Александр Туринцев

«НОВЫЙ МИР»

Книга вторая. Москва 1926.

Проза во второй книге «Нового Мира» открывается началом романа Михаила Пришвина «Юность Алпатова» (Четвертое звено романа «Кощеева цепь»).

Хороший писатель — Михаил Пришвин. Младший брат Алексея Ремизова. Только Алексей Михайлович все больше за столом, за книгами; выйтн

из дому — целое событие, и хоть не любит, а все больше в городах живет: Москва, Бер лин, Париж. Михаил Пришвин ■— путешественник. Всю свок жизнь проходил по дорогам — \ из деревни в деревню. И оттого никто у нас так не умеет рас сказать о деревьях, о травах — о зайце или птице — об утр< в лесу. Глаз у Михаила При-

БИБЛИОГРАФИЯ

вина — меткий, охотничий. |В «Юности Алпатова» (в !упоминаниях Курымушки, по-м Михаила Алпатова) есть Чин художник с волшебной (лочкой. Волшебная палочка • простая, суковатая, но с :ю художник — « передвижник» 1-ходил всю Россию. После у )следней встречи с ним Куры-'лпка прочел на дверях бани, •,е жил передвижник, надпись: тлел в Италию». Не нарисовал I всю свою жизнь художник ни той картины, а мы" запомнили о — большим, настоящим Удожником. Быть может и ихапл Пришвин не дал и не 1ст русской литературе ни той большой книги, но у то' волшебная палочка и М знаем: какой настоящий удожник —■ этот прекрасный д-скии путешественник. ' По существу о «Юности Алпа-;|ва» Пришвина, так же, как 1 об интересной повести С. Сер-ева-Ценскаго «Жестокость», »1 поговорим, когда под этими щами не будет надписи: «протяжение следует». I «Комар» же Вяч. Шишкова, '•ликом напечатанный, чуть кучвоват, как комару и '[едует быть. «Есть комар зло->едный: тихо, смирно подле-1Т и молча шпокнет. Он, бес-ш, совершенно не умеет петь, вот вы, чего добраго, потом запоете». Немногим удается >аз, хотя в последние годы чогих тянет к нему. Но когда '«касаются к нему Ремизов ш Леонов, даже шутя («За-1ски Ковякина») — он радует, огда же писатели другой юти забредут сюда, легко гадать: случайный гость. Так ндрей Соболь (Первая книга

«Нового Мира») — так и Вяч. Шишков. Хорошо, не спорим,

— можно улыбнуться, можно сердечно пожалеть Ивана Ивановича — комара, — некоторые фразы прямо ьз сказа

— верные (камертон хороший), —но, право, комар надоедливый.

Пантелеймон Романов, выдвигаемый ныне марксистской критикой, дал свой новый рассказ «Огоньки». Хоть и представляется случай поговорить о Романове, но мы лучше замолчим его, потому что на еей раз «Огоньки» лучше блестели бы в «Огоньке», чем в серьезном «Новом Мире».

Статья о Есенине Сергея Городецкаго многое теряет от развязности тона. «Уже вылито столько приторного меду на его могилу, что трудно сейчас писать о нем». После такого вздоха уже легче самому лить. Поэтому Городецкий иногда льет, иногда, наоборот, похлопывает по плечу «Сергуньку». Это — после смерти Есенина — «общесоюзная» болезнь.

А. Лежнев — в статье о современной критике — бичует многих и со слепу часто бичем попадает в себя. Странно, что ему не больно — скверный критик: не чувствителен. Вся статья о критике бездарна. (Пример блестящаго выпада против критики мы имели недавно: «Поэт о критике» М. Цветаевой в «Благонамеренном».)

Журнал «Новый Мир» — благороден. Он беднее «Русского Современника», бледнее «Красной Нови» — но честнее и ярче «Звезды» Некоторые страницы «Нового Мира» войдут в историю литературы: — Борис Пастернак-. С.

Альманах «КРУГ» >. Изд. «Круг». Ленинград — Москвл

1 Прежде всего — Борис Пастер-

1К. Роман в стихах «Сепектор-

ий».

[Большой поэт-лирик впервые

)пытует себя на большом мате-

>яле. Роман в стихах, следова-

тельно — развитие сюжета и неизбежные отсюда последствия: в область привычной лирической стихии вводятся повые, неожиданные для Пастернака, эпические элементы.

Г.ПБЛПОГРАФНЯ

У читателя сразу два вопроса:

1) Как справится поэт импрессионист с конструктивной частью романа (построение сюжета).

