Мы не хотим здесь касаться Ключевского как историк ученого. Перед нами другой вопрос, более общий и не менГ важный. — Есл>и от кого либо можно было требовать исторт софской концепции, так именно от Ключевского. Удовлетворя' ли он нас в этом отношении? дает ли он удовлетворяющий н; ответ на задание русского национального самосознания? разв! вает ли славянофильскую систему или противопоставляет с новую?
В свое время русское общество было неприятно пор жено тою оценкою Александра III, которую дал Ключевски А ныне всякому должно быть ясным, что не общество ошиб лось. Очевидно, историк России плохо понимал ее современност Славянофилы и Ф. И. Тютчев в свое время оценивали Николая несравненно трезвее. Легко себе представить, какое впечатлен! на слушателей производили и каким успехом пользовались дав емые Ключевским « частью сохранившиеся в печатном курсе хлес кие характеристики императриц и императоров. Студенты радов! лись, находя в них «научное» обоснование их революционна ненависти к русскому правительству и осуждение русской совр] менности. Правительство настораживалось и посматривало на п, пулярного профессора с подозрением. Профессор же смешив;! науку с публицистикой, часто и совсем неуместной. Нередко \ в прошлом критиковал настоящее, и не потому, что знал о чем-'] лучшем. К чему эта суммарная характеристика маленьких неме| ких принцев и принцесс в связи с Екатериной II, характеристиь' близкая к шаржу? или ничего не дающая характеристика ее рел) гиозного воспитания? К чему гражданская скорбь в форме вариа та Соловьевского изречения по поводу эпохи Алексея Михайлов ча: «не успели еще завести элементарной школы грамотности, 1 ; уже поспешили устроить театральное училище»? Обидно и сты;! но сказать, но — лицо крупнейшего русского историка искажает ехидною улыбочкою поповича-нигилиста.
Все это мелочи, скажут нам, искусные ораторские или ле
эрскне приемы для того, чтобы удержать внимание слушателей. - Не думаю. И случайно ли, является ли только техническим |риемом обличительное направление, господствующее в «Курсе»? 1астерски излагая крестьянский вопрос, автор сосредоточивает нимание на ошибках и неудачах правительства и забывает ска-ать о том, сколько положительного эти ошибки и неудачи веерки давали. Сопоставьте спокойное и обстоятельное изложение кадем. Платонова в его новой книге «Москва и Запад» с соот-етствующими страницами Ключевского. Вам тогда удастся уло-ить односторонность второго, едва ли искупаемую блеском ху-ожественной формы. Право, читателю «Курса» остается непотным, как могло создаться Московское Государство и как оно югло удержаться и пережить «Смуту», если все было так плохо I грубо. Это не суб'ективное впечатление. — Сам автор нередко ювольно низко оценивает русскую культуру с высоты европейкой. Так, он подчеркивает «зизантийско-церковную черствую )брядность», хотя в лоне этой обрядности росли и жили и Диони-ий, и Ртищев, и Неронов, и Аввакум. «Говорят, культура сбли-кает людей, уравнивает общество. У нас было совсем не так» лекция ХЬ), как будто с горечью замечает автор. Но мы то шаем, что такое европейское (коммунистическое) уравнение, и отовы прибавить: «Слава Богу, что не всегда у нас было так, <ак в 1918 — 1920-х годах». «Сословия различались не правами, обязанностями, между ними распределенными». Разве это плохо? разве это хуже, чем трафарет европейского индивиду-(ализма, по меньшей мере столь же одностороннего? Обличая ремские соборы с европейско-демократической точки зрения, Ключевский пишет: «Как могли сложиться такие условия, откуда было выроста таким понятиям на верхневолжском суглинке, столь [скупо оборудованном природой и историей»? (л. ХЬ). И он 'склонен видеть, миссию России в том, что мы «спасали европейскую культуру от татарских ударов», «оберегали тыл европейской цивилизации» и несли «сторожевую службу» ( ч. III, стр. | ! 491 ел. .изд. 1923 г.). Неужели "только, в этом наша миссия? — Лестно для русской «жертвенности», которая довела русских людей до попытки превратить Россию в опытное поле для коммунизма, но не лестно ;|для нашего национального самосознания. Но верно ли? И не по разному ли понимаем мы миссию? Для Ключевского «основная
