— Нравится? — крикнул Костик, опять сворачивая на грунтовку, где колёса взметнули облако пыли.

В ответ она раскинула руки, поймав поток ветра. Козырёк шлема вздрогнул, и Лера зажмурилась — от восторга!

Перед Петрозаводском остановились в маленьком кафе. Пахло шашлыком, растворимым кофе и чем-то сладким, возможно, пирожками, которые плавились под стеклянным колпаком витрины. Заказали себе два «американо», оказавшегося горьким до оскомины, и бутерброды с сыром, который пах холодильником. Но им было всё равно.

— Когда-нибудь была на Онеге?

Лера покачала головой, и ветер заиграл её волосами, золотистыми на солнце.

Потом они долго смотрели фотографии в его телефоне. Потом заказали ещё кофе. Потом молчали.

— Поехали? — Лера посмотрела на Костика и прикрыла глаза от попавшего солнечного света.

Костик кивнул, но не встал. Вместо этого наклонился и коснулся её губ — осторожно, почти несмело. Она не отстранилась. Поцелуй был тёплым как этот день, как её руки на его плечах, как дорога, которая вела их к чему-то, чему ещё не было названия.

— Поехали, — прошептал он, и Лера улыбнулась.

И они помчались дальше. Потому что лето — оно для скорости! Для ветра. Для того чтобы держаться за того, кто ведёт тебя сквозь него.

В волшебной сумке Ангелины нашлась маленькая корзиночка, в которую Кристина положила термос с чаем и небольшой бокс с бутербродами. Максим тем временем закинул в багажник лёгкий плед и, увидев подошедшую к машине Кристину, спросил:

— Ты не замёрзнешь? У воды может быть холодно.

Она была в узких синих джинсах и футболке. Хмыкнула, пожала плечами, но вернулась в дом за кардиганом.

В лесу лето дышало теплом, а дорога вилась между соснами, то взбегая на песчаные холмы, то ныряя в тень, где пахло смолой и мхом. Максим не гнал — спешить им было некуда. В открытых окнах гулял ветер, трепал волосы Кристины, и она смеялась, придерживая их рукой. Максим улыбался, глядя на неё.

Когда между деревьями замелькала вода, огромная, холодная, мерцающая, Максим остановил машину на краю поляны, где трава, высокая и чуть пожухлая, сливалась с песчаным берегом.

— Ну что, приехали.

Они вышли. Максим нёс плед и корзинку с едой, Кристина шла чуть позади, срывая по пути травинки, сжимая их в пальцах. Воздух звенел от зноя, но у воды действительно веяло прохладой.

Онега встретила тишиной. Не той, что давит, а той, что обволакивает, как шёпот.

— Красиво, — сказал она просто, увидев озеро.

— Не была здесь?

Посмотрела на него, снова пожала плечами — нет, не была.

Они сидели на валуне, пили чай — аромат брусники и мяты смешивался с запахом мха и влажных камней. Кристина обхватила колени, ветер снова играл её распущенными волосами. Максим глубоко вздохнул:

— Кажется, это первый раз за год, когда я сижу и ничего не делаю. Даже телефон не хочется в руки брать.

Она улыбнулась:

— Значит, всё правильно. Устал в Москве?

Он помолчал.

— Не знаю… знаю, что должен был сюда раньше приехать… слишком давно здесь не был.

— Сколько?

— Почти восемь лет, — он запнулся: надо сказать, — приезжал сюда после госпиталя…

Она выпрямилась:

— Какого госпиталя?

— До того, как журналистскими расследованиями занялся, я работал военкором…

— Там?

Он кивнул:

— Там…

— Ты был ранен? — Кристина внимательно смотрела ему в глаза. Максим опять кивнул:

— Да, долго восстанавливался, почти год, не смог вернуться.

Она сжала побелевшие губы. Закинула голову, посмотрела в небо, будто хотела остановить слёзы. Они молчали. Где-то вдали плеснула рыба, и рябь побежала к их берегу. В этот момент солнце вышло из-за туч, осветив их лица, воду, камни — всё вокруг на мгновение стало ярче, чётче, реальнее.

— Хочешь, покажу что-то?

Максим встал, протянул руку, чтобы помочь Кристине спуститься с валуна.

Они молча прошли по берегу метров пятьсот.

