раньше даже внимания на подобное неудобство не обратил бы.

Наконец, сегодня все закончилось, сопряжение схлопнулось (кстати, как-то очень резко и неожиданно — вот только что еще было и буквально за час закрылось, надо будет такую возможность в будущем учитывать), и мы смогли вернуться по домам. В смысле — я с Ди домой, а капитан Давлеев повел наших бойцов в расположение части, где ему самому предстоит всю ночь писать отчет о произошедшем. Хоть Нижнеуральск и мой личный удел теперь, а доклады о всех сопряжениях все равно надо в имперский штаб отправлять. Для какой-то там статистики и анализа.

Бездельники. Лишь бы в бумажках копошиться и их с места на место перекладывать. Давно бы уже лучше начали создавать какие-нибудь специальные отряды, которые хоть сколько-нибудь удачно смогли бы в Мезинаре действовать, или сообразили бы, что мы сейчас соприкасаемся не с одним миром, а с двумя, и что второй куда опаснее Мезинары. Впрочем, чего я хочу от этих паркетных генералов?

Ди стоит на коленях. Голова опущена. На меня не смотрит. Ждет моего решения. Почти также, как и тогда на привале, когда я ее судьбу решал и в итоге сделал своей барной.

Как я могу с ней сейчас поступить? Могу отпустить. В любом другом случае для барны это была бы неслыханная награда. Но не в этом. Я все-таки потомок Великого Повелителя, так что это будет выглядеть, как изгнание. Ди станет посмешищем в своем гнезде, если вернется туда. А куда ей еще возвращаться? Больше некуда.

Могу ее убить. В своей прошлой жизни, может быть, так и поступил бы. И никто меня за такую «жестокость» не осудил бы. И в своем праве, и решение вполне оправданное. Но я что-то мягче стал. Плохо это, конечно, жизнь сложнее станет.

Да и, с другой стороны…

Сколько у меня уже близости с женщиной не было? И не упомню. А вокруг только этим все и занимаются. Что барон Федр со своей Гасрой в Мезинаре, что теперь капитан Давлеев с графиней Венирой здесь. Надоело уже смотреть на их предвкушающие лица вечером и довольные — по утрам.

— Иди в спальню и ложись в постель! — приказал я Ди.

— А? — переспросила она, не поняв, что я имею в виду.

— В мою спальню и в мою постель, — пояснил я.

Девушка медленно встает, подходит к двери, открывает, оборачивается ко мне. Вижу, что боится, что неправильно все-таки поняла, или, что я сейчас передумаю. Киваю, и Ди быстро скрывается в спальне.

Не передумаю я.

Посидел еще минут десять. Дал Ди спокойно раздеться и лечь в постель. Заодно немного в себя придет, а то уж слишком резкий переход произошел, наверное, у нее в голове — от ожидания наказания и попытки угадать, каким оно будет, к воплощению в жизнь ее очевидной мечты добиться положения моей наложницы. Плюс все это еще накладывается на то, что она еще не знала мужчины.

На ходу стягивая с себя лишнюю одежду, зашел в спальню. До конца раздеваться не стал пока. Все, как я и ожидал. Ди лежала в постели, почти целиком укрывшись одеялом. Впрочем, нет, не полностью под ним спряталась — одну ножку чуть выставила и верхняя часть груди видна.

Хороша! Ничего не скажешь. Смотрит на меня, а в глазах целая гамма чувств отражается — желание, некоторый страх перед тем, что сейчас будет, опасение, что я пошутил, что она все-таки неправильно меня поняла или что я в последний момент передумаю.

Прилег рядом. Нежно провел рукой по щеке, потом по шейке, чуть касаясь груди, спустился ниже и погладил живот. Вздрагивает и напрягается. Наклонился ближе к девушке, поцеловал в шею, в ушко. Ди попыталась извернуться и ответить на мой поцелуй, в результате только коснулась губами моей скулы. И сразу отпрянула — испугалась, что мне ее инициатива может не понравиться. Опять ласково провел ладонью по щеке, по губам, ободряюще улыбнулся ей.

