Проходили дни…недели…месяцы… Антон не знал будет ли новый скачок во времени или он ещё здесь не завершил до конца свою миссию по выправке своей жизни.

Он всё чаще ловил себя на мысли, что теперь живёт не заново, а как будто идёт по старым следам, но уже босиком — чувствительнее, бережнее, осознаннее. Словно в руках нёс фарфоровую чашу, в которой было что-то очень важное — её сердце, её доверие, её свет.

Он всё меньше стремился что-то изменить — и всё больше просто хотел не повторить старое. Не повторить ошибок. Не обидеть. Не спугнуть.

Катерина всё ещё была застенчива, но рядом с ним начинала потихоньку раскрываться. Словно бутон, который тянется к весеннему солнцу, но всё ещё опасается внезапного мороза. Иногда она говорила откровенно и неожиданно. Иногда вдруг молчала, отворачивалась и пряталась за привычной маской отчуждённости.

Антон учился её заново понимать. Слушал. Запоминал.

Однажды он предложил ей:

— А давай напишем друг-друга письма? Настоящие. Бумажные. Но не такие, что вот — привет, как дела, а такие… чтобы про то, что не всегда скажешь вслух.

Катя задумалась. Потом кивнула.

— Только не вскрывай сразу, ладно? — добавила она. — Напишем и дадим друг другу, но откроем через неделю. Условия — никаких обид, никаких ожиданий. Просто то, что внутри.

Это была её идея. Но, кажется, она придумала её и для него, и для себя. Через неделю, в тот самый вечер, когда небо затянуло дымкой июльской грозы, они снова сидели на трубе за домом. Антон держал в руках сложенный листок в зелёной клеточке. Катя — аккуратно подписанный конверт.

— Ну что, вскрываем? — спросил он с замиранием в груди.— Вскрываем.

Внутри её письма была очень короткая записка. Аккуратный почерк. Без заглавных, без точек. Только несколько строчек.

“я боюсь тебе верить,

потому что если ты уйдёшь,

я останусь совсем одна”.

Антон прочёл и замер. Он знал, что ответить, но чувствовал — сейчас важнее не говорить. Он просто обнял её. Не резко, не настойчиво. Прижался щекой — к её макушке.

Катерина не отстранилась.

— Я никуда не уйду, — только и сказал он, — если ты мне разрешишь остаться.

Они стали видеться реже, но ближе. Иногда она оставляла ему записку в почтовом ящике — маленькое “Улыбнись!”, или рисунок ласточки, или просто слово: “Жди”.

Он ждал. Ждал, как будто впервые. Снова чувствовал себя подростком, которому не надо ничего, кроме её взгляда.

И в то же время — взрослым мужчиной, который знал цену доверия. Теперь он не спешил. Не требовал. Не давил. Он знал: если это настоящее — оно не исчезнет.

В августе она неожиданно подарила ему книгу Джека Лондона “Сердца трёх”— достаточно редкое издание какое в то время можно было достать.

— Мне кажется, это про тебя, — сказала она, — и про меня, может быть.— И звонко рассмеялась слегка покраснев.

Он открыл первую страницу — там на титульном листе было выведено её рукой:

“На долгую память Антоше от Кати”, а ниже несколько сердечек и дата: 26.08.1989 год.

Антон крепче прижал книгу к груди. Это было уже что-то новое, он не получал в тот раз от неё никаких книг. Значит история начала меняться? Значит всё не напрасно?

Утром следующего дня он с тревогой увидел своды побеленного потолка квартиры, довольно скромную обстановку и до боли знакомый антураж из эпохи 90-х.

Ччёрт! Неужели его вновь кинуло во времени вперёд? Старый обшарпанный письменный стол, пара стульев, вместо дорожки на полу тонкое одеяло невнятного цвета, железная полуторная кровать над которой, на стене висит такое же тонкое одеяло заменяя ковёр. На встроенной полке кассетный магнитофон “Маяк 233” с колонками, с десяток книг, на крутящейся подставке аудиокассеты с записями музыки— чтоб ему провалиться! Это его квартира в какой он жил отдельно от родителей.

