«Почти» — это слово сейчас скребётся где-то под ложечкой, настойчивое, как звонок с незнакомого номера.

Широков откинулся в кресле, посмотрел в потолок. Где прокол? Контракты расписаны идеально, за это он отвечает, подрядчики — немы, как рыбы, откаты — только криптой, через три обменника. Да и кто вообще будет копать? Там же свои люди, свои договорённости.

Но сегодня вечером помощница, верная Мария Игнатьевна, что-то слишком быстро вышла из кабинета, не встретившись с ним взглядом. А в коридоре замминистра вдруг заговорил с ним «о новых требованиях к аудиту» — слишком небрежно, слишком мимоходом.

«Неужели…?»

Геннадий Борисович резко встал, подошёл к окну. Москва внизу — блестящая, холодная, его Москва. Постучал по стеклу кольцом «Картье». Вот там, за поворотом, его ждёт «Бентли» с затемнёнными стёклами. В квартире, в сейфе за картиной Шилова, лежат три загранпаспорта. В банке, в Женеве, на счету уже достаточно, чтобы лет двадцать не думать о деньгах.

Но сдаваться?! Нет, это не про него!

Он привык выигрывать. ВУЗ — по блату, должность — по знакомству, тендеры — через взятки. Весь мир давно поделён на лохов и тех, кто этих лохов доит. А он не лох. Он всегда на два шага впереди.

Сигара наконец вспыхивает, дым кольцами плывёт к потолку.

«Пусть попробуют. Всех куплю, всех переиграю».

Но где-то в глубине — холодок.

Вдруг не купит?

Дым сигары закручивается в тяжёлые кольца, растворяясь в полумраке кабинета.

Геннадий Борисович щёлкает языком — вкус дорогого табака вдруг кажется пресным. В голове, как назойливая муха, крутится мысль о жене.

Светлана.

Официально они уже не муж и жена. Бумаги подписаны, имущество «разделено» — чистая формальность, просто ещё один ход в этой бесконечной игре. Пусть следствие, если полезет, увидит: он — нищий чиновник, а она — успешная бизнес-леди с виллой в Ницце и счетами в Лихтенштейне.

Но сегодня утром она не ответила на его звонок. В третий раз за неделю.

Он с силой давит сигару в пепельнице.

«Где ты, дура?»

Она должна была быть в Милане — шопинг, спа-отель, её бесконечные «деловые встречи» с какими-то итальянскими «партнёрами». Но вчера, пролистывая её инстаграм, который она, конечно, считает закрытым, он заметил фото с яхты. Не в Италии. Совсем другой маршрут. Совсем другие «партнёры».

Широков резко дёрнул ящик стола, вытащил второй телефон. Одно сообщение и…

Он стиснул зубы. Фиктивный развод вдруг показался не хитростью, а ловушкой. А если Светлана уже дала показания? Если уже договорилась с теми, кто крышует всю эту игру?

За окном резко включается сирена — где-то внизу, на Садовом. Геннадий Борисович вздрогнул.

Нет, он ещё в игре.

Но впервые за многие годы он засомневался — похоже, фигуры на доске двигались без его участия.

6.47 Большая Якиманка.

Будильник не услышал — проснулся сам от какого-то неприятного сновидения, которое тут же рассыпалось, как пепел. В спальне было прохладно, кондиционер гудел едва слышно. Рядом — холодная простыня. Ну да, жена…

Геннадий Борисович потянулся к телефону. Ни новых сообщений, ни тревожных уведомлений. Только вчерашняя переписка с адвокатом: «Всё под контролем, документы готовы».

7.20 Подземный гараж.

БМВ седьмой серии завёлся с первого нажатия кнопки. Двигатель заурчал, как довольный зверь. Когда ездил сам, Широков предпочитал эту машину, привык к её податливому рулю, к тому, как послушно она вжимается в асфальт на поворотах. Сегодня он ехал чуть быстрее обычного — словно хотел убежать от чего-то.

8.05. Оружейный переулок.

Лифт шёл мучительно долго. Широков ловил своё отражение в зеркальных стенах — дорогой костюм, идеальная причёска, взгляд уверенного человека. «Всё в порядке. Никто ничего не знает».