Первый раз — это дело такое. Тут нужно проявить максимальную нежность и чуткость. Хоть рабыня с тобой, хоть самая благородная аристократка. Я это с пятнадцати лет своей первой жизни усвоил.

Взяли мы тогда богатый купеческий караван. Схватка была жаркой и довольно долгой, хотя наша победа и не вызывала сомнений. И вот, когда, наконец, оставшиеся в живых противники побросали оружие и дали себя связать — зря мы никогда никого не убивали, я увидел, что из-под одной из телег какая-то девушка, уже расположившаяся на тюфячке в правильной позе, мне призывные жесты делает. Понять ее можно было — на фоне остальных, взрослых членов нашей шайки я выглядел наименее опасным и жестоким. Повторюсь, мне тогда едва пятнадцать лет исполнилось.

Прыгнул я на нее, как в воду с мостка нырнул. Как же она вскрикнула! А потом, когда свое дело сделал и слез, увидел пятно крови.

— Разве же так можно, Ан? — укорил меня тоже заметивший это свидетельство того, что девушка только что лишилась невинности, Друз (тот самый, который носил грозную кличку «Обоссы ноги» и которого я уже упоминал). — Это же ее первый раз был. Тут нужно нежность проявить, а не кидаться, как на вооруженного мечом латника. Она же после тебя, может быть, теперь всегда близости с мужчиной бояться будет? А ведь слаще этого ничего нет. И посмотри, как она подготовилась. Вон, и кувшин с водой стоит, значит — обмылась, тюфяк чем-то застелила, — Друз указал на сбившийся в сторону отрез ткани и опрокинувшийся от моих активных телодвижений кувшин. — Со всем уважением к тебе отнеслась. И звала она именно тебя, я заметил. С теми, у кого это первый раз, нужно нежно, ласково, вот так, — и он своими огромными лапами показал, как нужно нежно обращаться с подобными девушками. Получилось, надо сказать, не очень. Я, помню, тогда едва не рассмеялся. — А ты, Ан? Эх, ты…

Мне сразу же расхотелось смеяться и почему-то стало неудобно. Не стыдно, нет. Таких чувств у меня в ту пору, когда я познавал ремесло разбойника, не бывало. Но как-то муторно у меня на душе стало. Потом, когда мы уже нагруженные захваченным добром уходили, я глянул в сторону той телеги, под которой сидела девушка, и увидел, что она по-прежнему находится там. Не плачет, а что-то задумчиво чертит пальцем в дорожной пыли. Я бросил ей золотой. Денег у нас в то время было в избытке, и мы, хоть и не сорили ими, но не экономили и широкие жесты себя иногда позволяли.

— И это ты зря сделал, — опять не одобрил мой поступок Друз. — Ты ей сейчас показал, что этим делом можно неплохо зарабатывать. Так-то я против шлюх ничего не имею, но подталкивать девок на эту дорогу — не дело. Пусть этим благородные подонки занимаются. А мы — разбойники. Нам это не с руки.

Золотой я, конечно, отбирать у девушки не стал. Да и с Друзом в данном случае согласен не был. Один раз заплатить монету за полученное удовольствие — это не подталкивать деваху идти на работу в дом развлечений, но первое его внушение запомнил. Тем более что Друз, несмотря на свой устрашающий облик, был большим знатоком по части женского пола и пользовался у него необычайным успехом. По крайней мере, когда мы навещали какой-нибудь дом терпимости, где нас уже ждали, все шлюхи сразу бросались к нему, да и в селениях смердов, если мы там останавливались, у него тут же появлялись одна — две подружки. Один раз так и вовсе жена ограбленного нами купца, проведя всего-навсего один час с Друзом, бросила своего избитого мужа и увязалась за нами. Еле удалось ее отогнать.