задача» местной, т. е., в частности, русской истории, сводил к «познанию природы и действия исторических сил в м сочетаниях общественных элементов» (ч. I, стр. 23). Мести; история, по его мнению, — подготовительная стадия для 01 социологического построения. Миссия народа кажется ему г феноменом национального самосознания, который он наблюл не вдаваясь в рассмотрение его смысла и значения (стр. 14. Иногда, правда, слова его звучат несколько иначе (стр. 39), до признания абсолютного смысла и значения миссианской и он никогда не доходит. Да и не может дойти. Ведь он всеп и во всем оставался типичным релативистом, уклоняясь от вс ких вопросов об абсолютном. Он, скажут, отличал их от наук Ну что же? — Тем хуже для науки. Вот один пример — рассул дение в пользу понимания житий святых, как поэтического тво чества. — «В каждом из нас есть более или менее напряженн; потребность духовного творчества, выражающаяся в наклонное обобщать наблюдаемые явления. Человеческий дух тяготится х гическим разнообразием воспринимаемых им впечатлений, скуч непрерывно льющимся их потокам; они кажутся нам навязч выми случайностями и нам хочется уложить их в какое нибу, русло, нами самими очерченное, дать им направление, нами ук занное. Этого мы достигаем посредством обобщения кон.хретнь явлений. Обобщение бывает двоякое. Кто эти мелочные, разб тые или разорванные явления об'единяет отвлеченною мыслы сводя их в цельное миросозерцание, про того мы говорим, что <1 философствует. У кого житейские впечатления охватываются в: ображением и чувством, складываясь в стройное здание образ» или в цельное жизненное настроение, того мы называем поэтож (Л. XXXIV, ч. И, стр. 312).
Если так, то понятно, почему Ключевский «методоло) чески» сосредоточивается на политических и социально-эконом) ческих процессах, относя «идеи» к «области индивидуального почему он — как, впрочем, и большинство русских историке — историю духовной культуры из «Курса» своего исключав Он обращается к ней лишь для того, чтобы дать одну из сво} блестящих, но по преимуществу современно-полемических хара! теристик или чтобы мимоходом об'яснить «духовную цельное древне-русского общества» греческим влиянием, а не природе самого этого общества. Но если все влияние, да влияния, — г.
само испытывающее влияние? Мы ■сч/итаем «методологиче-» (на самом деле не только методологическое) самоограни-вние Ключевского «понятным». — Взятая сама по себе сфера эциально-экономических отношений — преимущественная сфе-всяческого релативизма. А что .касается до сферы политиче-юй, так автор берет ее вне ее абсолютных оснований, суживает е до проблемы внешней организации власти ■ и к идее государ-«енности чувствителен менее, чем Карамзин.
Приведем несколько примеров. — Благодаря односторон-ей характеристике Киевского периода (очередной порядок кня-еского владения) теряется идея государственного единства рус-кой земли, как и государственное значение Церкви. С другой гороны, за счет той же государственной идеи преувеличены вот-инные моменты в Северо-восточной и в московской Руси, обо-тренно воспринимаемые автором еще и потому, что он сопостав-яет до-Петровскую Русь с теоретическими построениями юрис-ов XIX в. Только недостаточною чуткостью к проблеме русской осударственности можно об'яснить невнимание к выводам «Очер-истории Смуты в Московском государстве». В России же осле Петра остается нераскрытым государственный смысл перила временщиков, во время которого слагался новый правящий лой. Даже мимоходом брошенная глубокая и плодотворная мысль связи освобождения крестьян с развитием бюрократии должного >азвития не получает.
Итак, даже у Ключевского нет историософской идеи и развитой общей концепции. Занимая одно из первых мест среди мастеров русской исторической науки, и он принадлежит прош-юму, и он не может стать опорным пунктом для вновь пробуж-1ающегося русского самосознания. Оно же, как и в эпоху сла-(янофилов, все еще задает свои проблемы русским людям и рус-ким историкам. Историки изменились, вступив в обладание не-федставимым в эпоху славянофилов историческим материалом и поведя до высокой степени совершенства и тонкости технику йоей науки. Но усложнилась и проблематика национального со-шания. К основным славянофильским проблемам присоединяются швые. Проблема «Россия-Европа» через проблему «Россия-Азия» Йсширяется в идею России-Евразии, как особого культурного «тира и особого континента. А в связи с этим само национальное ознание получает новый смысл, уже не позволяющий сопостав-
