Слишком много в СССР говорят о том, какой должна быть литература. Задания возлагаемые на нее — огромны. Она не справляется с ними и — ею недовольны. Ортодоксальная критика заботится о партийном «выправлении» литературы. Формалисты ищут новых форм, думают, что все дело в формовании, в умелом исполь-

зовании литературных приемов. Для них ведь все искусство лишь — «сумма стилистических приемов». Заметили, что читатель, в ущерб чтению отечественных про изведений, увлекается переводной литературой, гл. об. фантастическими и авантюрными романами. Потянулись к деланию своего «авантюризма». Даже Бухарин высказался о полезности «красного Пинкертона». Появилось много авантюрных и фантастических повестей с международными шпионами, заговорщиками, невероятными изобретениями , кинематографическими трюками и стремительной «сюжетностью». Писали о «спецификации ндитола», о фантастический республике Птль, Ал. Толстой о Мари (Аэлита), о «гиперболоиде инженера Гарина», о «семи днях, в которые был ограблен мир», — о многом другом, -- но нельзя сказать, чтобы эти вещи имели успех. Эти «потрафления» вкусам публики не отличались достоинствами, были кустарно, наспех и па заказ сделаны (за исключением ьсе таки значительнее и интересной «Аэлиты»).

Стали искать нового (т. е. говорить утверждая (Эйхенбаум) «очередной кругооборот нас сейчас от старых форм романа и новеллы к хронике, ь воспоминаниям, к эпизодам письмам — к тем жанрам, где слово не заменить кинематографом». Опять и опять возвращались к вопросам — как же какими приемами ухватить современность. Сходясь во много» с Замятиным, Андрей Белы? писал: — «бытовики революцш вносят трезвые принципы ложне классического реализма во вре мя, которое для этого реализм; Эйнштейном разорвано... В про изведениях будущего воплотятс; черты ритма "времени: будет ело мала статика нынешних форм обнаружится «форма в движе нни» вместо «формы в покое», н< будет романов, поэм, повеете! или драм в нашем смысле; поя вятся синкретические гротески

ы»).

о во го жанра о поисках), нбаум), чте

ЫЛ:.ПЮГРАФИИ

счезнет, наверное, быт в нашем мысле...» При всем моем боль-шм уважении к формальному етоду и его огромным заслугам, слагаю, однако, что дело не в ключе к сюжету», как думает леев, и не в новом жанре (во сяком случае — не в этом од-ом).

• Готов признать, что на широ-Ш литературном фронте, не-мотря на отдельные крупные дачи и некоторые общие, оточенные мною положительные цюцессы н тенденции — небла-ополучно. Главным образом в •бщем впечатлении неблагопо-•учия повинны преобладающие шсленно молодые писатели, причисляющие себя в большинстве < пролет-писателям. Молодым | СССР теперь очень легко «про-шваться», к ним относится чрез-йно внимательно, от них гаагого ждут. II вот быстрый «лет, пяток хвалебных рецен-шй и разочарование. Ибо, как •строумно замети.! Шкловский, наши современники больше всего любят молодых писателей, но мшущих не хуже старых».

Н настоящее время уже нетрудно, мне кажется, определить ■больное место», основной дефект современной литературы (трудам от него избавиться).

В погоне за современностью штература увлеклась черезчур човыми красочными пятнами, ре-золюционным бытом (уже сое-пшснне этих слов противоречиво) — динамикой внешнего. «Современность» же надо искать, она открывается именно в динамике | диалектике мира внутреннего. Получилось то, как отмечает Як. Браун (Ков. Россия N 1926), что «самую катастрофическую ломку бытия они обратили в стылый, закаменевший быт, вихрь разрушенных и поломанных вещей— в новый декоративный штамп». Маленький соврс иенный человек, в литература Дан удачно и неоднократно. Но служебные внутренние кол-лилии, художественно философская их трактовка, мучительные и глубокие процессы мира внутреннего, словом — «большой

человек», человек* ео весь рост, явлен не был. А идя иным путем «ключ к современности» литература не найдет.

