— Волшебные бифштексы из мороженной картошки, — с горечью ответил Алеша Гусев, который после своей неудачной охоты за пирожными стал пессимистом.

— Зачем? — и Андрей Андреевич, улыбнувшись, пожал плечами. — Для начала я предложил бы есть консервированное мясо. Это вполне вкусно и питательно.

План его, как и все гениальное, был чрезвычайно прост. В одной из кают затонувшего посреди гавани «Памяти Азова» хранился изрядный запас мясных консервов. Их следовало разыскать и извлечь, вот и все.

Разыскать было нетрудно — тот самый кок, которого он собирался нанять, в свое время служил тоже коком на той самой «Памяти Азова». Извлечь тоже легко. для этого существовали водолазы.

Бахметьев встал и ушел из-за стола. Он был не слишком сыт, но сейчас консервированного мяса есть не стал бы.

Юдин смотрел на Андрея Андреевича с нескрываемым восхищением, и даже томный Жорж Левидов как-то оживился. Механик Короткевич не поверил и, будучи человеком прямолинейным, сказал:

— Бред.

— А вот посмотрим, — ответил Андрей Андреевич и сразу с неукротимой энергией взялся за дело.

За полчаса провернул через штаб назначение нового кока и сам пошел за ним в экипаж, где тот временно числился. Затем отправился в водолазный отряд и там вступил в переговоры не с начальником отряда, а с одним знакомым старшиной и кое-какими водолазами.

Договор был заключен на следующих условиях:

Ни сахара, ни мыла у Андрея Андреевича не было, но это его нисколько не беспокоило. Он был абсолютно уверен в успехе и на следующий день ровно в семнадцать часов приступил к работе. Где-то раздобыл небольшой бон[85] и ошвартовал его у выступившего из воды края палубы «Памяти Азова». Потом рядом с боном поставил водолазный бот и свой катер и, откинувшись на спинку кормового сидения, благодушно закурил.

Его дело было сделано, и за него распоряжался новый кок Чугунный. Он обстоятельно разъяснил водолазам, как им добраться до склада, петухом расхаживал по бону и время от времени даже покрикивал — вероятно, воображал, что он боцман. Первый водолаз осторожно сполз по наклонной палубе, ушел под воду и, качаясь, растворился в зеленой темноте. От него остались только крупные пузыри воздуха, с бульканьем лопавшиеся на поверхности, но смотреть на них было неинтересно.

Значительно приятнее было бы пока что вздремнуть, и Андрей Андреевич, поудобнее устроившись в углу своего кормового сиденья, надвинул козырек фуражки на глаза.

Отлично припекало июльское солнце, лениво плескалась за бортом волна, и равнодушно постукивала водолазная помпа. За последнее время он начал понемногу полнеть, и это следовало приветствовать.

В полусне он отчетливо увидел свой новый буфет резного орехового дерева, который купил буквально за гроши, и на буфете недавно присланный с Украины окорок, но внезапно на бону закричали.

Кричали «ура» и еще что-то. Из воды медленно поднимался обвязанный концом большой деревянный ящик.

— А ну, навались! — обрадовался водолазный старшина и сам схватился за конец.

Через минуту ящик уже стоял на бону. Одним ударом топора с него снесли крышку и увидели: плотными рядами в нем стояли круглые консервные банки.

Андрей Андреевич улыбнулся. Все было в совершенном порядке.

Черт знает в каком дурацком положении может иной раз оказаться человек!

Бахметьев сидел в своей каюте перед письменным столом и старался не видеть нагроможденных на столе консервных банок, но это было невозможно — банки стояли сплошной стеной и демонстративно блестели.

Он просто не мог от них отказаться — они были нужны его сыну Никите. И потом, вся команда их брала, даже коммунисты, и как будто это было вполне законно: со дна моря имущество принадлежит тому, кто его поднял.

Но, с другой стороны, Андрей Андреевич был несомненным прохвостом и, больше того, врагом, а принимать подарки от прохвостов и врагов не годится.

Вообще лучше бы этих консервов совсем не существовало. Команду почти невозможно было заставить делать дело: все только и думали что о новых поисках продовольственных кладов.

После обеда спали сколько захочется. Прибирались, даже в собственных помещениях, из рук вон плохо. Орудия и торпедные аппараты совсем запустили и охотно чистили только свои ботинки.

И командир корабля Андрей Андреевич к этому относился вполне благодушно. На все доклады неизменно отвечал:

— Бросьте, батенька. Все это было хорошо при старом режиме, а теперь ни к чему.

Сволочь такая, подлизывался к команде! И конечно, команда это видела. Непочтительно посмеивалась, когда он с ней обращался запанибрата, чуть ли не в глаза называли его Брюхо, но охотно беседовала с ним о предстоящих спасательных операциях.

Теперь он затеял подъем консервных запасов с затонувшего на входном фарватере «Олега». Ему доподлинно было известно, что в четвертом погребе погибшего крейсера хранилось по меньшей мере двести ящиков, и он действовал, не теряя времени.

Уже получили разрешение выйти на пробу машин, съемку назначил на четырнадцать часов, а у «Олега» собрался поставить миноносец на якорь и при помощи тех же водолазов произвести обследование.

Кладоискатель! Спекулянт! Нужно было срочно переводиться с этого неладного корабля. Куда? Куда угодно, только бы не видеть самодовольной лунообразной физиономии Андрея Андреевича.

— Обед! — вдруг сказал за дверью тоненький голосок мальчишки-вестового.

Значит, нужно было идти в кают-компанию наблюдать эту самую физиономию в непосредственной близости, и, тяжело вздохнув, Бахметьев встал.

За обедом Андрей Андреевич был необычайно весел. Рассказывал анекдоты и первый им смеялся. И смеялись все, несмотря на тоя. что анекдоты были старыми и бездарными. Смеялись, потому что были чрезвычайно довольны супом из консервированного мяса.

Даже разочарованный в жизни штурман Жорж Левидов снисходительно посмеивался, даже угрюмый механик Короткевич благодушно хмыкал, и только один Бахметьев оставался безучастным. Впрочем, и он, совершенно неожиданно, развеселился, что произошло при следующих обстоятельствах.

Разговор почему-то зашел о возможностях для моряка устроиться на берегу, и артиллерист Юдин утверждал, что такой возможности не существует.

— Что вы! Что вы, золотко! — запротестовал Андрей Андреевич. — Море вообще не приспособлено для человеческой жизни, и флот — не что иное, как пережиток. Лично я очень мечтаю смыться на бережишко.

— Что делать? — спросил Юдин.

— Дело всегда найдется, — и Андрей Андреевич, ласково улыбнувшись, потер руки. — Я, знаете ли, совместно с братом моей супружницы открыл кондитерскую.

Алеша Гусев насторожился. Он еще не забыл того, что с ним случилось в маленькой кондитерской на углу Литейного и Бассейной. Он храбро заявил, что готов съесть двадцать пять любых пирожных, а стоявший за прилавком толстый армянин поднял его на смех.

— Кондитерскую? — спросил он.

— Именно, — ответил Андрей Андреевич. — Мой компаньон — юрист, но обладает недюжинными коммерческими способностями. Мы прелестно устроились в очень хорошем районе — на углу Литейного и Бассейной.

Алеша Гусев внезапно захлебнулся супом. Потом прокашлялся и сказал: