— Чем их надо кормить? — спросила о мертвецах Ненависть.

Принц не ответил. В рыжем свете заката лицо его выглядело бледным и осунувшимся. Он посмотрел в небо и зачем-то проверил, на месте ли его кошель.

— Что-то ты темнишь, твоё высочество, — не удержалась Ненависть.

Она ожидала, что они войдут во дворец, но Ринальт свернул от большого крыльца вправо. Линда знала, куда он держит путь — к темницам. Та часть дворца, где находился спуск в мрачные некромантские подземелья, была ею мало исхожена, и она с любопытством озиралась.

— Хочешь заточить меня в темницу? Может, ещё и в кандалы закуёшь? — спросила с интересом.

Её такое не страшило. Какой может быть страх, если ты уже умерла? К тому же примета была соблюдена и неудачи быть не могло.

А ещё, чем ниже они спускались по сырой лестнице, тем темнее становилось. И тем сильнее поднималось внутри Линды непонятное возбуждение. Словно она не просто оживала, а очень хотела пожить по полной. Уложить в одну минуту всё возможное наслаждение, какое только можно получить от жизни!

Тюремщики при виде принца склонились в поклоне, зажгли дополнительные факела и открыли перед ним и Хасс двери пошире. Линда никогда прежде не видала таких темниц. В городишке, где она провела первые двенадцать лет жизни, ей доводилось попадаться, но тюрьму там заменял бывший хлев. Не выбраться из такого мог только безрукий, безногий и безголовый человек, но при этом в углу сидели трое бродяг и резались в костяшки. Девочка, разумеется, с ними играть не стала, а попросту разобрала часть наиболее трухлявой деревянной стены и удрала.

А вот из такой, как здесь, просто так удрать не смог бы никто. Камень, металл, угрюмые стражники, решётки со всех сторон. И непонятное возбуждение уже достигло предела. Если б принц сейчас дотронулся бы до её затылка или провёл бы рукой вдоль спины — она бы точно кончила.

Развилка. Ненависть обернулась к принцу и с трудом сглотнула. Но некромант хранил невозмутимое выражение лица. Тюремщики шли рядом и зажигали по стенам всё новые факела. Становилось ярче… и жарче. Ворот мундира сдавил шею, и Линда расстегнула пряжку. Затем — все пуговицы. Рубашка словно сделалась тесной в груди.

— Туда, — кивнул Ринальт, указывая подбородком вперёд. — А теперь налево.

Налево было большое зарешеченное помещение, и сидело в нём, навскидку, человек сорок. Все в исподнем. Не связанные, но странно апатичные, словно их чем-то опоили. А может, зачаровали.

— Здесь все те, кто утвердительно ответил на вопрос «кто знает капитана Ненависть», — любезно пояснил Ринальт.

Изнутри плеснуло жаром. Линда отступила к противоположной от решётки стене и прижалась к ней спиной.

— Я не могу, — выдавила она.

— Чего не можешь? — удивился Ринальт и взял её за руку. — Ты такая тёплая!

— Да, — простонала Ненависть.

Больше всего она сейчас ненавидела его — своего искусителя и мучителя. Убрался бы с глаз долой, что ли?! От злости возбуждение отхлынуло, в глазах прояснилось, и Линда оттолкнула от себя принца прочь. Подошла к решётке, взялась за прутья, прижала лицо к ним, вглядываясь в полумрак большой камеры.

— Подходить, кого называю, — отрывисто скомандовала и с наслаждением перечислила имена. — Гуго Стервятник, Эрек Мордобой, Рузан Хват. Этот, как его… Кайел-новичок. И Колдун. Есть Колдун?

Последнее имя она выкрикнула неожиданно звонко — и оно в ушах отозвалось эхом. Колдун, Колдун, эх, Колдун… Эти взгляды поверх пламени костра, наполненные совсем иным огнём. Эта безмолвная поддержка, крепкое плечо. Ни слова лишнего сказано им не было. И Линда ему ни словом, ни взглядом никогда не отвечала.

Только во снах они встречались, да так встречались, что потом целый день горячо вспоминать. Но о том лучше не судачить.

А другие подходили к решётке с той стороны и вставали, понурив головы да плечи свесив. Будто одурманенные. Никакой радости от этих рож, никакой дрожи нетерпения, что вот сейчас, сейчас… никакого предвкушения. Ни боли, ни наслаждения. Ненависть смотрела и тупо соображала, в чём же кроется обман.

