Отче Наш. Отче, Отче, — начал с громадным трудом, — который нас здесь, Отче...

Он не докончил молитвы. Встал с колеи разбитый, с раскрытыми ранами души, как будто какая-то бесстрастная рука сорвала с них струпья забвенья".

На убитом беглец нашел бумажку. Удостоверение красноармейцу Ефрему, отправляемому в сельскохозяйственную коммуну. Беглец берет бумажку и продолжает путь.

„Вдруг, когда почти начетве-ринках, он добрался до скрещенья двух хребтов, он увидел глубокую долину, со дна которой подымался вверх тоненький столбик дыма. Он напряг взгляд и заметил спрятавшееся под скалами мазанки туземцев, похожие на гнезда горных птиц, либо норы диких зверей.

ОГРАФИЯ

Деревня была какая то странная, пустая и безмолвная. Никто не выглядывал пз хат, нигде не мелькали любопытные глаза девушки или туземной женщины, не ворчал ни откуда злой киргисскпй пес. Но он, одпако, не имел сил зайти в мазанки,

, так как к каждой нужно было подыматься от тропинки по которой он шел. А она вела к столбику дыма. Дымок подымался над огнем, разведенным на террасе одной из ниже всех расположенных мазанок. Какой-то человек, туземец, сидел около него, повернувшись сшшой к тро-тшке. Шум шагов не вызвал у него движения и только когда беглый стал тут же рядом с ним, он повернул голову. Лицо его было так страшно исхудавшим, что он утратил все черты живого человека. Оно состояло из глубоких впадин и шишек , обтянутых почерлсвшей кожей. Тем более странно тлели на нем глаза, огнем угасающим. Легкий

1 блеск удивления мелькнул в них при виде пришельца.

— Салем! — глухо выжал из себя пришедший/

, — Салем! — беззвучно ответил сарт.

Беглец опустился на землю и присел, не спрашивая разрешения, к огню. Туземец отодвинулся и уступил ему кусок войлока, на котором сидел, Они молчали.

— Голод? — спросил пришелец несколько спустя.

Сарт только кивнул головой и пододвинул к огню ком сушеного навоза.

— Везде голод, во всей деревне?

— Деревни нет.

Он пытался напрасно понять значение этих слов. — Избавиться от меня хочет, или это значит еще что нибудь другое?

— Деревни нет, — повторил он послушно. Ну а эти дома?

— Дома? Дома не деревня, люди! а людей нет.

— Умерли?

— Умерли, убежали, нет никого.

Снова молчали довольно долго...

Как то поневоле он протянул руку к хлебу. Но сарт спокойно отодвинул её.

— Подожди немного! так — нехорошо! Видать недавно ты голодаешь. Вода разогреется... получишь.

Он покорно подчинился голодающему уже давно. Но он претерпевал страшные муки, ожидая пока закинет вода, и беспрерывно поправлял огонь, не обращая внимание на то, что лишь портит искусно уложенный очаг.

— Наконец!

Сарт уступил ему единственный кубок и терпеливо ждал, пока он его не опорожнит два раза. Тогда он пододвинул ему кусок лепешки и смотрел как-то благорасположепио, пока пришелец поглощал его с восторгом. Быть может припоминалось ему время,когда он только начинал голодать.

Куда же ты пойдешь, арбаб?

— сжалился над ним туземец. Деревни пусты, все пусты. Разве что пойдешь туда, далеко, к тем русским. Да, — прибавил он мрачно немного спустя — ты вероятно к ним пойдешь.

— К русским? — полюбопытствовал пришелец. Это что ж за русские?

— Не знаешь? — II я не знаю! Прибыли в прошлом году.

— Злые люди! — Жадные люди! Сели на чужих землях и забирали все, у тех и везде в округе. И тут были. Забрали баранов, забрали лошадей, над женщинами издевались. — Шайтаны это, не люди, псы проклятые! бормотал он с ненавистью, тряся бородой как в лихорадке...

Лицо пришельца исказилось от грусти.

— Не знаю я их, как и ты. Ведь ты видишь, сам я голодный. II у меня все забрали. Дом, жену, все забрали. Не пойду к ни*. Спрашивал я, не зная кто они такие".

