— Это тебе…к чаю.— Сказала она слегка покраснев.

— Ого, спасибо большое. Я как раз собирался чай пить.

Катя обернулась и ушла к себе в квартиру кинув напоследок на Антона лукавый взгляд.

В новой школе, в какую он теперь начал ходить было всё чужим: запахи, лица, даже звонки казались другими. Новый класс принял его настороженно. Он держался спокойно, не заискивал, не спорил, но и в обиду пообещал себя никому не даст. В новом классе неожиданно для себя он встретил своего давнего приятеля негритёнка Сергея. За эти года он вырос, вытянулся. Его движения стали напоминать хищника— расслабленные, но в любой момент готовые к нападению. Антон хорошо помнил, что когда в детстве он стал старше, его начали бояться даже старшие пацаны. Он был малочувствителен к боли и в драке шёл до конца, используя руки, ноги и подручные предметы пока противник не сдавался от такого напора и не начинал слёзно просить пощады. Желающих обозвать его “африканцем” теперь резко поубавилось, его боялись и уважали одновременно, очень многие предпочитали с ним теперь дружить, чем враждовать. В середине и конце 80-х во многих городах начали появляться так называемые молодёжные группировки какие враждовали между собой и дрались за территории или просто выясняя, кто круче. Каждая группировка носила своё название и часто писали их на стенах домов в качестве визитной карточки. Сергей какой к 15 годам уже стоял на учёте в милиции, как хулиган, сколотил вокруг себя свою группировку и назвал её “СЕРЖ”, их боялись и без особой причины никто в городе связываться с ними не хотел.

— Серёга?— Позвал его Антон.

Тот обернулся и замер. Потом лицо его расплылось в улыбке:

— Антоха?! Да ладно! Это ты, что ли?!

— Я! — они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

— Слушай, я думал, ты где-то на Севере застрял. Ты ж переехал в пятом классе…

— Вернулся. Всё по-новой, — кивнул Антон. — А ты-то как? Не изменился ни капли.

— Да ну. Только стал чуть длиннее и умнее, — рассмеялся Сергей. — Как ты сам? Чем занимаешься?

— Да, вот вернулся с родителями, с севера, переехал в дом тот что рядом с твоим, теперь в твоём классе учиться буду.

— Ништяк, братан. Никого не бойся, если кто-то будет приставать, мне скажешь я его быстро на место поставлю.

— Ладно, спасибо.— Антон пожал его смуглую руку вспомнив, что после этого разговора они особо больше не пересекались. Сергей имел свои, далёкие от Антона мысли о жизни и понимания, как найти своё место под солнцем. В семье последние годы его воспитанием практически никто не занимался, дед умер от пьянства, когда ему было 9 лет, бабушка с годами впала в маразм и перестала учить его чему-то хорошему, а биологическаям родная мать какую он считал сестрой так же мало принимала участия в его жизни и он рос словно сорная трава при дороге.

Антон не сильно расстроился, что между ними уже нет той дружбы, что была в детстве, тем более теперь он и сам мог постоять за себя, если было надо.

Вечерами, он по уже устоявшейся традиции заходил к Татьяне якобы за помощью в решение задач по алгебре, а на деле лишний раз увидеть Катю какая тоже начала общаться с ним и между ними пролегла первая симпатия.

Теперь они занимались вместе. Иногда появлялась младшая Оля, с вопросами про дроби, потом Антона садили за стол ужинать с ними в зале, где они вместе с родителями смотрели параллельно телевизор.

Глава 15

Исповедь перед будущим

Со всеми этими скачками во времени Антон всё чаще ловил себя на странном, почти мучительном ощущении: он больше не до конца понимал, зачем находится здесь — в этом теле, в этом возрасте, в этой эпохе. Формально всё было ясно. Судьба, или кто-то за её ширмой, предоставила ему шанс — редкий, почти фантастический — исправить ошибки, изменить прошлое, выправить кривые линии собственной судьбы. И да, он уже осознал: это не сон, не бред, а вполне реальное второе пришествие в собственную юность.