2) Как поэт-лирик осилит, стихийно ему чуждые, эпические пространства поэмы.

II вот так: О композиции вещи

три главы. По отделышм местам поэмы, направленным на развитие сюжета, можно догадываться, что поэма не удается.

Причин, обрекающих поэму на неудачу, много. Главная — крайняя импрессионистичность приемов.

Импрессионизм, как поэтическое мировосприятие, запатентованный Пастернаком в лирических стихах, становится совершенно непригодным приемом для написания поэмы. Пмпрессио-виэн по природе своей летуч. Эпос — монументален.

Пастернак не учел до конца силу сопротивления матерьпла. и тяжелые эпические пространства, ворвавшись в поэму, образовали бреши.

Любопытно следить, как Пастернак, очевидно, учитывая откуда грозит беда, пытается замазать описания.

«Их было много, ехавших на

встречу. Опустим планы, сборы переезд. О личностях не может быть

и речи. Па них поставим лучше тут же крест».

Еще Пастернаку не удаются диалоги. Вначале разговор происходит на санях и удачно прерывается ухабами:

«Не слышу! — Это тот,»что

за березой? Но я ж не кошка, чтоб

впотьмах...» Толчок, Другой и третий, — и конец

обоза Влетает в лес, как к рыбаку в сачок».

Дальше, когда разговор происходит в комнате и ничем не

прерывается, получается так: (для контраста привожу предыдущие стихи).

Леса с полями строятся в

каре И дышет даль нехолостою

грудью, Как дышат дула полевых

орудий, II сумерки, как маски батарей.

Как горизонт чу-дов1Пцио вынослив! Стоит средь поля, ВСЮД)

видный всем. Стоим и мы, да валимся, ;

после Спасаемся под грудой хрп зантем.

Послушайте! Мне вас не

пару слов. Я Ольгу полюбил. Мой дол1

— «Так что же? Мы не мещане, дача общи?

кров. Напрасно вы волнуетесь, Се режа».

Поэма явно не удается. Эк чувствует и сам Пастернак: «Висит и так на волосьч

поэма Да и забыться я не виж} средств...»

Есть прием: в эпические стихе местами вводятся «отступления' лирической тональности, нечте вроде отдушин для поэта. Обычнс «отступления» бывают лучшим! местами. Так напр. у Пушкина I «Евгении Онегине» и в «Домны в Коломне». У Пастернака полу чается наоборот, ввиде «отступ лений» даны эпические места Вместо отдушины получилась за душина. —

Пастернак явно задохнулся 1 эпосе.

Роман напоминает «говорящш картины». Картины прекрасны но разговоры за сценой — пора жающе нелепы.

II с поправкой на метафору: о поэмы остаются ТОЛЬКО СТИХ1 высокого поэтического мастер ства.

БИБЛИОГРАФИЯ

Об Андрее Белом было известно, что он пишет роман из московского быта. В книге напечатан отрывок из романа «Москва». Начинается глава так: «И вот заводнили дожди. II спеснвпстып высвист деревьев неслышался: лист пооб-веялся; черные россыпи тлело-^сти — тлели мокрелямн; и коро-тели деньги, протлевая...»

II сразу становится ясным, что ничего не произошло.

Андрей Белый, несмотря на московский быт, остался прежним: пишет ритмической прозой. Но вот что для Белого неожиданно и это даже не от московского быта, а непосредственно ОТ Игоря Северянина.

Напечатанный отрывок (62 страницы) изукрашен подозрительными словообразованиями и уменьшительными словами. Вначале думается, что это стилиза-I ция под героя, но чем дальше, тем очевиднее, что все ути «роскошества» ни к одному из героев персонально не относятся и со-: ставляют нарочитое, настаиваю-'щее на себе, качество стиля. , Такие уменьшительные, как: ( «гирляндочка», «золотенький», «дуэтиком», «изумрудиком», «ВОЛОСИКА, «кабинетиксм», «хлопо-чечкп» и т. д. — неиссякаемы. А фразы такие:

«Пальцы дергунчики выбара-банпвали дурандинники...» (стр. , 44). «Лизашка откликнулася — круглолицая, с узеньким носиком, с малым открытым ротиком, с грУ-ашкою (вовсе не грудкою) (I) встала, пошла — узкотазая; бледная; и — небольшого росточка...»

«И тотчас слетела почти к нему в руки, развивши по ветру манто, завитая блондинка (сквозная вуалечка); губки — роскошество; грудь — совершенство; рукой придержав в ветер рвущуюся, легкосвистную юбку, прохожим она показала чулочки