— Ваше высочество, — не оборачиваясь к принцу, спросила она. — А они живы ли?

— Пока да, — равнодушно ответил Ринальт. — С кого хочешь начать?

Четверо, только четверо.

— Где Колдун? — спросила Ненависть.

Сорок или сколько их там, нечищеных рыл молчали — не хрюкали.

— Мэор, — взмолилась тогда Линда, — ты небось их заклятиями всех посшибал? Сделай так, чтоб они в себя пришли.

— Это опасно, — сказал принц безразличным тоном.

Что-то, по голосу судя, с ним было не то. Линда повернулась к Ринальту и сжала губы. Даже в свете факелов был он бледен, лицо словно кость обнажило, а не кожей было обтянуто. Ударила она его слишком сильно, что ль?

— Да что с тобой? — вырвалось у Хасс. — Ты мертвей меня выглядишь.

— Попробуй столько народу враз поднять, — пробормотал Ринальт. — Давай… отдели своих, кого хотела. А остальные мне нужны.

— Кормить вампиров? — спросила Линда, криво усмехнувшись.

У неё губы дрожали. Нехорошо тут всё было, ой нехорошо. Видать, такой уж сюрприз придумал Ринальт, что самому тошно.

Тюремщик вывел из камеры Кайела, Стервятника, Мордобоя и Рузана. Те не подавали виду, что узнали своего капитана. Лица их были — словно пустое место. Она выцепила одного не глядя, схватила за ворот, дёрнула на себя.

— Остальных запри, — отрывисто сказала тюремщику. — Отдельно от этих запри! Слышал?

Тюремщик махнул рукой товарищу, и они повели троих оставшихся наёмников в темноту. Линда схватила Стервятника — а то был он — за челюсть. Высокий он был, костлявый.

Некромант подвинул их крепким плечом и вошёл в большую камеру. Тут уж остальные арестанты зашевелились. «Это опасно», — сказал он совсем недавно. А теперь сам туда сунулся, никто силком не тащил.

— Тебе там помочь? — крикнула Ринальту Линда, обернувшись.

— Не суйся, — ответил тот. — Займись своим делом. Увидишь — тебе понравится.

Линда повернулась обратно к Стервятнику, оскалилась.

— Запросто понравится, — сказала она. — Ну что, укрысок? Где Колдун?

— Хорошая порция боли, возможно, прояснит его сознание, — сказал из камеры Ринальт.

Пальцы генерала Ненависти сами собой сжались на морде наёмника сильнее.

— Узнаёшь меня?! Узнаёшь?

Гуго Стервятник заскрёб пальцами по стене, вжал голову в плечи, насколько это позволила стальная хватка Ненависти, и слабо прохрипел:

— Да, капитан. Узнаю. Как ты… выжила?

— А я не выжила. Я с того света за вами пришла, — сообщила Линда. — Одно тебе обещаю, крысье ты дерьмо: сильно мучиться не будешь… если скажешь, где Колдун.

— Не знаю… капитан.

За её спиной что-то происходило. И Стервятник видел, что именно. Быть может, поэтому он так отчаянно завопил, задёргался и изрядно приложился головой о стену. Ненависть стиснула пальцы крепче, стараясь удержать недруга, и не рассчитала сил. Наёмник обмяк и сполз на пол — она еле успела разжать руку, а то бы и сама повалилась рядом. И ощутила смерть — пьянящую смерть врага. Словно горячее вино плеснуло в жилы, ударило в мозг, заставило голову закружиться, а колени дрогнуть. А потом стало хорошо, тепло… Ненависть закрыла глаза, сглотнула всухую — настоящее вино было выпито давным-давно, ещё во время смотра. Из-под сомкнутых век заструились горячие слёзы. Вот как это бывает, когда ревенант выполняет часть своей миссии. Сладко и приятно, будто жизнь снова вернулась к тебе, обласкала, не обделяя вниманием самые чувствительные места, облизала горячим языком, заставила содрогнуться от наслаждения и застонать.

Ненависть склонилась над трупом Стервятника, провела ладонью по его лицу — так нежно, как не ласкала доселе ни одного человека. Она убивала раньше, много убивала — но всё не так. Когда тебя могут убить, если не ударишь первой — это совсем иное. В бою, где все на кураже, где восторг и страх, ненависть и радость хлещут по тебе наотмашь, всё чувствуется совсем иначе!