Антон встал с кровати, сел на край и провёл рукой по лицу. Во рту — привкус железа и сырости, будто за ночь в лёгких осела не пыль, а ностальгия. Он всё ещё чувствовал кожу её руки в своей ладони. Всё ещё ощущал запах книги, которую она ему вручила. Всё ещё держал внутри строчку из её письма, как тонкий, но крепкий шов между прошлым и будущим.

Он встал, подойдя к зеркалу. Тот, кто смотрел оттуда — это был уже не школьник, не восьмиклассник. Это был почти взрослый парень, в котором, тем не менее, всё ещё жил тот же мальчишка с замиранием сердца глядевший на Катерину в зале кинотеатра.

Антон оказался где-то между.

Он подошёл к окну. За окном — типичный двор начала 90-х: ржавая горка, перевёрнутая покрышка, бельё на верёвке между берёзами, полуразрушенные скамейки. Сквозь открытую балконную дверь второго этажа доносились обрывки чужой речи, лай собаки и залихватские звуки из чьей-то магнитолы на окне кухни “Сектора газа” с песней “Возле дома твоего…”. Электронные часы на его руке показывали: Среда, 28 августа, 1996 год…

Глава 17

Когда вчера не отпускает

Возле окна выходящим на балкон, стояла ещё одна кровать и на ней из под одеяла показалось заспанное лицо незнакомой ему девушки.

— Который час? —Спросила она протирая глаза.

Антон невольно глянул на часы, время показывало 7:23 утра.

— Уже половина восьмого…— Он лихорадочно пытался понять откуда взялась эта девица в его кровати? Лицо было отдалённо знакомым, но и в то же время абсолютно незнакомым.

— Вот дерьмо, мне ж добираться ещё хрен знает куда, чего раньше не разбудил?— Вскочила она с кровати. Из одежды на ней была только узкая полоска трусиков и больше ничего. Загорелая кожа, небольшая красивая грудь, слегка худощавая фигура. Антон мысленно хлопнул себя по лбу, с этой девицей он пару раз виделся, отношений не было никаких, чисто для секса. Познакомился с ней через какого-то знакомого, она жила в соседнем вроде селе и пешком приходила к нему. Девушка страдала чем-то вроде любвеобильности, когда один партнёр не был в состоянии её удовлетворить и она продолжала искать другого. Он хорошо помнил их последнюю ночь с ней, они за ночь занимались два раза сексом, Антон выложился по полной, чтобы сделать ей приятно, но для неё этого было всё равно недостаточно и она хотела ещё секса, он физически уже не мог ничего сделать и ей стало скучно, поэтому она ему без обиняков объявила, что они видятся последний раз, потому что он не удовлетворяет её в постели. Звали её кажется Аня. Быстро одевшись она кинула на него взгляд:

— Ты меня проводишь?

— Да, конечно…

Антон начал искать свои вещи, чувствуя сильную боль в коленной чашечке. С чего бы это вдруг? И тут память услужливо достала ему из архивов его воспоминаний, как он получил эту травму. В селе он работал слесарем по воде и канализации. В один не очень прекрасный день, внутри одной магистральной задвижки упали “щёчки”-заслонки. Вода жителям посёлка подавалась по трубам с глубинной водяной скважины, но из-за аварийной ситуации с задвижкой произошли множественные порывы труб и посёлок остался без воды.

Один из порывов был рядом с 2-х этажным, многоквартирным домом, где жили родители Антона. Кроме него в бригаде было ещё два человека. Вызвали экскаватор, тот выкопал котлован метра два глубиной в примерном месте прорыва трубы, и увидев на дне выступающую лужу воды экскаваторщик решил, что докопался до трубы и предложил кому-то из слесарей по лестнице спуститься туда и лопатой обкопать трубу, чтобы её стало видно. Полез Антон в высоких резиновых сапогах и лопатой. Накануне три дня шли проливные дожди и земля сильно намокла. Почва в том месте, где проходила труба водопровода была сплошь глина и песчаник, он еле передвигал ноги в вязкой грязи. Начал лопатой копать ища трубу, выкопав небольшое углубление, но трубы так и не нашёл, из под грунта продолжала сочиться вода и больше ничего. Вокруг траншеи собрались местные жители и детвора— с любопытством глядя вниз. Антон повернулся к трактористу и крикнул ему, что надо копать глубже, трубы сейчас нет ещё. В это время один из детей стоящих на краю крикнул ему: