Ни патетика народничества, на чрезвычайное количественное разбухание не спасли интеллигенцию от убийственного одиночества, от полнейшого отсутствия социальных соседей. Замуровав-

СОЦИАЛЬНАЯ БАЗА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

зсе^я

сама в себе она растрачивала свои силы в разрушительной •I революционной работе, занимаясь сомнительным просветитель-газ ством и ьончила свою короткую жизнь вместе с монархией, про-я тив которой боролась, уничтоженная своим детищем — революцией.

Литература интеллигентского периода не выдвинула ни одного имени могущего стать рядом с именами Пушкина, Толстого, Гоголя и Достоевского. Социальная беспочвенность — ее трагический момент. Одному Чехову удалось индивидуально жакврасширить свою базу (земский врач — выход из своего круга) и он становится интеллигентским бытописателем. И если До-я! стоевский бытописует интеллигентский ЗШгт иш! Огапд, то Чехов ее преждевременную старческ) ю немощь.

Короткий и яркий поэтический ренессанс девятисотых годов (очень напоминающий поэтическое цветение дворянского перио-20-30) знаменуется все той же социальной оторванностью. Блок, Бальмонт, Брюсов и Белый в этом отношении одинаково [характерны, при чем у первого она воплощается в пророческое предчувствие гибепи. Примечательно, что этот ренессанс связан непосредственным влиянием западных поэтических течений. |Как некогда, в дн? юности дворянства, недостающая социальная восполняется Западом (у Вяч. Иванова, Иннокентия Аннен-ского античным миром).

Особое место в предреволюционной литературе занимают

В. Розанов, М Горький и Алексее Ремизов. У всех троих перво-

чальнэя база не интеллигентская — у Розанова —чиновно-

мещанская, у Горького — мещанская, у Ремизова — купеческая

(ф. с. Островским, Лесковым и Печерским.)

Интеллигенция, со своею уединенностью, погибла. После -к! Страшных революционных сдвигов в России выделяется новый «тря правящий слой, которому суждено стать базой наступающего па литературы. Предугадывать характер его, пожалуй, преж-.•[«гЯКВвременно, но можно утверждать с несомненностью, что, ни ф в 1 рвтература ни и ее база не будут страдать тем страшным не-, % «яй Вугом, который привел к смерти интеллигенцию. Социальная . . -••• 5аза нарождающегося слоя небывало углубилась и расширилась. ^юму расширению должно соответствовать и грядущее литератур-цветение.

С. Я. Эфрон

годовщины

1. Некрасов (т 1877)

В конце этого года (старого стиля) исполнится пятьдесят! лет со смерти Некрасова. Положение Некрасова в общем мнении! очень упрочилось за последние годы. Он стал классиком, ноя классиком не мертвым, а живым, классиком-современником.! Причиной такому усилению Некрасова в нашем сознании! частью освобождение от канонов того что 19-ый век почитал! «хорошим вкусом», частью Революция. Не следует однако ду-Я мать что Резолюция выдвинула Некрасова за его революционность. Революционным поэтом Некрасов не был. В нем не было! ни пафоса борьбы, ни пафоса социальной справедливости. Но, независимо от проникающей ее народнической, никому уже неинт ресной, идеологии, поэзия Некрасова глубоко и органически со-^ циальна, «коллективна», и поэтому-то Революция и да! а новую значительность.

Отношение Некрасова к народу — < симфоническое», поэтическое сознание было микрокосмом «симфоническ ности народа, частным чувстилищем общего. 'Страдания народ не были для него внешней темой для умиления и еозм; шения они жили в нем с реальностью не меньшей чем кругом него! Они были реально-символически связаны с его личными страда I ниями (физическими, и от угрызений совести). Они были н стью при виде чужого страдания, а со-страданием своем,,-тиву.

Замечательно, что эта симфоничность у Некрасова была стро ; го ограничена его реальной и органической принадлежност к данному коллективу — России. Мы не можем себя представ! Некрасова, переживающим ка* переживая Толстой, страдая

Люиернского скрипача, или как Достоевский, уличных девочек Лондона. В этом ограниченность, но и особая органичность Некрасова. Самое чувство социального греха у Некрасова не чувство вины перед мужиком, как в классическом народничестве, не возмущение нарушением стройности всемирного нравственного закона как у Толстого, — а сознание сиротства в греховном отпадении от всенародного коллектива.