— Смотри, — он помог ей переступить через скользкий валун, присел на корточки, всмотрелся в серо-зелёный лишайник. Кристина опустилась рядом. Солнце, пробиваясь сквозь облака и сосны, золотистыми бликами скользило по выбитому на камне силуэту оленя — древнему, почти стёршемуся от времени.

— Видишь?

Она восхищённо посмотрела на него, кивнула.

— Что это?!

— Петроглифы, наскальное искусство. Им лет восемьсот, не меньше. Местные говорят, если дотронешься и загадаешь желание — сбудется.

Кристина осторожно провела пальцами по шершавым линиям.

— Ты веришь?

— Верю. Что люди, которые это выбивали, верили. Иногда этого достаточно.

Она закрыла глаза, ладонь всё ещё прижата к шершавому камню.

— А ты загадывал?

— Один раз.

— И что?

— Не сбылось.

— А что загадывал? — Кристина открыла глаза и повернула к нему голову.

Максим поднялся и прислонился к соседнему валуну.

— Чтоб мама вернулась.

Тишина. Только ветер шевелил верхушки сосен.

Кристина плотнее вжала пальцы в камень, будто пытаясь впитать в себя немую уверенность этих линий.

Максим замер. Его глаза стали темнее и глубже.

— Загадала?

Она кивнула:

— Хочешь, скажу?

Он усмехнулся:

— Не сбудется.

Он помолчал. Потом вдруг тоже протянул руку к камню.

Она улыбнулась:

— Теперь сбудется.

Когда они вернулись к машине, день уже почти погас. Солнце, раскалённое и тяжёлое, медленно сползало к кромке воды, превращая Онегу в расплавленное золото. Вода казалась живой и впитывала в себя каждый оттенок заката, дробила его на тысячи бликов, переливалась, как шёлк под рукой. Небо, ещё минуту назад голубое и безмятежное, вспыхнуло яростным пожаром — алыми полосами, лиловыми разливами, персиковыми мазками. Было очень тихо. Только редкие всплески рыбы вдалеке, да шёпот волн, лениво лижущих камни. Воздух напоён запахом нагретой за день хвои и чего-то неуловимого — может, далёких костров, может, просто свободы. Последний луч солнца, тонкий, как лезвие, на мгновение пронзил воду, зажигая в неё алмазную искру — и скрылся. Длинные тени валунов тянулись по берегу, словно пытаясь удержать ускользающий свет.

Максим обернулся и посмотрел на озеро. Хотелось запомнить это мгновение: казалось, в нём есть что-то важное, что-то вечное, ради чего стоило проехать сотни километров. Что-то, что останется в памяти, даже когда этот закат погаснет.

Кристина стояла у капота, скрестив руки, запахнув полы кардигана, слегка подрагивая от вечерней прохлады. Ждала, пока Максим уберёт в багажник плед и корзинку. Максим подошёл и остановился напротив, всего в полуметре, но этого расстояния хватило, чтобы между ними возникло напряжение — тёплое, тягучее, почти осязаемое.

— Знаешь, — сказала она тихо, — мне никогда не было так спокойно, как здесь, с тобой.

Он посмотрел на неё, кивнул. Подошёл ближе. Взгляд скользнул по её лицу, задержался на губах, потом — на ключицах, выступающих из разреза.

— Знаю… здесь время вообще останавливается, и будто ничего другого нет.

Кристина не ответила сразу. Лишь посмотрела на него — взгляд ясный, прямой, но в нём было что-то почти испуганное, как будто она стояла на краю и решала: сделать шаг вперёд или повернуть назад.

— Я не об этом…

Максим коснулся её руки — едва заметное прикосновение, почти воздушное.

— Знаю…

Его пальцы были тёплыми, и кожа под ними откликнулась дрожью. Она не отстранилась. Медленно повернулась, оказалась к нему ближе — совсем рядом. Их дыхание смешалось. Максим отодвинул прядь волос с её щеки. Кристина закрыла глаза, позволив себе этот миг, в котором было слишком много всего, словно накопленного за слишком длительное молчание.

Когда их губы встретились, поцелуй был не порывистым — он был выстраданным, осторожным, как первое слово после долгой разлуки. Она отозвалась мягко, но с силой, будто в этом поцелуе хотела сказать всё, что не говорила, может, за всю жизнь.