нолк-Мирский да, да, сын Петра Дмитриевича, еще «весной»-то

прозвали, благодаря ему нам разрешение вышло в Петербург до срока переехать, и с Вами тогда познакомились! А книг Ваших, Василий Васильевич, не видно: переиздали «Легенду о великом инкви» зиторе». Изд. Разум. Берлин, 1924. Стр. 266. А мне попалось тут единственное, что по французски переведено: УавяШ Когапоу, «Ь'Е§Нзе плазе». Тгайшт. а\ес Гаи1оп8аНоп с1'е Гаи1еиг раг Н. 1лтоп1-$ати1еап е1 Бете КосЬе. Рапз, 1ои\-е е1 Сле. ЕсИ1еиг8, 1912. — р. 42.

От Ваших переводчиков получил. А в России — не в поре: «борьба на духовном фронте» и попади Вы в эту категорию «мистическую», ну Вас и изъяли — а уж про издание и говорить нечего. Только, думаю, 'Тим немного возьмешь. Запрещенный-то плод сладок — тянет. По себе сужу, уж что ни сделал бы, а книжку достал, и всю б ее от доски до

Алексей Ремизов

доски Василий Васильевич, какой собрался богатый матерьял

в мире всяких глупостей и губокомысленнейших, ну и несчастных! Война! —■ до спх пор не расхлебали. Конечно, во всем Божий промысел и дело не-человеческое — и «надо всему было быть, как было!» (Аввакум прав!) и не без «обновления жизни» такие встряски! но и правду сказать, и человек «действующий элемент» постарался — иоду- ровалп! А теперь, смотрите: и беды не оберешься и от беды не схоронишься —

«Эй, дурачье, дурачье

А живи Вы тут — от сумы да от тюрьмы не зарекайся! — кто ж его знает, «борьба на духовном фронте!» и угодили б Вы сюда с Бердяевым и Франком и были б мы опять соседями, или в С1атагт.'е около Бердяева пли где на СопуегШоп (Рапз, XV е ): Насонову-то, помните, подруга Вашей Веры, она за профессором Сеземаном, два у нее мальчика, старший Алеша, а другой Митька и что странно, Митька — вылитый с лица С. П., ведь вот же уродится так, и большой ее приятель, называет «подруга». II скажу Вам, и из здешней «зарубежной русской жизни» был бы вам матерьял. Когда-то Вы писали, что «заработал на полемике с какпм-то дураком 300 рублей», ну, 300 не рублей, а франков — ручаюсь! — было бы Вам к Пасхе. Дождались мы Пасхи — а сколько было за зиму и болезни п всего! — и там в России! Хотите я Вам расскажу старый один советский анекдот про Пасху? Больно он из всех мне запомнился, а Вам, знаю, будет интересно —

Действующее лицо: батюшка из тех, кого Вы ни к Чернышевскому, ни к Добролюбову не относите, нет, другой породы — не затейливой — («извпипте, с яйцами?») *) все отп попы Иваны и отцы Николаи, у которых одно лицо безвозростное с бороденкой и ходят они как-то, плечо опущено, и говорить «неспособны», а проповедь читает, бывало, по епархиальному листку, как поминанье без запятых и точек, сплошь без разбору. Так вот на Пасху в Москве у Гужона — рельсопрокатный завод (с детства помню, по вечерам из окна видно полыхающее зарево — Гужон — московская Бельгия) — устроили собрание с антирелигиозными целями от какой-то «безбожной» ячейки. Собралось народу видимо-невидимо — сколько одних рабочих на заводе! — тысячи. А выступал докладчиком сам нарком А. В. Луначарский. А видите ли, слыхал я ораторов: Федор Степун (во Фрейбурге под Дрезденом сидит), не переслушаешь или Виктор Шкловский (в Москве), такой отбрыкливый, ничем не подцепишь, а Луначарский — ну тот (собственными ушами слышал и не раз!) прямо рекой льется. И по

Я Алексей Ремизов, Кукха, Розановы письма. Изд. 3. И. Гржебинаи Б. 1923, стр. 93

окончании речи (часа два этак) выносится единогласно через поднятие рук резолюция, что ни Бога, ни Светло-Христова Воскресения пет и быть не могло, предрассудок. И тут же па собрании этот самый поп Иван ныряет: в оппоненты записался. «Да куда, говорят, тебе, отец, нешто против наркома! да п уморились канителиться.» А ему — ч Бог его знает, с чего это пристукнул©? — одно только слово просит. Ну, п пустили: «слово — гражданину Ивану Финпкову». И вылезает— ну, ей Богу, Ваш! Ваш, безсловесный, самый русский природный, без которого круг жизни не скружится, а чего-то стесняющийся, плечо на бок — ■— «Христос воскрес!» — и поклонился, так полагается на Пасхе, приветствие, как здравствуйте, трижды: «Христос воскрес !» — «Воистину!» — загудело в подхват собрание, все тысячи, битком-набитый завод, Гужон с полыхающим вечерним заревом красных труб, москов&вая Бельгия, — «вопстпиу воскрес!»