Изображая человека во весь рост, писатель будет наполнять его содержанием из мира в себе. Он не сможет скрыть * своего духовного стержня, не обнаружить своего миропонимания и идеологически - художественной целенаправленное!п. Проступит за человеком во весь реет — автор во весь рост, его «самое главное», так часто скрываемые теперь личностью сказителей, ведущих повествование. Як. Браун и обвиняет современных писателей а том, что ■они лишены героической воли к своему миру».

Нет, сказать — лишены — несправедливо. Они связаны, затруднены в проявлениях этой воли. Подробный анализ причин этой связанности вывел бы меня далеко за пределы литературного обзора. Но хотелось бы в заключение указать па следующее: к литературе со стороны или никто не имеет права предъявлять какие либо требования, или каждый вправе пред'являть — какие угодно.

Литература может слушать, что говорят о ней, может не слушать. Но никогда она не должна слушаться. Искусство, как и часть его — литература, может служить и служит орудием познания жизни. Следовательно, оно может быть и могучим орудием воздействия на массы, на их психику и укладку мировоззрения. Воздействует оно художественной правдой, синтетической правдой высшего порядка (иррациональной).

Оно аппелнрует не к ломке. Эта правда никакой другой правде в ином плане (цели) служить не может. Художественное произведение для автора ценность самодовлеющая, сама в себе (и подлинная, реальнейшая реальность). Коль скоро оно начинает служить чему нибудь (по крайней мере сознательно), помимо художественной правды, т. е. становится для художника средством, а пе целью, оно внутрен-

БИБЛИОГРАФИЯ

ний свой смысл уничтожает, обессиливается — цель берет все.

Вот почему творчество пролетарских писателей в корне деф-фективно. Они похожи на того коммуниста в рассказе Ольги Форш (Розариум), который возлюбленной своей говорит: «Иа-ша, ты мне всего дороже в жизни после партийного билета». Для них творчество, художественная правда тоже — всего дороже в жизни... после партийного билета. Нет — наоборот. Этим то художник и отличен от политика.

Всем сказанным я отнюдь не утверждаю того, что грубо и неточно называется беспринципностью в искусстве — художественный пафос всегда должен иметь целенаправленность.

Ну, а «попутчики»? Попутчики психологически связаны, ихтвор-ческнй мир под давлением. Я вовсе не имею ввиду «свободу слова», в банально-демократическом смысле, — цензуру. Глубоким мыслям, подлинно художественным образом она не помешает. Попутчики дали много — всю новую литературу.

Но дать большое идейно обобщенное произведение, дать большого человека современности, перенесшего духовный кризис и нашедшего выход в новое миропонимание — они не могут, не р-вшаются. II вот — почему. (Я не голословен, говорю не о своих настроениях — базируюсь на ряде статей). По словам М. Шагинян, они заканчивают «ликвидационный период европей-

ского сознания). Возврат к старому мировоззрению немыслим. Каково-же — новое (будущее)? То, которое называет себя таковым — «научное» мировоззрение они принять не могут. Уже потому, что им не дается свобода выбора. «Научное» мировоззрение настаивает, что именно оно —■ новое, победившее, владеющее не только путями к истине (эпохиальной), но и всей полнотой истины, всей истиной, исключающей другое — новое. Если бы это было так, то новая праьда. новый класс «закричал бы через нас», т. с. нерв современности, душу, ее художественная, правда вопреки даже воле художника, дала бы, не скрыла. Значит и не старое («буржуазное») и не это «новое» (^коммунистическое»).

Третье же,

будто, не дает-

ся.

II вот попутчики в нерешимости и на большое, идейно законченное, с новым духовным стержнем, не отваживаются.

Надо думать это — ненадолго. Свое сомнение они обратят в утверждение. Ведь голос нашего времени и есть — необходимость третьего, нового, рожденного из борьбы двух мировоззрений (обоих — старых). Русские писатели к новому миропониманию должны итти сейчас по целине.

На этом пути они будут не попутчиками, а теми, кем быть им надлежит в духовной жизни — путь указующими — вожа-тыми.