Но чем дольше он здесь оставался, тем больше понимал — дело не только в “детских травмах”, которые он попытался аккуратно обойти или залечить. Всё это — плохая учёба, конфликты с отцом, отчуждённость и одиночество — были лишь фрагменты, мозаика чего-то большого. Судьба явно ждала от него большего, будто подталкивала к какому-то ключевому действию. И в какой-то момент он понял — дело в отношениях с Катей.

Катя… Он вспоминал об отношениях с ней, с какой-то особенной горечью. Воспоминания были чёткими, живыми, как будто это произошло только вчера, он смотрел ей в глаза и чувствовал тот странный коктейль из жалости, раздражения и вины. Тогда, будучи ещё подростком, он сначала страстно добивался её — робкой, молчаливой, немного наивной девочки с короткой стрижкой и глазами, полными неподдельного тепла. Он очаровывал её, строил из себя взрослого, романтичного, непохожего на других. И она поверила. Влюбилась. Открылась ему всем сердцем.

А потом — как это часто бывает у неопытных, самонадеянных мальчиков — он внезапно потерял к ней интерес. Решил, что она “не такая”, “неподходящая”, “слишком тихая”, “не модная”. В его голове уже роилась мишура мечтаний о “девушке получше”, посовременнее, смелее, эффектнее. И тогда он начал отдаляться. Сначала просто стал холоден, потом — пренебрежителен, а под конец просто начал игнорировать её, как будто она перестала существовать. Катя же, напротив, только крепче цеплялась за их отношения, старалась угодить, сохранить связь, казалось, готова была на всё, лишь бы он остался рядом. И этим только больше раздражала его. Он начал видеть в её ласке и теплоте слабость, а в её преданности — зависимость.

Сейчас, вспоминая то время, ему было невыносимо стыдно. Тогда он не понимал, что ломал живого человека. Пользовался её чувствами. Получал от неё всё, что хотел — заботу, внимание, помощь. Она пекла для него всякую выпечку— зная его слабость к кондитерским изделиям, одалживала деньги, которые он не спешил возвращать, потому что знал: не попросит. Молчаливое унижение — вот чем оборачивалась её доброта.

А потом, когда в нём окончательно проснулось желание — не привязанность, не любовь, а именно юношеская, хищная жажда близости — он попытался склонить её к сексу. Обещал, что будет любить больше, чем раньше, что это сблизит их, что это важно. Но Катя отказывала. Спокойно, почти по-взрослому. Говорила, что после неудачного падения в детстве с велосипеда у неё проблемы по женской части, и врачи не рекомендуют в ближайшие годы половую жизнь пока она окончательно не решит эту проблему. Правда это была или ложь, он так и не узнал. Но даже тогда он не остановился. Давил, уговаривал, искал момент. В итоге — максимум, на что она соглашалась, — это страстные поцелуи и по его настоятельной просьбе стыдливо оголить грудь в их редкие мгновения интимной близости, ограниченные рамками её страха и границ.

Сейчас, стоя у окна старой квартиры и глядя во двор, где играли дети, Антон вдруг понял: возможно, именно это судьба и хочет, чтобы он изменил. Не просто свою судьбу, не ход событий, а свою память о себе. Свои поступки. Свой выбор.

Он больше не хотел быть тем мальчиком, что разбил чью-то душу только потому, что заигрался во взрослость. У него был шанс. И на этот раз он хотел пройти этот путь иначе.

Он вздохнул и прошёлся по кухне вперёд-назад, пытаясь нащупать то самое верное решение какое бы дало ему облегчение и не давило грузом вины в будущем.

Зашедшая на кухню мама обратила внимание на странное поведение сына и насмешливо произнесла:

— Сынка, ты часом не влюбился? Что-то ты сам не свой как-то выглядишь.

Антон вздрогнул на секунду испугавшись, что она прочитала ход его мыслей и воспоминаний, но быстро сообразил,что это не реально, поэтому спокойно ответил:

— Не влюбился, но скорее всего влюблюсь.

— О, как? И кто предмет твоей любви?

— Рядом с нами живёт мам…Очень рядом.