8.15 Кабинет.

Секретарша, как обычно, уже ждала с кофе. «Американо, без сахара, корица сверху». Геннадий Борисович даже не посмотрел на неё, просто кивнул и закрыл дверь кабинета за собой.

Солнце падало через окна, заливая стол золотистым светом. Он разложил документы — новые контракты, которые должны уйти на подпись. «Ещё пару недель — и можно сворачиваться».

Включил компьютер, открыл почту. Ничего подозрительного. Только письмо от подрядчика: «Перевод по последней сделке завершён. Ждём подтверждения».

Широков ухмыльнулся: «Идиоты. Даже не подозревают, что это последний платёж».

8.27 Первая сигара дня.

Разрезал, закурил, глубоко затянулся. Дым клубился в воздухе, смешиваясь с солнечными лучами. «Всё идёт по плану».

8.33…

Внезапно — резкий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, её распахнули. В проёме показались трое. Двое в чёрном, с каменными лицами. И один — в строгом костюме, с тонкой папкой в руках.

— Доброе утро, Геннадий Борисович, не помешали? У нас к вам несколько вопросов.

Сигара выпала из пальцев, рассыпая пепел на идеально отполированный пол.

«…всё».

Во вторник ближе к вечеру приехала Ангелина. Не выдержала, разумеется. Максим даже удивился, почему не раньше. Видимо, задержалась из-за смерти Самойлова, уточняла насчёт похорон. Ангелина забронировала себе номер в этой же гостинице, но тут уж Максим настоял — он переберётся туда, а женщины останутся вместе.

Бросив сумку на кровать в одноместном номере этажом ниже, Максим решил, что завтра утром начнёт добиваться от Игоря Александровича разрешения уехать, ведь всем, чем мог, он следствию уже посодействовал, и по большому счёту, остальное не имеет к нему отношения. Хотя, взорвать, конечно, собирались его машину. И вполне возможно, отказались от этого, потому что Максим банально не успел сесть в неё. И здесь интуиция снова кричала во весь голос — Максим понимал, для вероятного подельника Дмитрия Сергеевича наибольшую опасность всё-таки представляет он, Максим Корнеев, журналист, разбирающийся в теме, способный сопоставить факты, единожды глянув на данные, и раскрутить их дальше. Так что… может, всё это и имеет к нему отношение. Теперь. Вытянувшись на кровати и каждой клеточкой тела ощущая невероятную усталость, Максим предпочёл не врать себе — ему хотелось, чтобы это имело к нему отношение. Из-за неё.

Ужинали вместе, в ресторане. Ангелину Максим себе примерно такой и представлял: элегантный внешний вид, лёгкий макияж, конечно же, нитка жемчуга на шее. Про таких женщин понимаешь, время не стирает их черты, а оттачивает, шлифуя, как драгоценный камень. Волосы с благородной сединой уложены в мягкую, но безупречную причёску — ни намёка на небрежность, но и ничего вычурного. Серебристые пряди словно подчёркивают её уверенность: она не старается казаться моложе, но выглядит безукоризненно.

— Максим… я ведь могу без отчества? — голос Ангелины, низкий, приглушённый, звучал будто из глубины тёплой комнаты, где потрескивает огонь в камине. — я вам очень благодарна, это поступок настоящего джентльмена, то, как вы позаботились о Кристине и Лере, уверена, без вашей помощи им было бы очень трудно.

Слова звучат чётко, без московской растяжки, с почти незаметным налётом старой, добропорядочной книжной речи. Годы службы в состоятельной семье научили её держаться соответствующе, хотя сама она, как помнил Максим, выросла у простых родителей. Улыбка тёплая, но без панибратства, в голосе — мягкость, но не подобострастие. Умеет слушать, вовремя промолчать, и было заметно, что в её присутствии Кристина чувствует себя… не одинокой.

Вечер прошёл спокойно, из гостиницы решили не выходить, Кристина и Лера начали уже привыкать к мысли, что в жизни произошли перемены, но тревога не отпускала.