Доносящийся откуда то, из

БИБЛИОГРАФИЯ

одной из мазанок, жалкий крик,

ведет туда беглеца:

„...Когда,остановившись по середине помещения, он осмотрелся кругом, то остолбенел от ужаса. То, что он увидел здесь, было уже не пристанищем нищеты, как он того ожидал, но внутренностью гробницы. Под стеной лежал целый ряд трупов, целая семья туземцев, уложенная ровно и в порядке, согласно иерархии и возрасту, прежде всего седоволосый дед, затем отец, мать, сынок маленькая и младенец, полунагие, как то че-резчур вытянутые,высохшие,как мумиь еще при жизни, отвердевшие за долгие дни умирания, закостеневшие на морозе по смерти. Каким-то величавым трагизмом веяло от :»той семьи, вымершей солидарно, могло казаться в один и тот же день, так как все трупы были одинаково худы, одинаково жалки н одинаково не тронуты разложением.

Но более ужасным чем трупы было тут присутствие живого.

Девушка, покрытая тряпьем, сидела тут в углу, заливаясь отчаянным плачем".

Беглец решил взять сироту, выбиваясь из сил идет неся ее по горным тропам, по направлению к коммуне. Сарт идет за ним. Больной, обессиленный беглец сваливается с ног. Его подбирают русские из коммуны, принимают его по документу за направленная к ним красноармейца Ефрема.

Описание коммуны, весной.

„Коммуна в Бектымире была совершенно отрезана от света. Город, присутственные места, деревни покрупнее и поселения русских колонистов лежали по ту сторону реки, горсть туземных деревень за оврагами, что гудели от половодья. Скука стала гнести поэтому товарищей, привыкших к широкому образу жизни революционных дней. Пре кратились погони за уцелевшими из белой гвардии, экспедиции в дальние деревни, на базары и усадьбы богатых туземцев, что не пострадали, благодаря зажиточности, от голода. Никого не

тянуло к пашне, прежде всего потому, что каждый из товарищей почитал пребывание свое в коммуне наградой за труды,понесенные для революции, во вторых — кругом всегда можно было раздобыть больше нежели на месте, и, наконец, потому, что заданием коммуны должно ведь было быть разведение скота. Луга пересохли, скот повымер — а когда луга вновь зацвели, так это дело присутственных мест подумать о новом инвентаре. Пока что — присутствия за рекой. Провизии было к счастью вдоволь — а также и изюма для гонки водки. Поэтому пили, ели и играли в карты, поджидая, пока не спадут вешние воды, что должно было случиться в середине лета. В промежуток- проклинали горы, реку и коммуну, а также тех, кто это место выбрал под поселение.

Один Ефрем, чудак, как его называли, радовался в глубине души такому положению вещей. Соприкосновение с внешним миром ставило перед ним задачи небезопасные, до которых он не дорос ни телом , ни душой. Он чувствовал себя спасшимся при гибели большого парохода, охватившим руками безлюдную скалу, на которую выбросила его капризная волна.

Строгостей в коммуне он не заметил никаких. Каждый мог делать то, что хочет — а так как никому ничего не хотелось, то и скандалов на почве общих пожеланий не было. Известную осторожность вызывал только склад провизии, обильно снабженный хозяйственным управлением из города. Не сразу поэтому согласились на принятие двух туземцев в коммуну. Несколько бурных и бессодержательных заседаний высказалось категорически за удаление непрошенных гостей. Тогда беглый собрал все силы и произнес громовую речь о гибнувшем с голода пролетариате, о солидарности всех угнетаемых и о братстве бедных без различия происхождения и расы... Речь произвела впечатле-

БИБЛИОГРАФИЯ

нис: туземцев приняли как вольнонаемных, оплачиваемых одеждой и провизией. Не то чтобы он кого нибудь убедил, но перепугались, не имеют ли дела с каким нибудь более важным партийцем, присланным в коммуну подслеживать".

Одним из членов коммуны был, между прочим, татарин Али. Рассорившись с остальными, он бросает их. Тут мы слышим впервые про басмачей.

„Через несколько дней после от'езда татарина, по коммуне разнеслась весть, что он присоединился к одной из шаек прославившегося разбойника, Ма-дамин Бека, который все смелее стал ширить свои набеги с гор по степной низине. Ватаги этого легендарного рыцаря Туркестана кружились уже давно в более отдаленных углах края, издева-' ясь над всеми попытками крас-I ных отрядов и патрулей, высланных с целью уничтожения «разбойника». Являлись неизвестно откуда, скрывались неведомо ку-I да, будучи атакованы пропадали, как под землею, на штурм прилетали, как с неба; не будь кро-| вавой жатвы и груды пепелищ, , что они оставляли после себя, можно было бы подумать, что это вымысел людской молвы. От вождя своего переняли они дерзость и сноровку, одинаково силь ные, от товарищей — краткость , процедуры при расправе. Нападали прежде всего на правительственные имения, на ссыпные пункты и всякие основы коммунистического хозяйства. Охотнее всего приходили на готовое. И этой наукой обязаны были своим врагам.