Алексей Решшов Раг18, 3. 5. 26.

НЕИСТОВЫЯ РЪЧИ

(по поводу экстазовъ Плотина) *)

Если Пы пап-Ьшена была горесть моя, н вмт,-ст-в страдание мое на в-бсы положили, то нынъ йыло бы оно песка морского тяжелъе ; оттого

Книга 1ова, VI. 2. 3.

«Пока душа въ теле, говоритъ Плотпнъ (III. 6. ().), она иштъ глубокпмъ сномъ».

Вотъ уже целое адш&пе, какъ вннмаше фнлософовъ все больше и больше привлекаетъ къ себе учете Плотина. Каждый разъ появляются новыя изслг!дован1я о немъ и каждое новое пзе.твдошше есть новый гимнъ Плотину. Никоторые изъ его комментаторовъ не боятся ставить его наряду съ божественнымъ Пдатономъ. И почти никто не сомневается въ томъ, что «учете» Плотина есть то, что на совреыенномъ языке принято называть философ1ей, т. е. прежде всего наука, такъ же какъ никто не сомневается, что «учете» Платона тоже есть наука.

Но вотъ приведенный выше слова Плотина: «несколько душа въ гб.тб, она спитъ глубокпмъ сномъ». Въ зтихъ словахъ ключъ къ философш Плотина. Можно въ нихъ видеть научное утверждеше, т. е. можно пхъ примирить со всеми прочпмп утверждениями, которыя добываются другими многочисленными науками? Иными словами—■ согласится ли «законъ противоречия», которому дано, какъ известно, верховное право проверять закономерность человеческихъ еуждеюй, признать ото суждение истшшымъ и разрешить ему, наряду съ другими истинами, свободное обращете среди людей?

Я сказалъ, что прпведенныя слова Плотина являются ключемъ къ его философш. И точно, Плотина совсемъ нельзя понять, если постоянно, при чтенш его энпеадъ, не вспоминать, что несколько душа связана съ тъломъ, она спитъ глубокпмъ сномъ. Но, съ другой стороны, в4дь вся жизнь всехъ людей, какъ объ зтомъ евпдетельству-етъ нашъ повседневный опытъ, есть жизнь не душъ, отъ те.тъ освободившихся, а душъ, неразрывно съ телами связанныхъ. И гвмъ не менее эти евязанныя съ телами души размышляютъ, пщутъ, и на-ходятъ истины ни мало не нохож1я на сновидешя и этимъ истинамъ законъ противореч1я и все законы, ему сподручные, безъ колебашя даютъ свою последнюю сапкщю. Самъ собою возникаетъ вопросъ: въ какомъ отношенщ другъ къ другу стоятъ истины, добытыя душой отъ тела освободившейся, къ истинамъ, добытымъ душой отъ тела не освободившейся? Есть ли межъ ними, можетъ быть межъ ними какая либо связь? Видятъ ли оне и иризнаютъ одна другую?

Средневековье, какъ известно, подняло вопросъ о двоякаго рода истннахъ — пстинахъ теологическихъ и истпнахъ философскихъ. II разрешило его или, по крайней мере, въ некоторыхъ случаяхъ разрешало, въ томъ смысле, что то, что можетъ быть истиной съ точки зретя теологической, можетъ быть ложью съ точки зрешя фило-

: ) Старая орфография по желанию автора.

неистовый ръчн

софской — п наоборотъ. Но «нормальный теологъ» средневековья такой противуположности не допускалъ. бола Аквинскгй строго сто-ялъ на тоыъ, что истина — божественная ли, человеческая ли, всегда одна и та же. «Ргтсарюгшп па1игаШег погогит со§пШо поЫз оЧуптЦиз ез1 т<Ша, дит 1рзе Беиз 811 аис!ог позхгае паШгае. Наес ег$о рпшщпа еНат тута зар^епНа сопНпе!. (^то^та" ]"§Ниг ргторпз Ьи^изтосН сопхгагшт ез1, ез1 т-утае зар1еп11ае соп1гапит: поп 1§йиг а Оео еззе ро1ез{. Еа 1§Ииг диае ех геуеШюпе сНута рег Мет тепетли' поп роз-зип1 па1игаП со§пШопе еззе соп1гапа». Иными словами: основные принципы нашего познатя и познан1я божескаго одни и гЬ-же. Это положеше доказывается посредствомъ цълаго ряда 1§йиг, т. е. способомъ или методомъ того же со§пШо па1игаПз, правомерность котораго какъ будто подлежала сомпт.шю и требовала оправдатя. Такъ что выходить, что безупречный ддалектикъ допустилъ на этогъ разъ ре1Шо ргтсгрп — и при томъ столь плохо скрытое, что его можетъ заметить даже торопливый и поверхностный читатель.