Поэтому, со-чувствие Некрасова народу не ограничивалось состраданием ему, как самая жизнь народная не сводилась к одним страданиям. В наиболее полном слиянии с коллективом Некрасов совершенно преодолевал страдание (которое в личном плане — у него всегда оставалось непреодолимым )и один изо всех поэтов Петербургского периода мог преображать свое творчество в.творчество народное.*) И в этих высочайших его созданиях (Коробейники, Кому на Руси жить хорошо) строй его стиха становится радостным и мажорным, и «некрасовская ночь» (слово Аполлона Григорьева), такая трагически черная в его личной лирике (Еду ли ночью), преображается в светлый «коллективный» день. Особенно поразительно это в Коробейниках, где сюжет сам по себе безрадостный, и где мажорная радость поэта от того только, что в процессе творчества он слился с большой душою коллектива.

2. Зинаида Гиппиус (род. 1867)

Апй ч/Ъа1 И зпе (Ьаз) зееп т.Ьо5е §1опез Ше ТЬозе хШез уашзЬ ало" т.па1 з^геп^гЬ ёесау? V/ о г <3 з V/ о г т Ь.

Было бы несправедливо, празднуя шестидесятилетие Зинаи-Гиппиус, судить ее исключительно на основани того, что она делает теперь и забывать об ее долгом и славном прошлом. Моральная дальтонистка, лишенная способности непосредственного узнавания и различения добра и зла, она, на свою, беду, одарена сильными этическими эмоциями, только некстати приуроченными. Отсюда вся неудачность и нелепость ее нынешней позиции —

*) Кроме Пушкина, — но народность Царя Салтана в (ДОгом плане, не психологическом, не в процессе, а в продукте.

беспощадного судьи неумеюшего читать в законе. Присоединю к этому то что весь ее жизненный путь трагически искажен ро1ю- • вой связанностью с Мережковским, присоединив чисто биояо гическое сознание сиротства, естественное в человеке «пережив-шем свой век» и всегда дающее какую-то «праведность» его «не правым упрекам» и его раздраженник. на «багровые лучи м: адого пламенного дня» — мы поймем и простим нынешнее лютое озлоб ление Зинаиды Гиппиус, и без горечи, с благоговейной грустью, обратимся к тем ее созданиям которые дали ей непоколебимое место в пантеоне русского творчества.

Это конечно ее стихи. Чем дальше мы отходим от символш-ма, тем бо ее становится ясно что Зинаида Гиппиус была едва ли не самым крупным поэтом «первого выпуска» символисткой школы (выпуска90-ых годов). Изо всех старших символистов Зинаида Гиппиус была самая русская, с самыми глубокими корнями в русской традиции. Товарищами ее в этом были А^ ександр Добро-^ любов Иван Коневской, Владимир Гиппиус; но ни один из них не осуществился впо;.не как поэт;—Коневской погиб мо; оды*; г Добролюбов отрекся от поэзии во имя мистики; Гиппиус осталсяр хаотическим неудачником. Одна Зинаида Нико аеьна ас/.и ась под. инных, прочных, совершенных достижений на путях мета-» физической поэзии. Ее метафизическая традиция восходит с одной стороны к Баратынскому и Тютчеву с другой ь Досто< С Тютчевым ее связь особенно ясна, хотя от нее был совершенно скрыт основной мир Тютчевской поэзии лежащий за «зримой обагочкой» бидимой природы, и даже сама видимая природа нет поэта более отрешенного от всего зримого чем Зинаида Гил пи ус. Но тон ее несомненно близок Тютчевскому. Особ( сближает ее с ним то что одна изо всех русских поэтов после н она созда. а настоящую поэзию по; итической инвективы, написанные в состоянии крайнегоозгоб? ения стихи 1917-18 годов— ; подг.инно-поэтическая брань, достойная сравнения со стихами Тютчева на приезд Австрийского Эрцгерпога и и на князя Суворова. Раньше же она написала два истинных шедевра пророческой инвективы — - «П е те рб у рг» 1909 года.

(И не сожрет тебя победный